Соловей и кукушка

— Пошёл вон, — процедила высокомерно. — Иначе велю тебя высечь.

В чёрных глазах полыхнула молния, ноздри раздулись от гнева.

— Элиос, — рыкнул он. — Меня зовут Элиос. И, клянусь, ты запомнишь это имя!

Я приподняла бровь, но он уже не увидел этого — стремительно выпрыгнул в окно. В дверь застучали.

— Сеньорины, всё ли у вас в порядке? — обеспокоено спросил мужской голос.

Ника открыла было рот, но я успела раньше:

— Да. Благодарю вас, сестра просто увидела мышь.

— Мышь? В нашей гостинице? — испугался защитник.

— Ну, не мышь, а ей показалось, что это мышь.

Доменика грозно глянула на меня и снова открыла рот. Ну не дура ли?

— Ты хочешь разрушить свою репутацию? — прошипела я ей тихо. — Я-то уже невеста, а ты без женихов останешься.

Вскочила с постели, подошла и плотно закрыла окно.

— Простите за беспокойство, — пробормотал мужской голос за дверью. — Тогда я могу идти?

— Это вы нас простите. Доброй ночи.

Мужчина тоже пожелал нам приятных снов и удалился, судя по затихающим шагам.

— Ты знаешь его? Того, кто к нам залез? — дрожа от пережитого, зашептала Доминика. — Ты знаешь! Точно!

Я холодно глянула на неё и снова выразительно заломила бровь.

— Ты бредишь. Откуда?

— Но он назвал моё имя и…

— Не самое редкое, не так ли? Всё, гаси свет и давай спать. Или я всерьёз задумаюсь, почему этот человек назвал твое имя, сестренка.

— У меня самая паршивая, самая мерзкая сестра на свете! — шипела Ника, вновь повторяя ритуал засыпания.

Вот же мелочь неблагодарная! Я её, можно сказать, от покусителя на честь спасла, а она… Что бы она без меня делала?

Элиос. А красивое имя. Что-то в нём есть. Правда что-то очень женское. Не подходящее какое-то имя для молодого человека.

Интересно, а если я попрошу после свадьбы взять меня на какой-нибудь сумасшедший кутёж, принц Криштиан возьмёт? И что они там делают на этих самых кутежах? О чём нельзя рассказывать девицам, но можно печатать в газетах?

Только надо как-нибудь тайно. Например, в маске. Иначе принц Ролдао даже смотреть не станет в мою сторону… Я не знала, зачем мне нужно было, чтобы наследник смотрел в мою сторону, но почему-то сердце при мысли о нём сладко ныло. Я вновь вспоминала его холодный взгляд, чуть брезгливое высокомерное лицо, тёмные, гладкие волосы и лёгкую тень над верхней губой. И сами губы: немного полноватые, насыщенного цвета спелой черешни.

Почему-то я была уверена, что ни в чём предосудительном старший сын короля не участвует.

* * *

Утро ворвалось в комнату серым предрассветным светом и голосами слуг. Ника застонала и попыталась укрыть голову под подушкой, но я вскочила с кровати и вырывала у неё из рук мягкую крышу.

— Вставай, вставай! — закричала радостно. — Скоро солнце поднимется. Поехали скорее!

И закружилась по комнате, обняв подушку как кавалера и отстукивая босыми пятками.

Доменика посмотрела на меня красными от сна глазами.

— Когда ты вообще спишь? — спросила жалобно.

— Сон — это отсутствие жизни! — заметила я поучительно. — Когда ты спишь, жизнь перестает идти. Давай же, Ника, просыпайся!

— Даже собака во дворе спит ещё, — проворчала она.

— Но ты же не собака, верно?

— Опять трястись в машине, дышать бензином…

— Здесь нет машин. Мы поедем в дилижансе. На лошадях. Интересно, какой масти?

— О нет! — простонала она несчастно. — Лошади… тряска… дилижанс…

— Ну, оставайся тут, — фыркнула я. — Кто раньше встает, того и ванна…

— Стой! — завопила она, но было уже поздно.

Доменика продолжала ныть и жаловаться, когда мы одевались, завтракали, загружались в дилижанс. К слову, лошади оказались булаными, их шкуры золотились, ноги были словно обуты в темные сапожки и тёмные гривы красиво оттеняли мощные шеи. Я тотчас вытащила блокнот…

— Как ты можешь рисовать при такой тряске? — жалобно простонала Ника спустя полчаса.

Лошадки трюхали неспешной рысью, а мимо важно проплывали домики, сады, высокие, побелевшие на солнце камни, причудливо перекрученные сосны. Узкая дорожка поднимала нас в горы, воздух стремительно тяжелел зноем.

— Как хочется пить… какая духота…

У меня никак не получалось выписать этот бег. Я была недовольна собой и сердилась. Лошади не скакали, они как будто подпрыгнули на бумаге и застыли… Не чувствовалось движения… Никакой динамики! Матушка напротив дремала, положив голову на бархатную подушечку. Ника ныла и прижимала к лицу надушенный платок. А я… я листов пять блокнота исписала, но лошади не слушались моего карандаша.

Внезапно карета сорвалась и понеслась вскачь.

— Эй! — крикнула Ника. — Что происходит? Кучер!

Я высунулась из окна. На нас стремительно надвигались горы. Впереди я видела лошадиные бока и слышала перестук подков по камню. Оглянулась…

Ничего себе! Вот это да! Погоня! Какие-то молодчики, одетые, несмотря на жару, во всё чёрное, и с лицами, спрятавшими нижние половины до самых глаз в чёрные платки. Волосы так же были скрыты под широкополыми шляпами.

Приключенческий роман, да и только!

Их было… пятеро? Шестеро? Или с другой стороны тоже есть? Преследователи словно стекались со склонов гор и, конечно, непременно должны были нас догнать. Я вдруг подумала, что очень удачно надела брючный костюм.

— Что там, Ирэна? — пропищала Ника.

Я не ответила.

Ух и кони у них! Ни одной лишней жиринки! Под шкурами так и переливаются мускулы. А морды… Рука сама потянулась к блокноту.

— Ирэна?

Это уже проснулась матушка.

— Нас преследуют те самые разбойники, о которых предупреждала хозяйка. Ну надо же, а я-то думала: врёт, — улыбнулась я, отворачиваясь от окна. — Наверное, их достало слушать Никино нытье.

Глава 3 Месть. Страшная и ужасная

Один из преследователей подлетел к нашим коням и перемахнул прямо из седла на облучок, вытесняя кучера и тормозя коней. Карета начала замедляться. Бледная Ника смотрела на мать расширившимися от ужаса глазами и тискала свои и без того тонкие пальцы.

— Всё будет хорошо, — прошептала донья Марселия, но её губы тоже побледнели, а синие глаза стали почти чёрными из-за расширившихся зрачков. — Мы просто заплатим выкуп… Они не посмеют… Когда узнают…

— Мама! — всхлипнула Ника и уткнулась в плечо моей мачехе.