Сон с четверга на пятницу

Светлана язвительно улыбнулась и покачала головой:

– Ты ошибалась. Тебя никто не понимает. Ты – слишком сложная натура для наших убогих мозгов. Ты только и можешь, что портить жизнь тем, кто тебя любит.

– Значит, я порчу тебе жизнь?

– Угу. Именно так.

– В таком случае, – Настя машинальным движением стряхнула пепел с рукава плаща, – мне, наверно, лучше уйти?

– Наверное, – сухо ответила Светлана.

Настя повернулась и подошла к двери. На мгновение замерла, хотела обернуться, но – так и не обернулась.

– Прощай, – негромко сказала она и вышла из комнаты.

– Ну и иди! – крикнула ей вслед Светлана. – Убирайся из моей квартиры и из моей жизни! Чтобы духу твоего здесь не было!

Дверь за Настей закрылась. Светлана взяла со столика какой-то глянцевый журнал и положила его на колени. Некоторое время она вяло листала его, а потом вдруг скорчила зверскую гримасу и, размахнувшись, изо всех сил швырнула журнал об стену.

– Пропади все пропадом, – зло проговорила она.

Только теперь, шагая от дома Светланы к метро, Настя поняла, как она устала за эти дни. Разговоры с сыщиками вымотали ее. Разговор со Светланой сделал ее больной.

Настя чувствовала себя так, словно у нее на душе появилась какая-то накипь, как если бы белую фарфоровую чашку испачкали сажей. Она попыталась вспомнить Алексея, но вдруг поняла, что не может восстановить в памяти его лицо. Это было странное чувство. Словно Алексея никогда и не было в ее жизни. Словно она перенесла его образ в свою память из чужих воспоминаний, из чужих счастливых снов. Ничего этого уже нет. Все потеряно. Безвозвратно.

Настя увидела пустую машину такси. Подошла, наклонилась к окошку и спросила у водителя:

– Сможете отвезти мена на кладбище?

2

Ни цветов, ни венков – ничего. Только несколько мертвых желтоватых листьев, принесенных сюда холодным осенним ветром из березовой рощицы, огороженной железным забором.

– Аська, мне нужно уехать по делам. Ненадолго, дня на четыре.

– На целых четыре дня! Я буду скучать.

– Не будешь. Я буду приходить к тебе во сне.

– Обещаешь?

– Конечно! Каждую ночь.

Настя улыбнулась. Как давно были сказаны эти слова. Страшно давно. Да и были ли они сказаны вообще?

Она стояла, прислонившись к невысокой черной оградке, и смотрела на памятник. Ее глаза были сухими и блестящими, губы беззвучно шевелились. Памятник был сделан из куска гранита. Темный прямоугольник с крестиком наверху. К середине памятника была прикручена небольшая металлическая табличка.

Алексей Егорович НОВИЦКИЙ

1980–2013

И все. Две даты и черточка между ними. Все, что осталось от его лица. От его глаз и губ. От его улыбки. От его смеха.

Могила уже успела порасти невысокой травой. Теперь эта трава пожелтела и завяла. Осень убила ее.

– Ты меня обманул, – тихо, с горечью в голосе, произнесла Настя. – Ты совсем не приходишь ко мне во сне!

Алексей улыбался с фотографии, словно ничего не случилось.

– Ты ушел, и тебя убили, – сказала Настя. – Если бы я не послала тебя за этим дурацким мороженым, ничего бы не случилось. Это я во всем виновата.

Настя понимала бесполезность и неправду этих слов, но она не могла остановиться.

– Ты умер, – говорила она, – а я должна жить… Без тебя… Как ты мог допустить это? Ну, давай, скажи мне! – крикнула Настя, прижав руки к груди. – Скажи мне, что все будет хорошо, что мы доживем до старости и, когда я состарюсь, ты купишь мне вставные зубы! – Она нервно рассмеялась. – Скажи мне, милый! Скажи мне! Почему ты молчишь? Какого черта ты молчишь?

Настя упала на колени, прижала ладони к лицу и разрыдалась.

– Эй, девушка! – произнес чей-то голос у Насти за спиной.

Быстро обернувшись, она увидела перед собой маленького пожилого мужчину в телогрейке, дырявой спортивной шапочке и кирзовых сапогах.

– Я говорю: холодно сейчас коленками-то по земле, – проговорил он с заискивающей улыбкой. – Ежели нужно, я могу телогреечку подстелить.

Настя встала с земли и отряхнула плащ.

– Значит, не нужно, – сказал мужичок.

Настя молчала.

– Я здешний кладбищенский сторож, – пояснил тогда он. – Михал Кузьмич. – Глянул на фотографию и спросил: – Муж?

– Да, – ответила Настя.

– Красивый. Жалко, что помер молодым.

– Да, – снова глухо проговорила Настя.

– Сам помер или кто помог?

Настя ничего не ответила. Она вдруг почувствовала, что страшно замерзла.

– Уже вечереет, – сказал он. – Вам бы домой.

– Да. – Настя посмотрела на сторожа. Его лицо показалось ей простым и располагающим. – Михаил Кузьмич, у вас тут сторожка?

– Да.

– Можно мне попить у вас чаю?

Сторож, казалось, ничуть не удивился.

– А чего ж нельзя? Попей, от меня не убудет. Заварю тебе на травах.

– А травы где собираете? – спросила зачем-то Настя.

– Да прямо здесь и собираю, – ответил сторож.

– Где здесь? На кладбище?

– Угу. Тут много чего можно собрать. И мяту, и манарду, и лимонник… Сам сушу, смешиваю, делаю настои и отвары. Пусть малый, но промысел. Идем.

Он повернулся и зашагал к небольшому кирпичному зданию, видневшемуся неподалеку. Настя не заставила дважды повторять и пошла за ним.

Внутри сторожки оказалось довольно уютно. В стенной нише стоял электрический камин, от которого шло тепло – почти настоящее, почти живое. Михаил Кузьмич заварил ей душистый травяной чай, и Настя пила его, держа огромную керамическую чашку двумя ладонями, и чувствовала, как по ее телу растекается благотворный жар.

– Не хочу возвращаться домой, – сказала она.

– Это отчего ж? – поинтересовался сторож, тоже прихлебывая из чашки травяной чай.

– Меня там никто не ждет. – Она посмотрела в его карие глаза, опутанные густой сеткою морщин. – Михаил Кузьмич, можно мне переночевать у вас в сторожке?

Этот вопрос привел сторожа в растерянность.

– Даже не знаю, – проговорил он. Подумал и добавил: – Неуютно у меня тут. Обстановка убогая – не для такой барышни, как вы.

Настя сдержанно улыбнулась.

– Наоборот. Очень уютно.

Он вздохнул и развел руками:

– Что ж, коли так, то ночуй. Постелю тебе в комнате, а сам посплю в гараже. Там у меня топчанчик.

Настя поставила на стол чашку, достала из сумочки кошелек, отсчитала тысячу рублей и протянула сторожу: