Солнце красно поутру...
Шрифт:
Ребята с гостями пошли на луг, а Василий Терентьевич и Семен Николаевич задержались около Вали.
— Ну что, снегурочка, пригорюнилась? Солнышко пугает? — шутил Семен Николаевич, присаживаясь на нары. — Ничего, не растаешь! Дай-ка руку.
Он взял руку девочки, сосчитал пульс.
— Температура у тебя, конечно, есть. Что болит-то?
— Ничего не болит, голова только кружится.
— Ну и хорошо! Недолго осталось здесь лежать. Не сегодня завтра прилетит вертолет — и будешь дома. А дома и голова перестанет кружиться…
Когда они вышли, Семен Николаевич сказал учителю:
— Плохой из меня
Василий Терентьевич положил руку на широкое плечо бородача:
— Спасибо за все. Главное, что пришли. Вон как ребята приободрились! А девочку теперь убережем.
12
Сегодня на лугу вовсе на лад шло дело. То ли тому причиной было теплое, обещающее устойчивую погоду утро, то ли приезд геологов. Над поляной не умолкали веселые переклики, смех. Когда накатывали большой, чуть не в рост снежный ком, звали на помощь Семена Николаевича.
— Лечу! — немедленно откликался он. Но совсем не летел, а вразвалку, неторопливо подходил к ожидавшим ребятам, просил всех разойтись, подбирался ручищами под тяжелый, облепленный травой снежок и резким толчком сворачивал его с места.
От Семена Николаевича ни на шаг не отходил Малышок. Точно так же, как от Вити Пенкина — Миша Калач. Без шапки, в расстегнутой куртке, которая жестко коробилась на длинной спине, Малышок, где только мог, старался помочь своему начальнику. И подражал ему во всем. Так же, как и Семен Николаевич, кричал ребятам «разойдись», обхватывал снежный ком и… падал, сопровождаемый взрывом смеха.
А погода уверенно шла на поправку. Дул и дул над лугами теплый ветерок. Он подтачивал толстые залежи снега на косогорах, быстро и начисто собирал его на раскатанных дорожках. Да и так уже на лугах все больше появлялось проталин. Тучи редели, поднимались выше и, клочковатые, вытянутые, похожие на больших сизых птиц, разбродно парили над ширью Кваркуша. Иногда меж ними прорывалось горячее, ослепительное солнце. Тогда от лучей яркими бликами вспыхивали и сверкали ручьи.
Василий Терентьевич взбежал на бугорок, выпрямился, долго смотрел на луга. Телогрейка и брюки на нем — в лохмотьях, заросшие до неузнаваемости щеки запали. А глаза блестят радостно.
— Шабаш, ребята! Сегодня телят накормим, а завтра… завтра снегу не будет!
В окружении мальчишек к Василию Терентьевичу подошел Семен Николаевич. Молча оглядел его и спросил:
— Сколько дней вы так старались?
— Как вышли из Кедрачей. Две недельки, в общем…
Ребята уже привыкли к тому, что Семен Николаевич все шутит, но в этот раз не услышали шутки. Он попробовал отжать полы своего бушлата, но неожиданно и порывисто наклонился к Грише-младшему, сильно подхватил его под мышки, поднял над головой и восторженно проговорил:
— Эх, людишки вы, муравьишки! Ведь вам в пионерском лагере надо быть! В Артеке!
Гриша ящеркой вывернулся из рук бородача.
— Муравьишки, а спасли ведь стадо! — вставил Василий Терентьевич. — Честное слово, спасли! Ура, ребята!
Испугался, метнулся прочь от дружного многоголосого «ура!» пролетевший над лугом сокол, на Цепёле откликнулось эхо. Всех охватило озорное веселье, и Гриша-младший картаво заприпевал, прыгая по поляне, выбивая каблуками
брызги: Мы не давом шли, мы телят спасли…Остальные ребята тоже не могли стоять так просто, бросали вверх шапки, приплясывали, приговаривали:
Мы телят спасли, холод-снег перенесли…Неяркое теплое утро незаметно перешло в сверкающий, звонкий день, и уже сам день начал притухать, блекнуть, клониться к ночи. Что время идет к ночи, по солнцу трудно определить — здесь, на севере, оно даже в июне не поднимается высоко. Об этом напомнили как-то сразу притихшие птицы, закрывшиеся, как бы ушедшие в себя цветы марьина корня, синие тени, исчертившие полосами дальние склоны гор. Телята и кони уже не жадничали, неторопливо месили ногами разжиженный снег, выбирали травку помягче. И вот наелись, стали ложиться.
— Не-ет, так не пойдет! — забеспокоился Василий Терентьевич. — Земля сырая, холодная, чего доброго, обезножат!
Ребята теперь только тем и занимались, что поднимали телят, а те все ложились и ложились.
— В сарай их! — скомандовал Василий Терентьевич. — Хватит на сегодня!
Наташа с Ниной варят прощальный ужин — утром геологи уйдут. Жирный суп из свиной тушенки бурлит и пыхтит в ведрах на красном железе теплушки, будоража аппетит. Некоторые ребята уже держат в руках кружки и котелки. Наиболее терпеливые и любознательные окружили Семена Николаевича, расспрашивают про все самое интересное.
— Это, конечно, неплохо — насчет вертолетов пастушьих, — соглашается он. — И телевизор походный для такого дела не мешает…
Семен Николаевич сидит у самой печки, раздетый до пояса, просушивает свитер. Мальчишки восхищаются его мускулатурой, которая так и играет при каждом движении на витых руках и бугристой спине. Рядом — Малышок. Он тоже снял рубаху, выпячивает худую грудь…
— Конечно, легче будет пастухам с техникой, — повторяет геолог, встряхивая на жару свитер. — Пошли не туда телята — ты на вертолет и за ними — облетел, заворотил…
На куче полешек, ближе других к Семену Николаевичу, — Гриша-младший. Он не сводит с геолога глаз и не пропускает ни одного его слова. Шибко все это интересно — и про вертолеты, и про технику всякую. Значит, верно Натка говорила…
— А правда, что к нам сюда прилетит вертолет? — выбрав минутку, спросил Гриша.
— Правда.
— А можно тот, который прилетит, переделать на пастуший?
Семен Николаевич озадаченно поскреб бороду, усмехнулся:
— Это, братец, надо узнать у летчиков. Вот прилетят — и спросишь.
— Вот бы здорово! Тогда бы никуда отсюда не поехал!
В эту ночь Гриша-младший долго не мог уснуть: все думал, как переделать вертолет на пастуший, где там поставить телевизор. Многое было непонятно. И непонятно, наверно, потому, что на вертолетах Гриша никогда не летал.
Несколько раз мальчик приподнимался, хотел кое-что выяснить у Семена Николаевича. Но тот лежал далеко, и ползти к нему через спящих Гриша не решался.
«Ну, ладно, утром все расспрошу», — решил он и натянул на голову одеяло.