Солнце моё, взгляни на меня...
Шрифт:
– Т.. Токарев? Ты чего наделал-то? Да нас же теперь...
– Позволь, я тебя перебью.
Стреляю ему прямо в жирную морду. Он был лишним свидетелем. Я и не думал отпускать эту уголовщину, а тем более брать с собой. Чтобы он меня тут же и сдал за помилование? Нахрен такое счастье. Время, до этого тянущееся как резиновое, резко пошло с обычной скоростью. Меня начало колотить, ноги стали ватными. Я дал себе целых две минуты на пережидание тряски рук. Потом оттаскивал трупы охранников и повара в кусты. Тяжёлые, особенно гребаный повар. Обшарил трупы, собрал с них патроны, оружие. С одного стащил сапоги. Ему они уже без надобности, а мне пригодятся. К сожалению кафтаны обоих вертухаев были безнадёжно испорчены. Обойдусь. Оглядел место битвы. Кровь уже почти смыло с дороги. Это хорошо. Я забрался в кэб грузовоза, поглядел на панель приборов. Ага. Всё понятно. Это вот плашка пуска. Так. Завёл. Схема передач. Ну, а вот теперь, Макошь, миленькая - выручай. Потом отблагодарю. Рванул с пробуксовкой в сторону, противоположную лагерю. Скоро развилка. Если повернуть на запад, вдоль реки, то там должна быть просёлочная дорога. Там раньше лесовозы ходили. Мне один из местных пленных рассказывал. Главное - проскочить мост. Он хлипкий и надеюсь, что охраны там не будет. Стеклоочистители едва справляются
!.Водители - запасливый народ. В ящике под сиденьем лежит сухая и довольно чистая ремонтная одежда. Это - раз. Под одеждой уютно устроился пакет сухого пайка. Это - два. Ещё ниже прячется металлическая фляжка. Это - три. Открутил пробку. М!. Спиртное?! Пойдёт для сугреву.
Теперь переодеться в сухое, немного согреться перед забегом под дождём. Чем дальше уйду, тем меньше вероятность того, что меня выследят. Глотнул из фляжки пару раз. Ничего так. Наверное рисовая водка, они такую уважают. Есть не стал, а то в сон потянет. Ёшки-матрёшки, как же не хочется выходить из кэба! Я свернул из своего зэковского армяка подобие заплечного мешка. Замотал в него сухпай, четыре полных обоймы и две пустых. Одна обойма в самостреле и три в карманах. Из водительского инструмента взял большую отвёртку, сунул в карман. На всякий случай. Ну... Открыл дверцу. Бр-р-р!.. Первый - пошёл! Спрыгнул в жидкую грязь, сразу увязнув по щиколотки. Хорошо, что снял с трупа сапоги. Побрёл, чавкая грязью, вдоль дороги. Вышел на травянистую обочину, там идти стало легче. Шёл до вечера, не останавливаясь. Промок насквозь, продрог, но упрямо шёл вперёд. Когда начало темнеть, вышел на поляну.
