Солнечный ветер. Книга третья. Фаустина

А может он, наоборот, отдаст свои записи на всеобщее обозрение, чтобы читающие поняли и разграничили, в чем он, Марк Антонин, допускал слабость, а в чем был силен.

Об этом думал Марк в Карнунте, в сердце империи, еще не зная, что скорбь его будет умножена многократно гибелью на поле боя префекта претория Виндекса.

Сон Сципиона

«Сенатор Гай Цейоний Коммод приветствует императорского легата Сирии Гая Авидия Кассия.

Боги, которые покровительствуют храбрым и доблестным мужам, сообщили мне, что ты, командир, не раз отмеченный моим покойным братом Луцием Вером за храбрость и мужество в войне с персами, сейчас не в чести у цезаря Марка. Император призвал на службу людей низкопородных, ничем не выдающихся, людей, которых великий Гомер никогда бы не сделал героями «Илиады», а Вергилий никогда не пустил бы в свою «Энеиду». В то же время о твоих подвигах на прошедшей войне Рим помнит до сих пор, и историки еще воздадут должное тебе и твоим легионам.

Ходят слухи, что Марк Антонин сильно болеет, его наследник Коммод мал и не сможет руководить таким великим государством как Рим. Мы надеемся на богов, но им надо помочь с правильным выбором. Если ты, доблестный Кассий, не сможешь взять на себя бремя спасения Рима в трудный час, когда, с одной стороны, наши легионы находятся под ударами германцев, а с другой, Марка может сменить несмышленый мальчик, которого нужно направлять в житейском море, мы это поймем.

В любом случае, каждый выбирает свой жребий. Твой – в спасении империи.

Будь здоров!»

Получив письмо сенатора Цейония, Авидий Кассий долго сидел в задумчивости.

Какую сторону принять – вопрос не праздный. Легко было говорить Юлию Цезарю: «Жребий брошен!», когда Помпей не оставил ему выбора и гражданская война казалась единственным решением проблемы. Он, Кассий, против гражданской войны. Наоборот, именно гражданские войны начатые сулланцами²⁶ и продолженные Юлием Цезарем привели к уничтожению старой патрицианской знати, к краху подлинно республиканского строя.

Именно тогда сенатские скамьи начали заполняться разными галлами, фракийцами, выходцами из Сирии – он вспомнил Помпеяна. Сам Кассий тоже был уроженцем Сирии, а именно города Кирра, лежащего по пути из Антиохии в Зевгму. Но разве можно сравнивать его семью с другими? Отец его Гелиодор, хотя и имел звание всадника, являлся секретарем императора Адриана, затем занимал важный пост префекта Египта. От него зависели поставки зерна в Рим. А мать…

Авидий Кассий посмотрел на ее гипсовый бюст, стоявший в стенной нише вместе с бюстом отца. У нее было простое лицо, на котором запечатлелась строгость уважаемой матроны. Мать Юлия Александрия по женской линии являлась дальней родней императора Августа. По мужской, через своего отца Гая Беренициана, происходила от царя Иудеи Ирода Великого. Нет, семейство Кассиев никак нельзя было приравнять к худородным всадникам Малой Азии или Африки.

Старина, древний уклад жизни являлся для Авидия Кассия тем образцом, к которому он стремился, жизнь, которую бы хотел восстановить, исключив из нее самовластие и произвол случайных людей, вдруг ставших властителями Рима. Да, он готов принять свой жребий, если вспомнить призыв Цейония, но жребий этот не в спасении империи, а в восстановлении республики, именем которой император Октавиан Август обозвал новый строй. Это он назвал Рим новой республикой, а себя принцепсом – первым среди равных. Какое дешевое лицемерие! Какое притворство никудышнего актера, рассчитанное на невзыскательную публику!

С тех пор письмо Цейония не давало Кассию покоя – командовал ли он легионерами во время тренировок, возлежал ли за пиршественным столом или вел умные беседы с Лукианом, – мысли его неотступно возвращались к написанному. Достоин или нет? Может ли он нарушить обет преданности императору и государству, выступить захватчиком власти, посеяв смуту? Ответ могли дать только боги.

