Солнечная ночь

Потом все вокруг исчезло в сиреневом тумане.

Меня, грудного младенца, в лесу потеряла мать. Большая серая волчица нашла меня, обнюхала, облизала, потом задрала морду вверх и протяжно завыла. Подбежали волчата. Они тоже обнюхали, облизали меня и жалобно затявкали. Потом волчица легла на бок и стала кормить волчат. Я почувствовал голод, подполз к волчатам, втиснулся между ними и схватил губами мокрый сосок волчицы. Она не отогнала меня. Молоко было горьковатым на вкус, но я скоро привык к нему, и оно казалось мне вкусным. Когда я немного подрос,волчица водила нас — меня и моих сестер и братьев — на охоту. Когда я стал взрослым и превзошел их в силе и ловкости, меня назвали Маугли. Я не понимал, что значит «Маугли», но знал, что так зовут меня и никого другого. Я выучился выть по-волчьи и полюбил свою мать — волчицу. Потом я стал совсем большим, и когда однажды, выйдя из леса, увидел в деревне подобных себе существ, передвигавшихся на двух ногах, мне захотелось быть с ними. И еще раз я увидел их в лесу — они сидели вокруг большого костра. Я долго смотрел на них, и во мне росло желание подойти к ним. Но я не посмел сделать этого. Я помчался к матери и все ей рассказал.

— Мама, я видел людей совсем близко!

— Я знала, Маугли, что не смогу удержать тебя. Я поняла это, когда убедилась, что ты не боишься огня. Мы, волки, огня очень боимся.

— Я должен пойти к ним, мама! Я с ними — одной стаи.

— Не уходи от нас, сынок.

— Не могу, мама. Меня тянет к ним. Я пойду! — сказал я, вставая.

— Не ходи, не ходи-и-и! — завыли мои сестры и братья, моя мать.

Я ушел.

— Темур, вставай!! Утро уже, соседи могут увидеть!

Я проснулся, быстро оделся.

— А ты?

— Я сегодня в ночной смене.

— В ночной смене? А где ты работаешь?

— На шелкоткацкой фабрике.

— Что ты там делаешь?

— Глупенький! Что на фабрике делают? Работаю! — рассмеялась Лида.

— Лнда, можно мне заходить к тебе?

— Если вспомнишь... А впрочем, не советую... Как будто все было во сне.

— Вспомню! — искрение вырвалось у меня.

— Увидим. Но лучше не надо... Поешь хлеба, Темо, и уходи.

— Будь он неладен, этот хлеб! Из-за него я упустил найденную с трудом девушку!

Я присел к столу. В бутылке оставалось немного водки.

— Какую девушку? — поинтересовалась Лида.

— Лию. Я познакомился с ней в Батуми, потом потерял ее и искал целых два года. Вчера встретил в Кировском парке. Я провожал ее, по дороге зашел в пекарню и, пока покупал хлеб, она ушла.

— Сбежала?

— Сбежала... И все из-за этого хлеба!

— Правильно, значит, сказано «Не хлебом единым!».

Я подошел к кровати и поцеловал Лиду в щеку.

— Спасибо, Лида.

— За что спасибо?

— Ты славная, замечательная женщина, Лида!

— Как сказать...

— До свидания!

— До свидания!

Я вышел из комнаты, тихо прикрыл за собой дверь.

Над городом стлался молочный туман. Издали доносились скрип колес первых трамваев, басовитые гудки заводских труб. Еле-еле мерцали побледневшие фонари. Тбилиси медленно просыпался, потягивался, готовился к наступающему новому дню...

НЕ ПОКИНЬ МЕНЯ!

Бледная, с покрасневшими глазами мать открыла дверь.

— Где ты пропадал, сынок?! Истомилась я!

— Засиделись у Гурама, — солгал я.

— Так нужно же предупредить, сынок! В такое-то время!

— В какое? — не понял я.

— Ты ничего не знаешь?!

— О чем, мама?

— Погибли мы, сынок! Сталина разбил паралич!

— Мама, ты с ума сошла!

— Да, сынок. По радио передали. Паралич, кровоизлияние...

— Что еще?

— Чего еще больше?! Положение, говорят, очень тяжелое... О боже, погибло все...

— Мама, этого не может быть! Неужели...

Я снял с вешалки плащ, быстро надел.

На побледневшем лице матери застыл непередаваемый ужас. В глазах блестели слезы. Я смотрел на нее и не мог понять причину скорби, овладевшей этой доброй, запуганной седой женщиной. Для меня на всю жизнь осталось неразгаданной тайной — что оплакивала моя бедная мать в тот день?..

— Успокойся, мама! Пойду повидаю Гурама, загляну в университет, посмотрю, что и как. Я скоро вернусь. Ты приляг, отдохни, не волнуйся, мамочка! — Я обнял ее, нежно поцеловал в мокрые от слез щеки.

— Иди, — уступила наконец она. — Но, ради бога, возвращайся скорее!

— Хорошо, мама!

Я направился к двери, но мать окликнула меня:

— Темо!

— Да?

— Ты не говори, сынок...

— Что, мама?

— Не говори, что Сталин болен.

— Мама! Раз об этом передало радио, значит, знает уже весь мир!

— Пусть! Пусть говорит радио, но ты молчи, сынок! — Мать схватила мою руку и прижала к сердцу.

— Хорошо, мама...

Студенты и преподаватели, аспиранты и профессора, сторожа и уборщицы, партийные, комсомольцы, беспартийные, старые и молодые — стояли молча, с безвольно опущенными руками, опустошенные, в жутком оцепенении. В опустевших аудиториях, лабораториях, кабинетах, библиотеках, читальных залах, словно в покинутых перед надвигающейся чумой селах, царило гнетущее безмолвие.

В тот день, в ту ночь и еще один день и одну ночь университет напоминал огромный храм, в котором сотни коленопреклоненных молящихся со страхом и мольбой взирали на репродуктор, передававший весть о совершавшемся там, вдали, неотвратимом процессе затмения солнца...

Было около полуночи, когда я скорее почувствовал, чем услышал, какой-то странный шум в комнате. Я вскочил, зажег свет. Мать металась на своей кровати, стонала, невнятно что-то говорила.

— Мама! — подбежал я к ней. — Что случилось?

— Сорочку, сорочку! — простонала она, глядя на меня отсутствующим взглядом.

— Какую сорочку, мама?

— Белую, белую сорочку!..

— Зачем тебе сорочка, мама?

— Дай мне белую сорочку. Умираю...

— Мама!!

— Голова... болит... Дай белую сорочку.

Я бросился к шкафу, разыскал сорочку и подал матери.

— Выйди.

Я вышел из комнаты, подбежал к соседской двери.

— Элико! Элико!

Никто не ответил, соседей не было дома. Я вернулся к себе. Мать лежала на спине, тяжело дышала. Из ее широко раскрытых глаз текли слезы.

— Мама!

— Этого не миновать... Сорочку... надень на меня... Я не в силах...

Я помог ей надеть сорочку.

— Так лучше... Белая, весенняя сорочка...

— Что ты говоришь, мамочка?

Мать улыбнулась:

— Еще минута... И все кончится... Не бойся, сынок...

— Мама, мамочка! Не губи меня! Я сейчас сбегаю за врачом!

— Не покидай меня, сынок!

— Мамочка, что у тебя болит? Чего тебе хочется, мама?

— Мой большой, мой умный мальчик... Ничего больше не хочется твоей маме... Только умереть на руках своего мальчика...