Макошь от меня ещё не отвернулась. Стог прошлогоднего, тёмного сена показался мне даром богини. Я осторожно обошёл его кругом, держа самострел на изготовку. Никого. Вырыл в стогу нору, залез туда. Сырая одежда холодила тело. Я трясся как заправский одержимый. Надо было бы раздеться, но тогда в случае чего я становился беззащитен. Вдобавок меня мучил страх. Что если на мой след уже напали? Что если я опоздаю? Что если не найду сестру? К утру всё-таки согрелся и немного поспал. За ночь дождь кончился, в воздухе осталась туманная взвесь. Похолодало. Середина вересеня как-никак. Надо добывать тёплую одежду. Вряд ли каждый вечер будет попадаться уютный стожок. Я распечатал свёрток с пайком. Сохранёнки, сухари, сахар. Открыл одну банку, съел содержимое, стараясь не спешить. Остальное убрал в самодельный вещмешок, проверил самострел и побрёл, поёживаясь и стараясь согреться движением. Опять шёл целый день. Было время подумать. Правильно ли я поступил, что сбежал? Конечно! Я должен выручить Дарю. Если я вдруг не успею и её увезут в Маньчжурию? Тем хуже для Маньчжурии. Сдохну, а Дарину - найду! А если... Нет, даже представить страшно. Но если она там умрёт или её там искалечат? Пойду по трупам! По маньчжурским. И виновным глотки лично перегрызу! Ёшки-матрёшки, даже затрясло от ярости. А ведь ещё смерть тёти Светы. И мама с папой. Пусть мы не очень ладили последнее время, но они же Мама и Папа. И бабушка с дедушкой.. Не знаю - что с ними. Живы или нет? Но выясню, рано или поздно. Они хоть взрослые люди. А сестрёнка... Придётся заменить ей и мать, и отца. Ладно, в сторону чувства. Вечер скоро.
На ночь пришлось углубиться в лес. Чаща показалась мне достаточно глухой для ночлега, но надо как-то согреться и обсушиться. Лес пропитан сыростью и костёр не разведёшь - если только тяжёлым топливом дрова поливать. Но у меня топлива ни капли нет. В сумерках нашёл большую ель, с густыми нижними ветками. Пришлось потрудиться, чтобы с помощью валежин прижать концы ветвей к земле. Получился этакий недошалаш. Забрался туда, нагрёб в кучу сравнительно сухих опавших иголок, сделал подобие гнезда. Размотал свой "вещмешок", поел, сложил пожитки к стволу, а сам накинул водительский кафтан вместо одеяла. Пусть он тоже мокрый, но хоть как-то остановит утечку тепла. М-да... Болезни суставов в старости мне обеспечены. Если, конечно, я доживу до этой самой старости. Снились кошмары. Не помню - что именно, но было очень страшно. Так страшно, что я проснулся с самострелом в одервеневших руках, целившимся во тьму. Палец судорожно жал на спуск снова и снова. Ох, задница Чернобога! Хорошо ещё, что поставил на предохранитель. Долго лежал с закрытыми глазами, слушая ночной лес. Диких зверей не боялся - война надёжно разогнала их отсюда. Если не ошибся с направлением, то до Рогова мне добираться ещё несколько дней. Но дальше идут населённые места, где наверняка есть маньчжуры. Это хреново. Погони я уже опасался меньше, ведь дожди достаточно хорошо скрыли мои следы. Даже если найдут грузовоз, то понять - куда я отправился, будет сложно.
Я шёл уже четвёртый день. Утром доел паёк. Бережливо глотнул из фляжки. Только сегодня додумался, что если меня поймают в маньчжурской робе, то расстреляют на месте. Надо срочно менять оперение, блин. Рассовал обоймы по карманам, повесил самострел на шею. Свой зэковский армяк и штаны оставил под деревом. На улице второй день уже не моросило, хотя ясной погоды пока ждать и не приходилось. Брёл по лесу, пока не вышел к поляне. Затаился в кустах и стал наблюдать. На поляне лежали укладки деловой древесины, почти в середине был погасший большой костёр, в котором раньше сжигали ветки. На краю поляны стоял сарайчик на колёсах. Это же делянка лесорубов! Судя по тому, что дымом не пахнет - делянка заброшена довольно давно. Признаков человека тоже не видно. Я осторожно, крадучись обошёл по краю леса всю поляну. Никого. Следы машин успели оплыть и порасти мелкой травкой. Похоже, что делянка брошена вскоре после начала войны. Это удача. И ещё какая! Раз за всё время сюда никто не пожаловал, то можно считать, что об этом месте все забыли. Я настороженно прошлёпал к сарайчику. На ступеньках лесенки лежал слой опавших листьев. Значит никто тут не ходил. Дверь подалась с лёгким скрипом. Когда глаза привыкли к сумраку, я стал осматриваться внутри.
