Солнце и кровь. Сборник рассказов

Тику тоже улыбнулась, прижавшись к его плечу. Если бы не жажда, она могла бы часами сидеть так, перебирая его волосы – Эррензи носил их распущенными, словно верховный жрец в день праздника, – и слушая глухой стук его сердца.

Люди дадут нам все, что мы пожелаем. Так и было – и потому они путешествовали налегке. Лишь две вещи принесли с собой из Лагаша: мягкое одеяло из овечьей шерсти и деревянную флейту, потемневшую от времени, покрытую резьбой. Иногда, ночами, Эррензи играл на ней, и тогда умолкали птицы, и собаки не лаяли, а люди, едва заслышав звуки флейты, спешили сделать охранительный знак, – такой тоскливой была эта музыка, такой пронзительной и чужой.

Но кого люди бояться, тому и приносят дары, Тику видела это много, много раз. И потому…

– Пойдем, – сказал Эррензи и встал. Тику поднялась вслед за ним. Звякнули ножные браслеты, порыв ветра всколыхнул одежду. – Пусть Урук узнает, кто пришел к его стенам!

Таблица 2

Тридцать лет миновало,

Где сестра моя, Тику, не ведал никто.

Тридцать лет миновало,

Как пропала она,

И одни говорили: "Мертва",

Другие: "Сбежала".

Я же вырос, писцом стал в храме великого Ану.

В молитвах сестру вспоминал,

Но не думал, что снова увижу.

Но в тот вечер увидел ее.

Возле колодца, на площади,

люди толпились,

двух чужаков окружив.

Мужчина одет был по-царски,

серьги сияли в ушах,

на плаще золотые застежки,

пояс с кистями, но сам – безоружен.

Смотрел он надменно

И волосы в свете заката пылали.

Девушка возле него – как верховная жрица,

Вся в украшениях, в светлой одежде.

Вдруг повернулась – узнал я сестру.

Темные волосы волнами падают,

Ими ветер играет.

Лицо, что я помнил, и все же чужое.

Тридцать лет миновало,

Но она, как и прежде –

Юная дева, весенний рассвет.

Я подумал: "Ее дочь или просто похожа".

Не подошел и остался стоять, наблюдая за ними.

О чем говорили они, я не слышал.

Но видел, что спор завели горожане,

пытались узнать, что за люди.

Чужак же молчал, а потом рассмеялся и крикнул:

"Объясни же им, Тику!"

И понял я – это и правда сестра.

Она повернулась, шагнула вперед.

Эльишби, кузнец, заступил ей дорогу.

Был он высок, она до плеча ему не доставала.

Ни слова сказать не успел он, –

Сестра моя, Тику, ударила вдруг по щеке его,

Резко, открытой ладонью, как женщины бьют.

Отлетел от удара он, рухнул на камни.

Застонал, шевельнулся, подняться не смог.

Она ж засмеялась.

И увидели мы, что глаза чужаков,

Как глаза тех зверей из степи,

Что добычу почуяли, вышли на след.

Отпрянули люди от них,

Чей-то голос раздался:

"Знаю, знаю его! Из Ниппура он, демон, рыжеволосый,

Жаждущий крови и смерть приносящий!"

Вместе с другими бежал я оттуда,

О сестре никому не сказал я ни слова.

Лишь втайне оплакал ее, понимая:

Не человек она больше, но демон.

Так пьющие кровь на холме поселились,

В заброшенном доме.

В страхе люди дары в этот дом приносили.

Раз или два богачи рабов приводили туда и овец,

Демонам в жертву.

Так надеялись смерть отвести от Урука,

Но ночами страшились дома покидать.

Так дни проходили, убывала луна, и близился праздник.

***

– Луна ушла, – сказала Тику.

Они сидели на крыше, на плетеных циновках, и смотрели вниз. Звезды отражались в водах канала, и город темнел впереди словно огромный курган, словно гряда облаков. Вдалеке мерцали огоньки, двигались, вспыхивали и гасли, – священная река очищала душу и тело, и в ночь перед праздником люди молились на берегу. Ветер доносил обрывки музыки, ритм барабанов и звуки струн.

– Завтра праздник, – сказала Тику.

Эррензи лег, заложив руки за голову. Его волосы разметались по циновкам, а глаза сейчас казались темнее ночи.

– Праздник – прекрасное время, – отозвался он и улыбнулся. Тику знала эту улыбку, жестокую и легкую одновременно. Она означала, что впереди кровавое веселье, и можно забыть об однообразии и скуке. – В праздник люди беспечны, они пьют и веселятся, и оттого кровь их много лучше…

– Да, завтра в храме Иннаны, – согласилась Тику.

Завтра… Огонь будет гореть в огромных чашах при входе, и порог переступят те, кто постился этой ночью. Придет царь, верховный жрец Ану, и сочетается священным браком с богиней. Так будет завтра. И так было каждый год, и до того, как Тику родилась, и после того, как покинула родной город. Каждый год люди празднуют священную свадьбу, оплодотворяют земли Урука.

Тику видела много праздников, но уже давно не входила в храмы. Ей не о чем было молиться и незачем было приносить жертвы.

– Ты пришел за мной в полнолуние, – сказала Тику. Хозяин не шелохнулся, и она не знала, слушает он ее или нет. – Если бы пришел на две луны позже, меня отдали бы в храм Инанны, и я осталась бы там.

Эррензи приподнялся на локте. Мгновение он смотрел на Тику, а потом спросил:

– В храме тебе было бы лучше, чем со мной?

– Нет! – тут же ответила Тику и прижала руки к груди. – Я рада, что ты пришел тогда. Если бы ты пришел позже, я была бы в храме, и ты не смог бы забрать меня.

– Вот как? – усмехнулся Эррензи.

Одним движением он выпрямился, взял ее за руки, до боли сжав запястья, и притянул к себе. Теперь они были совсем близко, и Тику видела, как сплетаются тени в его глазах.

– Если бы ты была в храме, – сказал он, – я забрал бы тебя из храма. Разве я не говорил тебе, что боги над нами не властны?

– Но… – Тику запнулась и склонила голову.

В воздухе плыл запах ила и теплой воды, запах земли и первых всходов. Издалека по-прежнему доносился стук барабанов, а совсем близко перекликались речные птицы.