Солнечное затмение

– - Вы меня звали, ваше величество?
– - его красивая статная фигура и совершенно некрасивое деревенское лицо отражали диалектическую борьбу противоположностей. При взгляде на этого солдата возникало противоречивое чувство раздвоенности всего мироздания: добра и зла, правды и лжи, изящества и уродства.

Эдуант пощелкал кончиками пальцев.

– - Нас кто-нибудь слышит?

– - Нет, ваше величество. Говорите смело, что вас тревожит. Ваш верный раб исполнит все, даже если вы прикажете погасить на небе...
– - Робин на всякий случай глянул в коридор и добавил чуть тише: -- звезды...

– - Робин, ты действительно сделаешь для меня что угодно?

– - Ваше величество! Я единственный среди этих безумцев знаю, кто вы такой! Вы -- единственный! Такого короля больше нет на всей нашей планете. Да, мракобесы смеются над вами. Вы явились им в личине шута, ибо они недостойны, чтобы вы показали им свое истинное лицо. Им просто не дано этого понять!

Тень Робина, очерченная на стене матовым светом, скрывала как прелести его фигуры, так и недостатки его лица. Тень была беспола, бесстрастна и бесцветна. Лишь жестикуляция ее длинных черных рук выражала кое-какие эманации невидимой души. Король снял свой парик и одел его на сувенир в виде человеческого черепа. Череп в его личном парике выглядел одновременно комично и философски-назидательно. Король любовался им, смотря как на свое отражение в толще времени.

– - Король Франции сильно оскорбил меня. Мало того, что он убил мою дочь Фиассу, он еще и решил поиздеваться надо мной. Да, я совершил ошибку, что сел играть в кости с Кульвером. Я вообще много совершил ошибок, но если я тебя попрошу...

– - Просите о чем угодно, ваше величество!

– - Убей его, Робин! Не знаю, каким способом, но убей! Давай нанесем удар в самое сердце этого пагубного мира! В центральную резиденцию этих слепцов, утверждающих, что они пасынки темноты: столь же слепой, как и они сами!

Робин даже не пошевелил мыслью, чтобы усомниться в своем ответе.

– - Мой король, я немедленно отправляюсь во Франзарию!

Эдуант повернул к нему голову и впервые улыбнулся именно той улыбкой, которая была ему присуща от рождения:

– - Куда-куда?

– - Извините, ваше величество. Во Францию! Разумеется, во Францию!

Они подошли друг к другу, обнялись, потом король мягко произнес:

– - Я верю в тебя, Робин. И приказываю вернуться живым! Понял?
– - После этих слов он задумался, стал слегка угрюм и уже совсем другим тоном спросил: -- Кстати, что ты думаешь о Циклонах Безумия? Совсем недавно еще один прошелся сразу по нескольким странам...

Робин почему-то улыбнулся.

– - Ваше величество, плюньте на них. Сами мракобесы не в состоянии это объяснить...

* * *

Герцог Оранский спешно шел по коридорам Анвендуса, не видя ничего, кроме раздражающего мерцания факелов да траурных красок альсекко, настенной росписи. Его плащ развивался вслед за ним, а стальные подковы на сапогах порождали в воздухе отдаленное цокающее эхо. Когда ему навстречу попался Фиоклитиан Первый и Последний и хотел что-то сказать, он гневно оттолкнул уродца в сторону, да так сильно, что его шутовской колпак и сучковатая палка полетели в разных направлениях, а сам шут кубарем покатился по полу.

Фиоклит неспеша поднялся, вытер кровь на губе, поднял свою палку и, грозно стукнув ею о пол, крикнул вдогонку:

– - Недостойный! Если бы ты поднял руку на короля, тебе бы это простилось. Но ты смел обидеть королевского шута! Имеет ли прощение такое варварство?!

Лицо уродца приняло крайне обиженный вид и от этого стало еще безобразнее. Широко посаженные, словно у зверька, глаза прослезились. Но это не вызывало чувство жалости -- лишь холодное презрение. А герцог тем временем уже сидел в будуаре: том самом, где совсем недавно сидел Кей Ламинье. Более того, он разговаривал с тем же самым человеком, сующим свой нос во всякие дворцовые интриги, то есть с советником Альтинором.

– - Советник, вы меня звали? Ваш посланник передал мне, что вы хотите сказать что-то очень важное.
– - Герцог часто дышал, еще не пришедший в себя после спешной ходьбы.

Альтинор долго и молчаливо осматривал его жалкое состояние, потом вытянул указательный палец и очень медленно, с мимикой крайней задумчивости провел им себе по лицу, начиная от вершины лба, кончая подбородком. Что означал этот жест неизвестно, скорее всего -- простая игра на нервах.

– - Герцог, вам известно, что я курю очень редко, в отличии от вас. И, если уж попускаю себе эту пагубную страсть, то в исключительных случаях?

– - Да, мне известно.

Альтинор демонстративно вытащил из внутреннего кармана на белый свет дорогую сигару, откусил пломбу и смачно затянулся от огонька свечи.

– - Угостить?

– - Спасибо, советник, но сигары слишком... тяжелы для меня. Я курю...

– - Не важно что вы курите, сейчас речь идет о вашей жизни и смерти. Прошу вас выслушать меня внимательно и сделать правильные выводы...

Оранский почувствовал, как его одежда прилипла к телу от обильного пота. Дрожащие пальцы сжимали и разжимали подлокотники кресла, отяжелевшие веки накатились на глаза. Старший советник, обладая тонким психологическим чутьем, выждал паузу, проанализировал его состояние и продолжал пока что говорить чистую правду:

– - Совсем недавно со мной беседовал коадьютор Ламинье. Он мне рассказал про вас и королеву Жоанну такое...
– - Про себя Альтинор подумал: "вот, сейчас он содрогнется и посмотрит на меня совершенно стеклянными глазами".

Прогноз оказался безошибочным. Оранского будто передернуло незримой молнией. Его пустые, почти мертвые глазницы с нарисованными зрачками устремились на советника.

– - Уже все знают...
– - механически шептали его губы, -- я погиб... погиб...

– - К счастью, не все.
– - Альтинор втянул в себя побольше дыма и попытался пустить кольца, но получались лишь кривые аморфные облачка.
– - Только мы двое... Да, коадьютор порывался тут же рассказать обо всем королю, и я приложил немало сил, чтобы его удержать. Он согласился немного повременить с вашим разоблачением, но рано или поздно это все равно случиться. Он человек себе на уме, сгорает от зависти к вашему могуществу, и я бессилен сделать для вас большее...

Оранский сидел в онемевшем кресле, не чувствуя его под собой, и вытирал с побелевшей кожи липкие капли естественных выделений.

– - Я погиб... погиб...
– - Если бы ему сейчас дали в руки четки, он бы сорок раз подряд произнес, словно молитву, это слово: "погиб". Губы, посиневшие от шока, были единственной движущейся частью его тела.

Альтинор понял, что сейчас самое время сменить равнодушный тон и проявить максимум участия. Он уже досконально изучил механику душевных состояний и хорошо знал, в какой именно момент на какой именно нерв следует надавить, чтобы подчинить человека своей воле. Теплая рука старшего советника легла герцогу Оранскому на плечо.