Солнце красно поутру...
Шрифт:
— Что делать? А вот что: спрячемся с тобой в сарае и будем ждать медведя. Ты — поближе к воротам, а я там, где плохие доски. Поняла?
— Да ты что! — испуганно замахала руками Наташа. — Я как увижу его — сразу умру!
Все засмеялись, а Наташа, кажется, первый раз смутилась. Перепорхнула на свое место, взяла чью-то шапку, положила, поправила воротничок кофты и опять взяла шапку.
— Уже собираешься? — не отступал Петя.
Наташа совсем смутилась, отвернулась к окну.
Тянут время ребята, поджидают Василия Терентьевича. Хоть и редко вспоминают об учителе вслух, а каждый думает: где он?
Валя вымыла посуду, составила порядочком под скамейкой и легла. Ей опять стало хуже. Вот ведь какая, хоть бы раз призналась, что болеет! И не хнычет, и не жалуется. А что болеет, это все видят.
Нина воткнула иголку с ниткой в рукав телогрейки, отложила работу. Высыпала из бумажного кулька остатки сушеной малины в кружку, залила кипятком.
— Вот запарится, и выпей. И больше не вставать! — сказала Вале.
Надо бы дать ей какого-нибудь лекарства, а какого! Аспирин кончился, в сумке остались таблетки с незнакомыми названиями.
— Самое главное — не вставай, — Нина укрыла Валю вторым одеялом. — Вот хорошо прогреешься — и все как рукой снимет…
Нина снова взялась за телогрейку, зашила разорванный рукав, оделась и вышла.
Небо совсем очистилось от туч и сделалось какое-то зеленое, непривычное. Нина еще не видела над Кваркушем чистого неба. Одна за другой, будто лампочки на сумеречной улице, вспыхивали звезды. И тоже непривычные — низкие, яркие, с фиолетовыми лучами. В такую ночь жизнь не затихает. Где-то в лесной стороне воркуют горлицы, в густом оттаявшем тальнике тонко пересвистываются корольки, над сырым лугом стремительно падают бекасы, звучно вибрируя жесткими перышками хвоста.
Тихий звон перекатывается по логам и взгорьям от звуков, рождающихся в теплой, светлой ночи.
Но что там? Вдруг заревели и, вскакивая, затопали в сарае телята. Глухой, утробный рев… Совсем не так орут, когда голодные. Кто-то их потревожил.
Нина пулей влетела в избушку.
— Медведь пришел!
Ребята оторопело заморгали.
— Чего смотрите, к сараю бежать надо!
— Ага, надо… — растерянно согласился Гриша-младший. Он уже засыпал и, разбуженный криком, спросонья подумал, что Нина обращается к нему одному. Гриша покрутил взлохмаченной головой, остановил взгляд на гвозде, торчащем из стены, досадливо протянул:
— Эх, кабы ружье…
— Кабы, кабы! — передразнил Миша Калач. — С палками айда!
И тут все опомнились, всполошились, похватали чьи попало одежки, шапки.
В избушке остались Наташа и Валя. Когда стихли голоса, Наташа торопливо взяла лежавший у печки толстый кривой сук, сунула в дверную скобу и села к Вале, подобрав ноги, зажав меж колен похолодевшие руки.
— Вот… Не залезет…
Нина шла впереди. Чуть сзади — Витя с топором наготове, Петя с рогатиной. Следом тесным, нестройным отрядом двигались остальные — с палками, как с пиками наперевес.
Нине казалось: медведь уже давно там, за изгородью, и жестоко расправляется с телятами. Она никогда не видела взаправдашнего медведя, у нее мертвело все внутри только от ожидания встречи с ним. Но она шла и не подавала виду, что боится, старалась, как это уже не
раз ей удавалось, побороть страх. Ведь за ней шли, на нее смотрели ребята. Поверни она — и повернут они. А так поступают одни трусы. Она здесь за старшую, она за все и отвечает…Остановились возле загона. Телята по-прежнему на все голоса дико ревели, метались. Витя Пенкин сделал несколько шагов вдоль изгороди, заглянул за просевший противоположный угол сарая. Подал знак Пете, чтобы тот с группой ребят обходил загон с тыла. Петя расставил ребят, как на облаве, наказал смотреть в оба и в случае чего колотить палками по пряслам. Сам прошел к дневному медвежьему следу, к лазейке в изгороди. Здесь присел за смородиновый куст, подняв над головой, как копье, тяжелую рогатину…
Скрипнула жердь — кто-то из Витиной группы перелезал изгородь. Еще раз скрипнула. И вдруг… — это Петя уже видел как в кошмарном, неправдоподобном сне! — вдруг что-то ухнуло под низким навесом, от сарая стремительно отделилась темная туша и, как танк, все сокрушая на своем пути, ринулась в его сторону! Раскатисто сгрохала опрокинутая изгородь, пулеметной очередью рассыпались предупредительные удары палок, больно цапнул по сердцу чей-то пронзительный крик.
Зверь, подобно летучему смерчу, возник перед самым кустом! Петя успел увидеть широколобую башку с прижатыми ушами, раскрытую горячую пасть, исторгающую тяжкий парной храп, дремуче блеснувшие глаза. Беда казалась неотвратимой, и раздумывать было некогда. Сильно выметнувшись вперед, Петя ударил рогатиной…
Вот тебе и неповоротливый зверь! И кто только придумал, что, нападая, медведи встают на задние лапы?
Но об этом Петя размышлял позднее. Когда все прошло, когда все успокоились. А теперь… Теперь он лежал и старался вспомнить, что произошло. Почему он лежит, почему его окружили ребята? Тихо тукало в висках, онемело правое плечо. Петя пошевелил рукой, нащупал гладко обтесанную палку. Такое знакомое что-то… Поднял — обломок рогатины! И все вспомнил.
— Где медведь?
— Удрал.
Нина и Витя помогли Пете встать. Еще раз осмотрели всего, потрогали руки, ноги.
— Где болит?
— Плечо вот… как не мое. — И увидели на рукаве кровь. — А больше… больше не знаю…
Перехватив растерянный Петин взгляд, Витя объяснил:
— Это не твоя кровь, не бойся. Медвежья… А за то, что плечо болит, скажи спасибо Грише-старшему.
…Гриша стоял у прясел немного левее куста, за которым укрылся Петя. Только отоптал под собой снег — глядь, прямо во весь дух мчится медведь! Гриша — в сторону. Поздно! Удар в бок сбил его, и Гриша закричал…
Но медведь и не думал нападать. Насмерть перепуганный окружившими людьми, летел напролом, свалил пролет изгороди, а с ним и Гришу… Выбравшись из-под завала, Гриша увидел, что зверь вот-вот накроет Петьку. Руки сами схватили увесистый обломок жерди. Может, это было безрассудно, но Гриша бросился к медведю и изо всех сил хлобыстнул по горбатой хребтине! Да только, видать, в горячке прихватил и Петю… Оглушительно рявкнув, зверь скрылся в еловой густерьме…
— Шибко я сперва испугался! — признался Гриша. — Думал — все, конец мне! А потом вижу — тебя задирает… И больше уж не боялся. Просто не помнил себя. Ты только не сердись, что я тебе по плечу угадал. Невзначай получилось…