Солнышкин у динозавра

И можно представить себе, что было дальше, когда в «скорой помощи» на причал влетел запыхавшийся Бурун со своими дорогими медведями...

Тут выскочила и милиция, и научные сотрудники...

Но на них никто не обращал внимания, а вся команда смотрела на памятник бойцу, из-за которого медленной походкой, за руку

с девочкой, опирающейся на палочку, шёл такой знакомый, совсем поседевший, но не стареющий их общий друг Мирон Иванович, по прозвищу Робинзон. А по тому, как благодарно смотрела девочка на старенький пароход и его команду, вся команда, кажется, потихоньку узнавала её имя...

Робинзон махал рукой, ему хотелось всех обнять. И все хотели обнять его и, конечно, маленькую Машу Парускову. А это значило, что друзья причалили к родному берегу и плавание закончилось.

Ведь если ты стоишь у родного причала, к кому-то протягиваешь руки и кто-то протягивает навстречу тебе, даже в дождь, даже в туман и снег, то, значит, ещё одному плаванию, каким бы оно ни было трудным или лёгким, интересным или не очень, — всё- таки подошёл благополучный конец.

КТО, ГДЕ И КАК

Много раз в письмах и при встрече ребята задавали мне одни и те же вопросы: а что было дальше? а где сейчас Солнышкин? а где Перчиков? а кто? а где? а как?

И я ничего толком не мог ответить сам, потому что давно не был в Океанске.

Но однажды, возвращаясь из командировки, я подошёл к дому и не успел ещё добраться до своей квартиры, как почувствовал себя

так, словно попал на родную палубу. В лицо пахнули знакомые палубные запахи.

Я открыл дверь, и навстречу мне шагнул мой старый морской приятель, механик Мишкин. На плите уже булькала картошка в мундирах, а по столу маршировал целый парад носораздирающих закусок.

Кальмары сушёные, кальмары жареные, рыба-меч под маринадом, капуста морская с трепангами, лягушачьи лапки в китайском соусе, медуза в японском соусе, креветки, огромный варёный красный краб.

— Что это? — удивился я.

— Привет от Борщика! — улыбнулся Мишкин.

— Прямо с парохода?

— Нет, из ресторана, — поправил меня Мишкин. — И не угадаешь, с каким названием.

— Ну с каким же? — спросил я, подвигаясь ближе к столу.

— «Под динозавром», — рассмеялся Мишкин.

На столе, как генерал на параде, стоял сосуд с вкусным океанским напитком, внутри которого плавал похожий на человечка полезный корешок. И, наливая мне этот целебный напиток, Мишкин заметил:

— Это тоже оттуда.

А дальше пошли такие воспоминания, восклицания, рассказы, что человечек в сосуде то и дело взмахивал своими корешковыми ручками. И вот что — в нескольких словах — выудил я из бывшего механика парохода «Даёшь!».

На честно заработанные командой «Даёшь! » и командами нескольких других пароходов деньги в Океанске открыли «Клуб бывалых капитанов», а при нём ресторанчик. Шеф-коком пригласили Борщика, который тут же прибил над входом вывеску «Под динозавром» и, понятно, сбоку повесил спасательный круг с ярким названием: «Даёшь!».

Стоит подойти к клубу — и сразу поймёшь, что земля не перевернулась, жизнь шумит и плавания продолжаются.

Одни моряки заходят туда после рейса в Арктику, другие перед выходом в Антарктику, от одних пахнет морозным полярным льдом, от других — южными знойными цветами.

У входа то и дело слышится:

— Добрый вечер, Евгений Дмитриевич.

— А Ясинский не появлялся?

— Запаздывает.

— А Коваль?

— Так он же вон куда потопал! — И моряки подходят к установленному в холле глобусу, и сидящий рядом с ним старый пёс Верный поворачивает голубой шар лапой и тычет носом в ту точку, о которой идёт речь и в которой он, по крайней мере, десять раз

бывал. И понятно, что вся поверхность глобуса в его уважаемых отметинах.

В разговоры моряков иногда включается представительный швейцар и при случае многозначительно добавляет:

— Ну как же, как же! Плавали. Знаем!

И столько кругом разговоров и историй —

с вихрями, туманами, штормами, — что прохожие качают головой и говорят:

— Штормит!

Конечно, в разговорах то и дело называют бывалых моряков: то Бянкина, то Жере- бятьева, то Кучерявенко, то Журбенко... А Перчикова вспоминает чуть ли не каждый второй! Ещё бы не вспоминать, если человек носится в ракете над твоей головой и то одному, то другому капает на макушку радиограммами:

«Капитан Ошерин! Не засоряйте стеклом океан! Берегите землю! Она у нас одна».

«Лапутский! Куда вы пускаете своего водолаза? Там жуткое болото... Обойдите его стороной».

«Евгений Дмитриевич! Вы заслушались Федькиным! А впереди тайфун».

Федькина, конечно, слушает весь флот. И сам он, когда возвращается с гастролей, охотно угощает посетителей ресторана своими песнями, точно так же, как Стёпа своими рассказами о жизни в антарктической льдине.

Одно время Стёпе не давали покоя медики, потом телевизионщики приглашали на передачи до тех пор, пока однажды не произошёл весёлый разговор.

— Как же вы жили в льдине? — спросили его.

— Дружно, — ответил он.

— А чем питались?

— Ледяным воздухом!

— Без хлеба? Без мяса?!

А Стёпа ответил:

— Я бы вообще отказался от мяса, если б сардельки и колбаса росли на деревьях!

И в целом все о нём сейчас в такое время, как ни странно, говорят: «Стёпа? Это тот, что сидел в льдине? Хороший мужик! Вахту стоит — что надо! Палубу драит — как надо! И если помочь — поможет как надо!»

Конечно, в иные времена из Стёпы, пожалуй, сделали бы героя и даже наградили бы орденом. Сейчас не то. И он очень доволен хорошей человеческой дружбой. Кругом все хапают, а он нет. Он переменился.

И кто знает, где причина этих перемен? В антарктической льдине? В дружной команде «Даёшь!» и Солнышкине? А может быть, в секретах родного зелёного лука? Во всяком случае, в каюте под иллюминатором у него всегда растёт зелёный лучок. Это точно!

А что с Солнышкиным? Во время каждого отпуска они с Матрёшкиной совершают

шлюпочные походы по следам её знаменитой бабушки, ловят рыбу, варят уху и поют про весёлый ветер. А Матрёшкина до сих пор хранит кокосовый орех, подаренный ей Солнышкиным на Тариоре.

Недавно с Моряковым и Челкашкиным штурман заглянул в Сан-Франциско, и сам Хапкинс, конечно, старший, возил их по всему ночному городу в «кадиллаке», пролетал над заливом через удивительный мост — Голден Гейт Бридж и, понятно, провёз мимо своей конторы, возле которой в прозрачном морозильном саркофаге стоял полностью восстановленный айсберг, а в нём отбывал своё дежурство известный Бобби Хапкинс.

Увидев Солнышкина, он хотел броситься в атаку, но Солнышкин предупредил:

— Никаких хе-хе!