Солнечный ветер

Было еще совсем светло, и Шут издалека приметил вереницу фургонов — их оказалось больше пяти. Наверняка сразу несколько групп артистов разбили лагерь. Кто-то развел костер, пахло жареной рыбой и лепешками.

Он неспеша подъехал к крайнему фургону, у которого сидела женщина с годовалым ребенком на руках. Напевая своему малышу песенку, она успевала штопать порванный чулок и приглядывать за похлебкой в котелке.

На вопрос Шута, где найти паренька по имени Тика она удивленно приподняла брови и насмешливо фыркнула:

— Вовсе это не парень! — заявила женщина, откладывая штопку. — Это дочка старого Ромеля. Такая выдумщица! Ох, и досталось же Ромелю сокровище… — она качнула на колене своего мальчика и указала рукой в сторону большого синего фургона: — Вон их кибитка. А вон и она сама!

И в самом деле — Шут почти сразу увидел лохматого 'сорванца', который так талантливо выдавал себя за мальчишку.

— Эй, Тика!

'Сорванец' обернулся и расплылся в улыбке.

— Вы пришли! А я все нашел! Для 'паруса'!

Шут рассмеялся.

— Можешь меня не дурачить больше, — он кивнул на женщину с ребенком, — мне уже поведали о твоем секрете, — и подмигнул Тике, — маленькая плутишка.

Девочка обиженно погрозила кулаком в сторону мамаши с ребенком.

— Это Илиза, — сердито сообщала она Шуту. — Всегда все портит! Демоны бы ее побрали! — а потом взволнованно спросила: — Так ты научишь меня делать 'парус'?! Я правда все нашла!

Следующая пара часов ушла на то, чтобы выполнить данное обещание. Обтягивая тканью каркас из реек, Шут с интересом слушал истории о путешествиях Тики с ее труппой. Все это было так ему знакомо — детство, проведенное в дороге, бесконечные костры, первые маленькие победы… и падения, и слезы, и снова победы… Только Тике повезло немного больше — она хоть и любила выдавать себя за мальчишку, а все-таки была девочкой. И отец относился к ней гораздо бережней, чем Виртуоз к Шуту. Если не сказать больше — девчушка явно была любимицей у этого самого Ромеля.

Когда 'парус' оказался закончен, а на пустырь опустилась синяя ночная темнота, со стороны города с шумом и веселыми песнями возвратились артисты из труппы Тики. Они ехали на одном из фургонов, который, вероятно, служил сценой во время выступлений.

— Хорошо отработали, — авторитетно заявила девчонка, взглянув на своих товарищей, чьи лица освещал большой застекленный фонарь. — Вон, отец какой довольный, да и остальные тоже.

Шут и сам это видел.

И помнил…

Он очень хорошо помнил безграничное ощущение счастья, когда трудный день закончен, кошель Виртуоза полон звонких монет, и можно уже ни о чем не думать… Просто ехать себе, примостившись под боком у Ларса, петь песни, грызть честно заработанный пряник.

— Хочешь, я познакомлю тебя с отцом? — вдруг спросила Тика. Она уже перестала считать Шута взрослым и серьезным и вела себя так, словно он ей старый друг. — Вот зуб даю, он тебе понравится! Он песен, знаешь, сколько помнит? Тебе и не снилось! Пойдем, попрошу, чтобы спел!

— А как же 'парус'? — спросил Шут.

— Да ну! Все равно темно уже, — здраво решила Тика. — Лучше завтра с утра. Я смогу и сама, ты не думай! И ветер, вон, какой хороший… до завтра не уймется.

Шут засмеялся и растрепал без того лохматые волосы девчушки.

Вдруг подумал — а если и у меня родится дочка?

Вот такая же смешная, ясноглазая, лукавая…

Или это все-таки будет сын?

— Идем! — Тика настойчиво тянула его за рукав, ничуть не смущаясь того, что грязные пальчики марают кружевной рукав. Впрочем, Шута это тоже мало заботило.

Когда они приблизились к большому костру, там уже вовсю шло веселье. Пелись обещанные песни, ходил по кругу кувшин с легким ягодным вином, которого немедленно предложили отведать и странному гостю. На Шута поглядывали с легким удивлением — конечно, часто ли дворяне околачиваются за городом возле бродячих артистов!

— Это Пат! — тут же представила Шута Тика и подскочила к немолодому уже мужчине с бородой. — Папа! Спой! Спой для Патрика! Он научил меня делать 'парус'! Он такой хороший!

Артисты негромко засмеялись. Шут тоже улыбнулся. Он смело встретил изучающий взгляд Ромеля, не отвел глаз.

— Присаживайтесь, господин, — радушно сказал хозяин труппы, усаживая дочку на колено. — Как вас занесло к нам?

Ничего выдумывать Шут не стал.

— Я сам вырос в таком фургоне, — сказал он. — Детство вспомнить захотел…

Тика изумленно соскочила с колен отца.

— Врешь! — воскликнула она, уязвленная тем, что прежде Шут ни словом не обмолвился о своем прошлом.

— Тика! — Ромель отвесил дочке легкого подзатыльника. — Совсем стыд потеряла! Ну-ка сядь! — и, ухватив девчонку за локоть, силой усадил рядом с собой. Обернулся к Шуту: — Вы уж простите ее, господин Патрик. Без матери растет… Расскажите, будьте любезны, вашу историю. Нам всем интересно.

Артисты вокруг согласно закивали.

И Шут принялся рассказывать. Про Виртуоза и его труппу, про то, как учился всему и что видел за годы странствий. Только о гибели своих родных ничего не стал говорить — не захотел расстраивать. Его слушали с интересом, не перебивая и не задавая вопросов. Лишь Тика иногда открывала рот, но каждый раз спохватывалась и оставляла свои мысли при себе.

А потом Шут попросил мячи. Он всегда любил их больше, чем булавы или кольца… В них была некая завершенность, магия формы. И здесь вовсе не требовалась Сила, чтобы узор получался ровным и чистым, как звук камертона. И пальцы словно жили своей жизнью, словно сами превращались в крылья.

Бросить — поймать — бросить…

Шут позабыл о том, кто он, где он и зачем. Обернулся ветром и светом, растворился в простом волшебстве, доступном ему с самых ранних лет…

Когда он поймал последний мяч и аккуратно вернул их все Ромелю, тот задумчиво откашлялся и сказал негромко:

— Жаль, что вы больше не выступаете… Такой дар… нельзя запирать в себе.

Шут печально улыбнулся. Хотел сказать, что теперь ему балаганные фокусы по статусу не положены, но вдруг понял, как фальшиво это прозвучит и лишь кивнул.

6

Он уже собрался уходить, простился с артистами и подошел к Серому, когда услышал вдруг за спиной хрипловатый, но при этом удивительно мелодичны женский голос:

— Значит, теперь тебя зовут Патрик…

Шут рывком обернулся.

Нет, этот голос не был ему знаком. Что-то другое заставило сердце замереть.

Невысокая женщина. В темноте вдали от костра и не разобрать, как выглядит ее лицо… Отчего же тогда так горячо в груди?

— Кто вы?! — он опустил поводья и шагнул ближе, пытаясь разглядеть ночную незнакомку.

— Не узнал? — низкий голос звучал загадочно и в то же время так тепло.

Как родной.

— Нет…

Тихий смех. Чуть хрипловатый. Женщина взяла его за руку и провела большим пальцем по внутренней стороне ладони.