Сомнительная версия

— Я снял комнату у Сизовых. Большой дом с зеленой крышей у самого обрыва.

— Так, так, — разглядывал его яхтсмен в упор. — А откуда приехал?

— Из Москвы.

— Из Москвы, говоришь? — лукаво прищурился яхтсмен с сардонической усмешкой. — А где находится гостиница «Алтай», «Заря», «Восток»?

— Рядом с ВДНХ, на улице, на улице… Вот черт, забыл. Но я никогда в этих гостиницах не был, у меня квартира в Хлыновском переулке…

— Так, так, — скользнул взглядом яхтсмен по одежде Станислава Андреевича. — Ну и что же следует из того, что мы одногодки?

— Да, собственно, ничего особенного, — с робкой усмешкой проговорил Станислав Андреевич. — Но нынче днем, глядя на вас, я думал, что вы лет на десять моложе меня. Невольно я сравнивал себя с вами и в чем-то позавидовал вам. Вон вы какой молодец, могли бы сладить со мной одной рукой. Но дело даже не в том… Я сейчас затрудняюсь передать вам мои недавние чувства, — пошевелил он бровями и охватил ладонью свой пухлый подбородок. — Хотя я и столичный житель, но, к сожалению, живу пресно и однообразно, а вы, провинциал, в отличие от меня, берете больше от жизни… Вы молоды духом… Это чувствуется по всему. Я за вами наблюдал, стоя на пирсе и прислушиваясь к разговору. Я задавал себе вопрос: откуда черпает энергию этот человек в маленьком городке, что помогает вам быть таким, какой вы есть? Причина конечно же не в одном только спорте, хотя он помогает проявлять характер во всяком деле… Я говорю не о физическом здоровье, а о том отпечатке воли, который заметен на вашем лице…

Яхтсмен ухмыльнулся и пожал плечами. Хотя и было заметно, что от Станислава Андреевича слегка попахивает винцом, все же пьян он не был и по внешнему виду не производил впечатление злоумышленника, способного грабить и угонять яхты, но то, что он говорил, представлялось несколько странным и сентиментальным. «Подгулявший чудак», — решил яхтсмен.

— Но зачем вы забрались сюда, на яхту, да еще ночью? — уже мягче спросил он, откинувшись на спинку диванчика, и теперь уже с любопытством разглядывал сидевшего перед ним толстяка, на лице которого была написана комичная растерянность, а в глазах угадывались неподдельная искренность и какая-то затаенная грусть.

— Мальчишеская выходка, неутоленная жажда романтики. И потом, эта чудная ночь, поэзия моря… — Станислав Андреевич поправил дужку очков, пожал плечами и виновато улыбнулся, словно сам был обескуражен своим нелепым поступком. — Ах, да что объяснять, — с трогательными нотками в голосе добавил он и закинул ногу за ногу. — Вы не поймете тоску одинокого человека, дуреющего от избытка нахлынувших чувств, морского простора, ощущения, что многое упускаешь в жизни, обделяешь себя. У меня сегодня горит голова от наплыва мыслей, — говорил он с проникновенностью, видя, что хозяин яхты теперь смотрит на него без недоброжелательности во взгляде, а с добродушной снисходительностью внимает его словам. — Да, да, — продолжал он, морща бледный и потный лоб, — тысячу раз был прав поэт: самое темное, самое непостижимое в мире — человек и его душа. Сама наша природа извращена, таит в себе вечные искушения, какую-то двойственность, заставляющую страдать в минуты, когда, казалось бы, должен отдыхать душой и телом. Зверь не знает искушений, душевных терзаний о безвозвратно потерянном времени, не возвращается мысленно в прошлое… Совесть не довлеет над ним.

— Я говорю путано и, может быть, непонятно для вас, — кротко вскинул он глаза под толстыми линзами стекол и полез в карман за папиросами. — Вы уж простите меня, ради бога, что я потревожил вас в столь неурочный час. По-видимому, вы уже спали?