По стенам с обеих сторон шли лавки, между ними стол. Понятно, за ним лесорубы обедали. Слева от входа притулилась чугунная печка. Справа был высокий узкий шкафчик.
Посмотрим. Ага! Мешочки какие-то... Так. Крупа. Крупа. Соль. Травки для заправки и заварки. Сухари. Эге - да я богач! Потом подробнее осмотрю. Сходил к костру, собрал веток, тонких поленец. Заложил в печку. Надо огонь добывать. Нашёл бумажку, в которую раньше было что-то завёрнуто. Выщелкнул из ооймы патрон, с помощью печной дверцы и такой-то матери выломал из гильзы пулю. Высыпал порох в бумажку. Как его зажечь-то?.. Были бы пристрелочные пули, тогда всё было бы просто, но... Размечтался. Эй! Здесь же лесорубы работали! А ну-ка, ну-ка. Пошарил под лавками. Во! Треснувшее лезвие топора. Прекрасно, кресало есть. Теперь огниво нужно. Пошёл на улицу. Вон там камни из колеи торчат. А вместо трута у меня будет порох. Попробовал об один из камней чиркнуть лезвием. Искры есть, но какие-то хреновые. Почиркав железкой минут двадцать об разные каменюки, я выбрал самый искристый.Печка быстро нагрела вагончик. Я разделся, развесил одежду на просушку. Обшарил всё вокруг. В мои запасы добавились: нож столовый, источенный; жестяная банка со сменными зубьями от пильного агрегата; запас круп, соль. Всего понемногу, но на одного человека хватит на неделю, если не обжираться; какие-то детали от мотопилы; трёхлитровая канистра с лёгким топливом; такая же канистра с машинным маслом; ножовочное полотно по металлу. Отдельной строкой шла одежда: тёмно-синяя рабочая совмещёнка, почти новая; зелёный весенний (или осенний) армяк, вполне хороший; вязаный подшлемник, который может сойти за шапку. Благодарность неизвестным лесорубам! Теперь есть во что переодеться и при этом не выделяться из местных жителей. Жаль, что нет бритвы. Хотя если хорошенько наточить нож, то можно попробовать побриться им. А с такой щетиной, как у меня, в поселения нечего даже показываться. Небритая харя - магнит для дозоров. Но этим я займусь после того, как отогреюсь. Наполнил жестяной чайник, который нашёл на полке, сравнительно чистой водой из свежей лужи на краю поляны и поставил на печь. Подкинул дров, закрыл глаза на минутку.
Здорово затянулась минутка. Даже угли в печке почти прогорели. Еле раздул. Сарайчик хороший, тепло держит. Сразу видно - для себя деланый. А чайник надо опять греть. Пока он грелся, я нашёл и кастрюлю. Решил сварить кашу и наесться впрок. Как ни хорошо тут, но завтра будет уже пять дней, как я скитаюсь по лесам. Нужно торопиться в Рогово. Одежда теперь есть, обувь вот может меня выдать. Что-нибудь придумаю. Оружие придётся пока спрятать. Идти с ним в поселение рисковано, есть опасность нарваться на дозор маньчжуров или насовцев. Конечно, можно героически погибнуть при попытке задержания, но Дарю этим не спасти. Я-то быстро отмучаюсь, а она? Неужели отдам её на муки страшнее смерти? Нет же! Если для пользы дела будет нужно, то не только без оружия пойду, а и голышом. Всё-таки сильны ещё во мне эти установки большой войны - так воевать честно, достойно, а вот так не честно и не достойно. Договоры, конвенции... Но начинается другая война. Моя личная. Пора мне привыкать, что эта война будет грязнее грязного. Что будет она злая, горькая, без шанса на победу. Нужно осознать страшную правду - если начинать эту войну, то надо привыкнуть убивать без скидок на пол и возраст. Пока мысль об этом вызывает во мне отторжение. И всё-таки я уже сам знаю, что скоро с ней соглашусь. После известий о тёте Свете, родителях, Дарине я стал ближе к одобрению роковой мысли, которая превратит меня в бездушное чудовище, я это знаю. Просто я ещё недостаточно видел. Просто я ещё не осознал до конца - кого и что я потерял навсегда.
