Сомнительная версия

Из-за двери председательского кабинета доносились оживленные голоса. Низкий молодой начальственный баритон распекал кого-то:

— А я говорю — не дам тебе других лошадей! Этих возьмешь, и точка!

— Что же я, хуже всех, выходит? — надсадисто частил тенор в ответ. — Загоняют как квочку, да еще и с лошадьми норовят обойти. Ну ладно меня, а бригаду мою зачем обижать, Василий Борисович? Думаете, Афанасий все стерпит? Я-то, может, и стерплю, я человек такой, что, может и не согнусь, а как люди с сенокоса разбегутся? Опять же — кто будет тогда виноват?

— Я загодя наказывал, чтоб поймали и стреножили Голубка. Тогда не увел бы он в тундру табун. Ты меня послушал? Нет, ты ответь: послушал ты меня или нет? Молчишь, нечего возразить! А… То-то!

— Дак я ж говорил ребятам своим…

— Говорил ли, не говорил — не знаю, не присутствовал. Да меня это и не волнует. Ты бригадир. Главное — не сделали так, как наказывал. Хочешь других лошадей — дуй в тундру, лови Голубка да пригоняй табун. И никаких больше разговоров. Все, Афанасий, не отнимай у меня время, не будем толочь воду в ступе.

Дверь с треском распахнулась. Высокий мужчина в телогрейке и подвернутых до колен броднях буркнул что-то раздраженным, наболевшим голосом и быстро прошел к выходу, шаркая голенищами так, что, казалось, вот-вот посыплются искры.

Куковеров выждал некоторое время в коридоре, благоразумно дав поостыть председателю после разговора. Наконец встал, решительно постучался и, не дожидаясь ответа, вошел.

— Добрый день, Василий Борисович! Моя фамилия Куковеров, — подчеркнуто делая ударение на последних словах, сказал он таким тоном, словно упоминания одной фамилии было вполне достаточно, чтобы рассеять неловкое замешательство на лице председателя, и не требовалось никаких дальнейших пояснений — кто он и откуда прибыл.

Председатель наморщил лоб в тщетной попытке вспомнить, где бы мог слышать названную фамилию, и несколько смутился под взглядом приезжего, забыв пригласить гостя сесть. Куковеров, впрочем, нисколько не обиделся. Лицо его светилось немеркнущим оптимизмом, какой-то обезоруживающей открытостью, но без малейшей тени подобострастия.

— Читал о вас в газете «Правда Севера» статью, — говорил он и щурил в добродушной усмешке глаза.

— Да вы проходите, товарищ, присаживайтесь, — шагнул ему навстречу председатель и протянул руку. — Статья-то, в общем, была не обо мне, а по поводу пятидесятилетия нашего колхоза. Обо мне уж постольку-поскольку. Пару строчек. К слову, можно сказать, упомянули, — вяло оборонялся хозяин кабинета от подкупающей лести, однако большие мясистые уши его заалели от прилива крови и блеск маленьких, чистейшей голубизны глаз стал мягче и чуть влажнее.

Куковеров, продолжая держать чуть влажноватую пятерню председателя, смотрел не мигая тому в глаза с видом едва сдерживаемого восхищения. Наконец с явной неохотой он отпустил руку, отступил на шаг от стола и быстрым взглядом окинул маленький кабинет, где рябило в глазах от обилия плакатов, на секунду задержал внимание на застекленном шкафу с какими-то папками, справочниками и стоящей на верхней полке костяной фигурке, изображавшей несущихся во весь опор оленей в упряжке, — подарке местного умельца к дню рождения председателя. Одобрительно хмыкнув, Куковеров откинул полу плаща, уселся на стул и с развязной ленцой закинул ногу за ногу.

— Да-да, — словно продолжая нечаянно прерванную мысль, говорил он значительным тоном, — колхоз-миллионер, под началом энергичного молодого руководителя. О таких людях надо писать и писать, таких людей, как вы, надо популяризовать, вы должны делиться с другими своим опытом как можно шире…

— Я ведь здесь только третий год, — заметил председатель.

— Ну и что из того? — сделал Куковеров порывистый жест рукой, словно предупреждая ненужные объяснения. — Важно, что колхоз богатеет, дела идут не по нисходящей линии, а по восходящей. Курс правильный держите, Василий Борисович… Курить у вас, надеюсь, можно?

— Да-да, конечно, курите, — подвинул к краю стола пепельницу председатель, все еще стараясь вспомнить гостя.

— Не знаю, доводилось ли вам читать мои статьи, — сказал Куковеров, — я ведь больше печатаюсь в областной прессе, хотя изредка мои публикации бывают и в центральной печати… Впрочем, вот, извольте, представлюсь официально, — протянул он весьма потрепанный корешок с жирной, чуть смазанной печатью. Из удостоверения явствовало, что предъявитель его является внештатным корреспондентом районной газеты «Трибуна земледельца».

— Вы что же, собираетесь печатать статью о нашем колхозе в вашей областной газете? — с недоумением спросил председатель, возвращая удостоверение Куковерову.

— Не исключено, отнюдь не исключено, но я к вам, собственно, с предложением несколько иного рода.

Куковеров сделал паузу и после глубокой затяжки выпустил дым из ноздрей.

— Что, если мне задержаться здесь у вас на месячишко — а это я могу устроить при желании — и написать историю вашего колхоза? — вскинул он глаза на председателя. — Думаю, мне удастся договориться с областным издательством в Архангельске, чтобы напечатать брошюру тиражом, скажем, в две тысячи экземпляров. Понятно, за счет колхоза. Стоить это будет сущие пустяки. Полагаю, что выпуск такой брошюры ваше районное начальство только поприветствует. Сейчас есть такая линия — популяризовать колхозы-миллионеры, особенно те, что находятся в труднодоступных для прилива населения северных районах. В среднерусской полосе начинание это уже привилось, написаны десятки подобных брошюр, и они немало способствуют притоку населения в деревни. Не вам объяснять, сколь пристальное внимание сейчас уделяется Нечерноземью: снимаются фильмы, пишутся романы, поэмы… Брошюру можно разослать в вербовочные пункты, в бюро трудоустройства…

Предложение Куковерова несколько шокировало председателя. Мимика его лица была крайне живая, быстро сменяющаяся. Он жадно слушал, в то время как гость развивал во всей красочности заманчивую перспективу.

— Пройдут годы, — все больше увлекаясь, говорил Куковеров, — и что будет знать молодое поколение колхозников о труде своих отцов и дедов, о встречных препятствиях, которые приходилось преодолевать в борьбе с суровыми условиями Севера? Это же страницы нашей истории. К тому же знаменательная дата — пятидесятилетие колхоза! Неужели никто всерьез не заинтересовался?

Председатель развел руками и виновато улыбнулся, как бы давая понять всем своим видом, что где уж тут, кто удостоит нас, грешных, подобным вниманием. Живем, можно сказать, на краю света. Литераторы нас, увы, не посещают…

— Написать такую историю, конечно, здорово было бы, — вздохнул он и откинулся на спинку потертого кресла. — Вы меня прямо-таки огорошили вашим предложением… Д-да. А о каких колхозах, говорите, написаны уже истории?

— Да господи! — запальчиво воскликнул Куковеров. — Десятки колхозов в среднерусской полосе! «Гигант», «Маяк», «Рассвет»…

— Это какой же «Рассвет», не Пудожского ли района? — встрепенулся председатель, задетый чувством ревности.

— Нет, не Пудожского, речь идет о козельском «Рассвете», он на другой широте, — утешил его Куковеров.

Хотя на просторах России были десятки колхозов с подобными названиями, которые, в сущности, сами по себе ничего еще не говорили без конкретной области, района, но почему-то упоминание этих шаблонных названий успокоило председателя, и он утвердительно закивал, как бы подтверждая, что не сомневается в реальности таких колхозов и в том, что истории их написаны.