Яхтсмен посмотрел на него своими бледно-голубыми глазами и, как бы отгоняя какую-то мысль, провел ладонью по лицу.

— Однако, — сказал он, ухмыльнувшись чему-то, и покрутил головой, — занятный вы человек. Вам чертовски повезло, что вы наткнулись на меня, а то бы вас точно сдали пограничникам. У нас тут не любят подгулявших курортников, которые везде и во все суют свой нос. Ладно, старина, будем считать, что все это, как вы говорите, невинный эпизод. Чай будете пить? — благодушно спросил он, слегка хлопнув ладонью по столу. — У меня тут газовая плитка в форпике, я сейчас вскипячу чайник.

— С удовольствием, — живо отозвался на его предложение Станислав Андреевич, блестя стеклами очков.

За чаем разговорились, Станислав Андреевич узнал, что Костя работает на механическом заводе в пригороде, год назад развелся с женой, пока что перебрался в общежитие, но временами, когда его одолевает желание побыть в одиночестве, ночует здесь, на яхте.

— Вот вы говорите, что тоскуете в Москве, — говорил Костя, глядя немного исподлобья, и его загорелое, слегка насмешливое лицо окутывалось клубами папиросного дыма. — А я чего бы только не отдал, чтобы хоть на время перебраться в Москву. Нет, нет, меня не интересует обилие магазинов и театров, шумная столичная жизнь, которая изматывает приезжего бестолковой беготней в погоне увидеть как можно больше. Мне бы поселиться где-нибудь хоть на чердаке, но рядом с одним небольшим институтиком. НИИстройфизики. Может, бывали там? Я ведь не знаю: кто вы по профессии?

Еще бы было не знать этот институт Станиславу Андреевичу, когда сам он заведовал в нем лабораторией. Но из какой-то необъяснимой осторожности он промолчал и продолжал слушать Костю, истолковавшего его молчание как знак того, что его собеседнику не доводилось бывать в этом институте.

— Есть у меня, знаете ли, одна идея. Лет пять уже бьюсь с ней. Эффект кавитации в водопроводных трубах. С грехом пополам сделал стенд для испытаний у себя на заводе, с одним датчиком сколько наморочился. Где их здесь достать? Паял, переделывал по десять раз, но добился того, чего хотел. По замерам построил диаграммы, разработал собственную теорию. Ночами не спал, занимался расчетами. Может, из-за этого и разладилась семейная жизнь, пришлось расстаться с женой. Не нравилось ей, что я ночами с бумагами морочусь, торчу допоздна у стенда, а ни денег с того, ни повышения. У нее ко всему деловой подход, а с моего изобретения борща не сваришь и модных босоножек не купишь. Ей сразу чтоб был интерес налицо. Толку, говорит, от твоих головоломок, как с прошлогоднего снега. Я ей втолковываю: обожди, дай время, будет тебе и белка и свисток… И потом, это же серьезное увлечение. Что я, с подругами гуляю или выпиваю с приятелями? Я же изобретаю, может, это единственное, что для меня важно в жизни, и тут ведь стараешься не из-за денег. А у нее насмешки или ругань. Мало того, говорит, что время изводишь, а еще и деньги уходят на эту ерунду. Как-никак приходилось-таки тратиться, кое на что выкладывать из своего кармана, чтобы сделать стенд. Один раз ездил в Москву с чертежами в НИИстройфизики, встречался с одним специалистом, доктором наук Петуховым, а то все больше веду переписку. Собственно, пишу им и надоедаю своим изобретением я, а они вынуждены мне отвечать. Все мои чертежи и схемы остались у этого Петухова. Он тогда, при встрече, не ответил мне толком ни да, ни нет. Послал я три месяца тому назад снова бандероль. Кое-какие дополнительные расчеты и две диаграммы. Через месяц пришел ответ от какого-то кандидата технических наук Лузанского. Пишет, что я крайне смутно представляю себе сложность проблемы, за которую взялся, и не худо бы мне изучить теорию подобия. А у меня эта теория вот где, — похлопал Костя себя ладонью по широкому лбу. — Я от корки до корки все изучил. Попался бы мне этот типчик Лузанский, мы б еще посмотрели, знает ли он ее сам. А еще кандидат технических наук. Ни черта не разобрался он в моих расчетах. Я их снова отослал с просьбой передать товарищу Петухову. Все-таки доктор наук.

