Сон № 9

Я быстро записываю номер на какой-то бумажке.

– Приезжай на станцию метро «Эдогавабаси», позвони, и госпожа Сарасина – моя помощница, я во всем на нее полагаюсь, – тебя встретит. Идти всего минуту. Что ж, до часу дня… – (Что-то вроде изумленного воркования.) – Я долгие годы молился, чтобы этот день настал… Каждый раз, приходя в храм, я просил… Не представляю… – (Смех.) – Так, ну все, Эйдзи! В час дня! Станция метро «Эдогавабаси»!

Жизнь сладостна, щедра и справедлива.

Забываю про Аи Имадзё, забываю про Кодзуэ Ямая, ложусь на спину и раз за разом слушаю сообщение, пока не заучиваю наизусть каждое слово, каждую интонацию. Достаю фотографию отца, смотрю на нее и представляю, как он произносит эти слова. Хорошо поставленный, теплый, суховатый голос. Не гнусавый, как у меня. Надо рассказать обо всем Бунтаро и Матико – нет, лучше подождать. А потом я невозмутимо появлюсь в «Падающей звезде» с загадочным незнакомцем и небрежно брошу: «Бунтаро, позвольте представить вам моего отца». Кошка с опаской посматривает на меня из шкафа.

– Сегодня великий день, Кошка!

Наглаживаю свою лучшую рубашку, принимаю душ, а потом пытаюсь часок подремать. Ничего не выходит. Ставлю ленноновский «Live in New York City»^[217] и, к счастью, завожу будильник, потому что в следующий миг в ушах стоит настойчивый трезззззззззвон, а на часах половина двенадцатого. Одеваюсь, дразню Кошку и выкладываю ей в миску ужин на шесть часов раньше обычного, на случай если после встречи с отцом пойду прямо на работу. К счастью, Бунтаро так увлечен телефонным разговором с поставщиком, что не замечает сияющего нимба моего ликования.

Станция «Эдогавабаси». Я так напряженно вглядываюсь в полуденный поток пассажиров, что пропускаю ту, которая мне нужна.

– Извините? Вы – Эйдзи Миякэ? Я узнала вас по бейсболке.

Я киваю. Передо мной элегантно одетая женщина, не молодая, но и не старая. Улыбается черносмородиновыми губами.

– Я – Мари Сарасина, помощница вашего отца, мы с вами только что говорили по телефону. Я так взволнована встречей.

Я кланяюсь:

– Спасибо, что встретили меня, госпожа Сарасина.

– Пустяки, не стоит благодарности. Клиника здесь рядом. Знаете, сегодня для вашего отца особенный день. Отменить прием… – Она качает головой. – За последние шесть лет такого ни разу не бывало. Я даже подумала, уж не император ли к нам собрался. А потом он сказал, что ждет сына – вот так и сказал, слово в слово, – и я сообразила: «Ага! Теперь все ясно!» Знаете, он сам хотел встретить вас на «Эдогавабаси», но в последнюю минуту застеснялся, – между нами говоря, он не любит открыто выражать свои чувства, и все такое. Ох, что ж это я разболталась! Пойдемте.

Госпожа Сарасина идет и говорит не переставая. Нам наперерез выбегает собака размером с кошку. Встречные пешеходы и велосипедисты уступают дорогу госпоже Сарасине. Она уверенно лавирует по боковым улочкам с безымянными бутиками и картинными галереями.

– Клиника вашего отца – суперсовременное косметологическое учреждение. Клиенты приходят к нам исключительно по личным рекомендациям, поскольку мы, в отличие от обычных клиник пластической хирургии, предпочитаем обходиться без назойливой рекламы.

Нам наперерез выбегает кошка размером с мышь.

– Вот мы и пришли. Если не знать, что это, сразу и не заметишь.