От делянки до края леса оказалось несколько вёрст. В полверсте примерно от леса тянулась насыпь и выглядела она пустынной. Эта дорога вела к поселению, первые постройки которого виднелись в лёгком тумане. Я нашёл приметное дерево, закопал под его корнями завёрнутый в тряпки самострел и обоймыы. Теперь можно идти. Был я побрит, хоть и не очень чисто. Это даже хорошо, потому что пришедший издалека свежевыбритый человек вызовет неподдельный интерес захватчиков и их пособников. Штаны были выпущены поверх сапог и подвязаны бечёвками, так что узнать в этих гамашах маньчжурские сапоги можно было только в случае пристального изучения. Вместо самострела я нёс большую вязанку хвороста. Может продам. Неплохая маскировка - лесник пришёл продать хворосту и узнать новости. Ближе к селению меня обогнал открытый вездеход с насовцами в кузове. На меня они внимания не обратили - мало ли доходяг тут трётся? Я проводил их хмурым взглядом. Нафиг бы они тут нужны. Но не поворачивать же назад? Я и не повернул.
Первое, что мне бросилось в глаза в селении - слоняющиеся по улицам люди в невзрачных одеждах. Ну а что им ещё делать? Рабочие места уничтожены войной, тем более сейчас осень. Но бродящие по улицам люди не напоминали праздных бездельников. Они избегали смотреть в глаза, а если и удавалось зацепиться за кого взглядом, то в глазах читались только безнадёга и безразличие. Очень показателен был отклик на проезжающий насовский дозор. При их приближении люди втягивали голову в плечи, будто ожидали удара кнутом и опускали глаза. А когда дозор проезжал, все смотрели вслед с тоскливым облегчением, словно хотели сказать: "На этот раз пронесло...". Все, да не все. Я уловил, как один невзрачный мужичок в потрёпанной одежде посмотрел на насовцев с такой ненавистью, что стало за него страшно - вдруг заметят? Тогда расстреляют на месте. Но вот насовцы проехали и взгляд человека в обносках потух. Он расслабился и продолжил свой путь.
Я пошёл за ним, стараясь не спешить. Мужичок со спины не выглядел богатырём. Походка у него была как и у всех вокруг - шаркающая. Я исподлобья оглядывался по сторонам. Серые, мокрые дома. Мокрые, склизкие заборы. Люди в тусклых одеждах, с тусклыми лицами. Даже дети не улыбались. На всём и всех лежала печать безнадёжности и покорности судьбе. Ёшки-матрёшки... Везде это. По всей стране. Несколько месяцев назад жизнь в поселениях била ключом. По улицам бегали весёлые дети, взрослые с удовольствием ходили на работу, которой было много. Тут и там что-то строилось, перестраивалось. Засевались поля, подымливали заводы. И вдруг - бац! Война, разруха, голод, болезни. Мир большинства людей рухнул во мгновение ока. Даже я, служилый урядник, был потрясён и, что уж скрывать, не готов к ТАКОМУ. А ведь меня не один год готовили к войне. Разгром - так это называется. Мы надеялись на помощь Словенского Союза, но он ограничился приёмом беженцев и оказанием скрытой помощи снабжением. КНР предупредил Союз о том, что в случае его вмешательства в схватку последует ответ всего НАТО , а это полномасштабная мировая война. Если бы ранее амурское княжество хотя бы подписало договор о совместной обороне с Союзом.. Но амурское боярство думало, что и дальше сможет качатся на разнице интересов СССР и КНР. Поэтому примыкать к Союзу не захотел. И вот она - расплата.