— Петухов сейчас… — хотел было пояснить Станислав Андреевич, но тотчас осекся.

— Петухов этот тоже штучка, предложил мне тогда поступать заочно в аспирантуру, а он будет моим научным руководителем, — горячился Костя. — Пока, говорит, в плане нет такой работы, я не могу заниматься ею всерьез, а верить вашим опытным данным на слово нельзя, в науке нужны достоверные факты и лабораторные исследования. Ну мог бы, если б захотел, приехать ко мне. Не разбирать же стенд и не тащить его в Москву? Но, как видно, придется. Возьму контейнер. Я спрашивал в письме у Лузанского, найдется ли у них место для моего стенда. Пишет, что нет. Ну да Петухов, думаю, место найдет. Вам еще чайку налить? — спохватился Костя, видя, что у его гостя пустая кружка.

— Нет, спасибо, спасибо, — остановил его Станислав Андреевич жестом руки.

«Господи, — думал он, — как же его фамилия? То ли Зубков, то ли Бурков? Расчеты его я мельком пробежал глазами между делом, особо-то и не вникая. На первый взгляд они мне показались несерьезными, да и проблемой этой у нас в институте никто не интересуется. „Эффект кавитации в водопроводных трубах“. Тема крайне узкая, во всем мире ею занимается всего несколько человек. Как-то год назад, помнится, читал переводную статью какого-то француза».

— Я вам рассказываю о своих делах, — говорил Костя, — а суть идеи так и не пояснил. Растолкую на простейшем примере. У вас в квартире есть водопроводный кран, и, наверное, временами вы замечали, как при полном напоре возникает особенный дребезжащий звук?

— Да, знаете ли, временами нечто подобное бывает, эдакая вибрация… — потер переносицу Станислав Андреевич, отводя глаза. «И надо же случиться такому, чтобы судьба столкнула меня именно с этим человеком», — думал он.

— Так вот, — продолжал Костя, — эти шумы вызваны воздушными пузырьками, витающими в водном потоке при турбулентном режиме. Процесс можно довести до такой интенсивности, что разорвет трубу. Я сконструировал устройство, нечто вроде глушителя, которое не только помогает ликвидировать шум, но и позволяет экономить электроэнергию, хотя и в незначительной степени. Но в масштабах страны… Со временем это оценят, но я устал бороться с бюрократами, устал от неясности, мне осточертело посылать бандероли с расчетами. Вы позавидовали мне, что я молод духом, а нервы мои издерганы вконец, и если бы не яхта, не море, где временами забываешь обо всем и находишь разрядку для нервов… Что же мне, успокоиться, плюнуть на все, к чертовой матери, и жить в свое удовольствие, брать от жизни то, что не стоит особого труда?

— Ни в коем случае не сдавайтесь, — глядя на, казалось, осунувшееся лицо изобретателя, сказал участливым тоном Станислав Андреевич. — Пошлите снова расчеты в институт, приложите чертежи вашего устройства, напишите подробное письмо этому бюрократу Лузанскому. Может быть, он все же поймет, должен понять, если во всем этом есть здравый смысл.

— А вдруг я все же в чем-то ошибаюсь? Временами мне кажется, что я взялся за задачу, которая мне не по плечу. Правда, до сих пор мне еще никто не доказал, что я заблуждаюсь. Не такой уж я дурак, мог бы и понять.