В эти дни ему приснился странный сон, очень похожий на описанное Цицероном сновидение Сципиона²⁷. У Цицерона, Сципион Эмилиан должен был покорить Карфаген и во сне ему является дед Сципион Африканский, с которым у внука возник поучительный разговор. Сон Кассия тоже оказался странным, поскольку неожиданно для себя он встретил в нем предка – Гая Кассия Лонгина, старого республиканца и врага Юлия Цезаря.

«Приветствую тебя, Гай, мой славный потомок», – сказал Лонгин щурясь, будто в глаза ему светило солнце.

Авидий Кассий не таким его представлял. По книгам Светония и Плутарха, других историков, Лонгин казался высоким, сильным и непреклонным человеком, подлинным вождем легионов, главой сенатской партии, к речам которого прислушивался Брут, с кем дружил Цицерон. Во сне же увидал он небольшого сухонького старика с полностью облысевшей головой, с печальными глазами и горькими складками, залегшими вокруг рта. Видно много разочарований перенес его предок, не раз отдаваясь во власть призрачных надежд, получая душевные и телесные раны от вероломных предательств… Как истинный ревнитель республиканских традиций он не носил тунику, а был в тоге, обвитой вокруг голого тела, отчего на плечах его и руках можно было рассмотреть старческие пятна.

«Мы здесь, – продолжил Лонгин, – все вершители судеб Рима. И Сципион Африканский, о котором писал Цицерон тоже с нами. – Он провел рукой в сторону, точно хотел показать, что за ним находится толпа этих самых вершителей. Однако Гай видел только облака, гуляющие за спиной предка и самого Лонгина, парящего над ними. Из облачных прорех иногда непонятной, темной массой выглядывала земля. Она казалась мрачной, как будто в ней что-то погасло, и она перестала источать тепло, подобное солнцу. Темная, неизвестная земля вызывала опасения.

«Не бойся ее! – заметил настороженный взгляд Кассия Лонгин. – На земле мы становимся героями и побеждаем врагов во славу республики. Земля наш дом пока душа находится в теле. А на небесах мы уже не воюем, оставив внизу мечты и страсти. Здесь мы наслаждаемся покоем, который боги даруют великим».

«Значит ты не в подземном царстве у Плутона?» – нашелся Кассий, после того как оправился от первоначального испуга. Испуг хотя и случился во сне, но представлялся весьма реальным, как будто они с далеким предком встретились наяву.

«Нет, Кассий, я у небесных богов. Они открыли мне тропу на небо, как любому человеку с заслугами перед Отечеством!»

«Зачем же ты явился ко мне, Лонгин? О чем хочешь сказать, от чего предостеречь?» – спросил Кассий. В голове его мелькали прерывистые картины то погружая вглубь сна, то давая вынырнуть на поверхность. Ему виделся щуплый старик Лонгин, щурящийся как от солнца, ему виднелись строчки письма Цейония о болезни Марка, о судьбе Рима.

«Тебе надо спасти Рим! – сказал предок, подобрав губы в улыбку, отчего горькие морщины в уголках рта исчезли. – Надо спасти наше государство!» – повторил он.

«Но как мне поступить? Когда?..»

«Твой нынешний возраст должен прибавить пять оборотов и возвращений солнца²⁸ и тогда ты станешь единственным человеком, хранимым богами, от которого будет зависеть благополучие государства. Квириты будут смотреть на тебя с надеждой».

Лонгин говорил с торжественным видом, в его слабом голосе слышался металл былого полководца и сильного человека.

«Дерзай и запомни: не ты смертен, а твое тело», – закончил речь Лонгин, а Кассию показалось, что он повторяет слова Цицерона, которые тот вложил в уста Сципиона Африканского. Впрочем, это было неважно. Лонгин прямо говорил о его судьбе, ясно указывал на его стезю. Достоин или нет? Теперь ответ был очевидным.