Ничем не примечательное многоэтажное здание, зажатое между соседними домами посолиднее. На первом этаже – ювелирный магазин, вход по приглашению. В конце короткого коридора – стальная дверь. Мари Сарасина указывает на латунную табличку:

– Это мы – «Юнона». Зевс превратил ее в лебедя. – (Ее пальцы танцуют по панели кодового замка.) – Или это был бык? – (За нами наблюдает видеокамера.) – Да, драконовские меры, но среди наших клиентов есть кинозвезды и прочие знаменитости. Вы не поверите… – Мари Сарасина возводит глаза к небу, – эти ушлые папарацци на все готовы, только бы хоть на минуту пробраться внутрь. Ваш отец стал серьезнее относиться к безопасности после того, как один репортер, выдав себя за инспектора из министерства здравоохранения, попытался ознакомиться с досье наших клиентов. Шакалы, а не люди. Пиявки. У него было фальшивое удостоверение, визитная карточка и все такое. Госпожа Като, адвокат вашего отца, как и следовало ожидать, ловко разделалась с ними на суде – хотя, надо сказать, она сейчас не в фаворе. Полагаю, это из-за вас.

Приходит лифт. Мари Сарасина нажимает кнопку «9».

– Комната с видом^[218]. – Она ободряюще улыбается. – Волнуетесь?

Я киваю, опустошенный нервным возбуждением:

– Немного.

Она смахивает с рукава пух, переводит дух, говорит сценическим шепотом:

– Вполне естественно. Ваш отец волнуется в три раза больше. Успокойтесь.

Двери открываются в сверкающий белизной холл, украшенный букетами лилий. Ароматизированный антисептик. Диваны с обивкой в мелкую полоску, столики со стеклянными столешницами, панно с вышитыми лебедями на безымянной реке. Стены плавно переходят в потолок, покрытый завитками, изящными, как изгибы ушной раковины. Шорох кондиционера смешивается со звуками кельтской арфы. Госпожа Сарасина тычет пальцем в интерком у себя на столе:

– Доктор Цукияма? Поздравляю, у вас сын! – Она демонстрирует безупречные зубы. – Послать его к вам?

Я слышу срывающийся голос. Мари Сарасина смеется:

– Хорошо, доктор. Он сейчас подойдет.

Она усаживается за компьютер и указывает на стальную дверь:

– Входите, Эйдзи. Ваш отец ждет.

Я двигаюсь, но время замирает на паузе.

– Спасибо, – киваю ей.

Выражение ее лица говорит: «Не стоит благодарности». Всего лишь одна дверь – вперед! Я поворачиваю ручку – помещение за стеной загерметизировано. Дверь отворяется со звуком поцелуя.

Мне заламывают руки за спину, впечатывают в стену, пинком подбивают ноги, и грудная клетка прижимается к холодному полу. Одна пара рук меня обыскивает, другая – выворачивает мне суставы под углом, на который они никак не рассчитаны, – боль бьет все рекорды. Снова якудза. Если бы у меня был нож, я бы себя пырнул – в наказание за собственную глупость. Ну вот опять! Я почти готов добровольно отдать диск, полученный от Кодзуэ Ямая, но пинок в поясницу выбивает из головы абсолютно все мысли. Меня переворачивают на спину и рывком ставят на ноги. Сначала мне кажется, что я попал на съемочную площадку медицинского сериала. Тележка с хирургическими инструментами, шкафчик с лекарствами, операционный стол. Края комнаты тонут в полумраке, там стоят десять или одиннадцать человек, лиц которых я не различаю. Пахнет жареными колбасками. Меня снимает видеокамера, мое изображение возникает на экране во всю стену. Два типа с телосложением олимпийских чемпионов по толканию ядра держат меня за руки. Камера наезжает и снимает мое лицо в разных ракурсах.

– Свет! – раздается старческий голос, и в глаза бьет белизна.

Меня протаскивают на несколько шагов вперед и усаживают на стул. Когда зрение возвращается, я вижу, что сижу за карточным столом. Здесь же Мама-сан и еще трое. На расстоянии вытянутой руки – стена дымчатого стекла. Щелчок интеркома, и комнату наполняет Глас Божий:

– Это жалкое создание – он и есть?

Мама-сан смотрит в дымчатое стекло:

– Да.

– Я и не думал, – говорит Бог, – что Морино докатился до такого.