Сон длиной в зиму

Но ответом была тишина.

Зоя поступила, наверное, правильно. Она не позволила растоптать себя кому-то, нет, она сделала это сама. Да и плевать! Мир остановился, зима закончилась, пора, Горовая, просыпаться и идти вперёд. Разве она не знала, что так будет? Разве не этого она ждала, когда вступала в эти отношения? Просто небольшое развлечение, от которого им двоим надо будет просто получить удовольствие. Она его получила. А что сейчас так больно, так ведь когда-нибудь станет легче?

Она медленно поднялась на свой второй этаж, зашла в квартиру, закрыла за собой дверь на ключ. Мама выглянула из кухни, тихо спросила:

— Что он?

— Всё хорошо, мама. Я ж тебе говорила, — печально улыбнулась Зоя, — Богдан — хороший парень. Он бы никогда не сделал мне ничего плохого.

Она сама сделала всё, что смогла. А он, наверное, и рад этому. Не придётся бегать за сумасшедшей истеричкой, рассказывать ей о том, что у него, возможно, были какие-нибудь чувства. Какие чувства? Всё закончилось, Земля не остановилась, солнце не погасло.

— Мне работать надо, времени нет, — тихо ответила Зоя. — А то я спала слишком долго.

— Всего до восьми, Зоечка.

— Всю зиму, мама, — покачала головой она. — Всю зиму…

Глава двадцатая

2 марта, 2020 год

Зоя думала, что тяжелее всего ей будет именно первого марта, когда начнётся весна, закончится её странная и смешная история любви, и придётся вновь просыпаться в реальном мире, где на кухне завтрак готовит всё ещё обиженная и не понимающая, как её дочь повелась на такого парня, мама.

Вообще-то, предполагалось первого же марта маму утешить. Порадовать её новостью, что они с Богданом просто притворялись целых три месяца и морочили людям головы. Зачем? Да вот хотя бы просто так. Орловский-то не смог назвать ей толковую причину собственного поведения, каждый раз придумывал всё новые и новые отговорки, а потом и вовсе забросил это глупое дело и отвечал загадочными улыбками и подмигиваниями. Что ж, Зоя к этому практически привыкла.

Но радостную весть она так и не сообщила, первое марта провела дома в окружении учебных заданий, и когда вечером вспомнила о том, что надо бы тосковать, только радостно улыбнулась. Она поверила было, наивная, что её отпустило.

Потом пришло второе марта, понедельник, всё ещё заснеженный и холодный, ознаменовавшийся очередным "минусом", и Зоя, проснувшись, долгое время не могла понять, в каком она сезоне оказалась. Погода издевалась, подсказывая, что зима ещё не закончилась, но календарь был неумолим, а Богдан вчера не звонил и не говорил со своими привычными вредными интонациями, что, возможно, они продлят розыгрыш, пока не пойдут первые цветы, не сойдёт снег, не зацветут яблони, не будут падать вновь осенние листья…

В общем-то, Зоя умом понимала, что так будет. Но сердце её осознало, что сон длиной в зиму закончился, каким бы он ни был приятным, именно второго марта, когда пришлось выходить в университет и тайком ждать сто и один вопрос от полных любопытства сокурсников.

Она не заморачивалась, выбирая одежду, схватила джинсы, первый попавшийся под руку свитер, замотала горло, кажется, и вовсе маминым шарфом и только на секунду задержалась у зеркала, чтобы поправить пальто и не выглядеть совсем уж потерянной и разбитой. Профессиональная улыбка, о существовании которой Зоя забыла на три месяца, выглядела теперь несколько неестественно в сочетании с погасшим, грустным взглядом, но Зоя убедила себя в том, что её это вполне устраивает. А кому не нравится, пусть отворачиваются.

Дорога в университет, привычно короткая и по-зимнему холодная, не принесла привычного удовольствия. Зоя вдыхала морозный воздух и какого-то чёрта в очередной раз вспоминала Орловского. Не звонившего, молчавшего после этого штрафного, лишнего зимнего дня, подаренного им капризным февральским календарём.

Первая пара была у глухаря. Зоя предполагала, что её сокурсники и не в курсе в большей своей части, что преподавателя зовут Альберт Семёнович, настолько к нему прицепилось название глуховатой птицы — между прочим, весьма по адресу прицепилось. Глухарь никогда не слушал вопросы, ничегошеньки не понимал в людях и мог ползанятия рассказывать четвёртому курсу материал, который приготовил для завтрашней пары у первокурсников.

Зоя спокойно поднялась на своё привычное место, сняла надоедливый берет, шарф и собиралась, как ни в чём ни бывало, слушать лекцию, когда её за полу пальто дёрнула подружка.

— А вы что, расстались? — не стесняясь свидетелей, громко спросила она.

— С чего ты взяла? — удивилась Зоя.

Конечно же, они узнают. Зоя больше не станет ходить с Орловским под ручку, переглядываться с ним в коридорах, когда они будут случайно проходить друг мимо друга, и, разумеется, устраивать публичные выступления в виде бурного проявления своих чувств тоже, но не с первого же дня?

— А с того, — заявила, гордо задирая нос, вечная активистка Олька, сидевшая прямо у Зои за спиной, — что он позвал меня на свиданку!

Зоя медленно повернулась к Оле и смерила её таким взглядом, что любая другая поняла бы — пора б и замолчать.

— Позвонил мне вчера вечером! И расспрашивал, где у нас первая пара, во сколько времени, какая аудитория! Он наверняка за мной зайдёт… И все, все кто здесь присутствует, увидят, что теперь Орловский — мой парень!

— Ну, а свидетелей ты собрала, чтобы он потом не сказал, что ничего не было? — ухмыльнулась Зоя. — А то мало ли. Вдруг кто-то не посчитает, что один звонок часов в восемь вечера — это признак того, что тебя уже позвали замуж.

— Стал бы он мне звонить, если б вы всё ещё были вместе! Набрал бы тебя, — фыркнула Олька.

— Логично, — согласилась Зоя. — В следующий раз, когда надо будет сделать какой-нибудь дикий вывод из совершенно невинных фактов, я свяжусь с тобой, Оля.

— Да тут все уже знают, что Богдаша тебя бросил!

Зоя скривилась. Называть Орловского Богдашей могла только девушка, которая вообще не была с ним знакома. Богдан кривился от каждого изменения, которое кто-либо пытался внести в его имя, а за такие уменьшительно-ласкательные варианты вообще, кажется, был готов убить.

— Спасибо, что проинформировала всех. Когда нам придётся объявлять о чём-нибудь важном, мы обязательно обратимся к тебе, как к глашатаю, — ответила Зоя, удивляясь собственной невозмутимости.

Оля не ответила. Вместо этого, закрутившись на своём месте, как юла, она вдруг принялась тыкать пальцем в дверь.

Зоя медленно повернулась и застыла.

Орловский.

Неужели и вправду к Ольке? И смотрел в их сторону. Стоял в дверном проёме, даже рукой помахал, будто подзывал кого-то к себе. Оля подскочила было, готовясь мчаться к нему на крыльях любви, но, натолкнувшись на ставший вмиг холодным взгляд, притормозила.