Сон веселого солдата

149-й гвардейский Краснознамённый ордена Красной Звезды мотострелковый полк (позывной "Лаба") встречал возвышающейся на постаменте боевой машиной пехоты, с гвардейским знаком на башне. На аккуратно убранной территории компактно стояли палатки и модули, в которых жили военнослужащие.

"А вот за это, - подумал я, - в Союзе можно и наряд вне очереди заполучить". И, не веря своим глазам, стал выковыривать впрессованный в землю патрон.

"Ну, так и есть, калибр 545, на АК-74".

"Что нашёл?", - спросил стоявший под деревянным грибком у входа в палатку дневальный. Оттерев окись и землю, протянул на ладони находку.

"Выбрось", - улыбнувшись, сказал он и махнул рукой в сторону урны.

"Твою дивизию!", - удивлённо бросил я, с интересом разглядывая мусоросборник. Вместо урны на металлической рогатине, сверкая на солнце латунными боками, висела артиллерийская гильза.

Быстро сработало сарафанное радио. Вскоре меня отыскали земляки со Ставрополья, водители - Васька с Серёгой. После расспросов: "Откуда, да как там?" - было решено показать мне местную достопримечательность. По пути нам встретились ещё два зёмы - Лёха с еще одним Серёгой. Привели они меня в солдатскую столовую, крытую гофрированным железом. В душном обеденном зале с небольшими низкими окнами, на стене перед раздаточной, была нарисована картина. В правом углу, от пола до потолка метров шесть в высоту, стояла девушка. В русском национальном костюме, с длинной русой косой, в руках держала на кружевном рушнике каравай хлеба с солью.

"Узнаёшь?", - стоя у дверей, спросили они.

"Бабу, что ли?", - изумился я.

"Какую бабу!
– взорвавшись дружным гоготом, заколыхались земляки.
–

На пейзаж смотри!".

Я всмотрелся и остолбенел от неожиданной встречи: "Да это ж, да это ж Новотроицкое водохранилище! Вид с набережной Солнечнодольска! Мы же с ребятами по этой воде под парусом да на вёслах всё избороздили! Вон, из-за каравая Лысая гора выглядывает. Я ж на ней каждый камушек знаю, каждое деревце! С ее вершины на рассвете даже Эльбрус виден!".

Они с гордым видом сообщили, что это наш зёма наваял.

Ночью, когда в казарме уже все спали, сон прервался от лёгкого подёргивания за ногу. "Будет драка", - мелькнула мысль.

Из темноты тихий мужской голос спросил: "Граешь на гитаре?".

"Играю".

"Пишлы зараз зо мною...".

Стараясь никого не разбудить, скользнув со второго яруса кровати, быстро натянул штаны и, беззвучно шагая босыми ногами по чисто вымытому деревянному полу, двинулся за удаляющейся фигурой. В Ленинской комнате, всё так же в темноте, за письменным столом сидели ещё двое ребят. Устроившись на стуле, взял гитару и прошёлся по струнам. Подстроил и тихо запел. Когда песня закончилась, передо мной поставили солдатскую кружку, наполненную бражкой.

"Ну шо, хлопным за встричу и прыбытие у Афган...". В целях конспирации разливали под столом. Кружка пошла по кругу.

"А где вы брагульку ставите?", - вдыхая сладковатый запах, спросил я.

"Да цэ ж воинна тайна", - хмельно похихикивая, заговорили мои новые знакомые.

"А нэ разбалакаешь?".

"Могила!", - вытянув вперёд правую ладонь, шутливо поклялся. Солдатской соображаловке нет предела. Как оказалось, ребята для этого приспособили пожарный металлический огнетушитель. Рядом с казармой находился склад, на стене которого висел аварийный щит. Там и торчал целый день под солнцем десятилитровый тайник.

Не раз мы ещё встречались на ночных планёрках, но на грудь больше не принимал.

Во все времена работала солдатская чуйка. Уходя на "боевые", знает воин, что не вернётся. Вот и я всегда к чему-то готовил себя. Вне боевых выходов, когда выпадало свободное время, занимался на перекладине и брусьях. Со временем даже приобрёл две самодельные гантели. К гусеничному траку от БМП вместо ручки приварили большой болт, и гантелька готова. Было бы желание.

Взвод собирался на сутки заступить в караул. Брились, подшивались, гладились. Тёплым тихим вечером у штаба дежурный по полку, как и мы, с ярко-белым подворотничком, проведя визуальный осмотр, дал разрешение заступить в караул. Погрякивая автоматами и штык-ножами, поднимая пыль тяжёлыми ботинками, мы направились принимать вахту. Караульное помещение находилось напротив штаба дивизии. Имея небольшой опыт сна на посту и помня, что здесь вам не Россия, расклад здесь иной, я выбрал должность выводящего, в обязанности которого входило - ночью спать, а рано утром вывести из камеры караульного помещения сидящих на гауптвахте арестантов. И в течение всего дня сопровождать их на подсобно-чёрных работах.

Рано утром, когда ещё даже солнышко спало, из душного бетонного узилища выпустил ребят подышать свежим воздухом. Их было человек семь, все из солдатско-сержантского состава. Это были бунтари и залётчики, но такие же, как я, молодые простые ребята, отличаясь лишь тем, что они без ремней и кепок, а я с автоматом и штык-ножом. Мы вышли на дивизионный плац. На чёрном небе звёзды отсутствовали. Дул холодный, пронизывающий до костей ветер. Все спрятались за высоким металлическим щитом, на котором красовались портреты членов ЦК КПСС.

"Можно покурить?", - тихим голосом спросил паренёк из музвзвода.

Я разрешил и отошёл в сторону, чтобы не пропустить проверяющего. Курить арестантам было запрещено. Ненадолго осветив заспанное лицо, спрятанный в ладонях от ветра и от посторонних глаз, сверкнул огонёк зажжённой спички. Не успел курильщик сделать и пары затяжек, как вдруг из-за физиономии взиравшего на нас с абсолютным безразличием министра обороны выскочил начальник гауптвахты. Худощавый, среднего роста капитан, со злым лицом и сросшимися бровями, сразу нанёс солдату удар по лицу. Светлячок сигареты, разлетевшись огненными брызгами, быстро погас.

"Тебе плюс пять суток ареста!
– прошипел он.
– А тебе, - ткнув пальцем в мою сторону, - трое!". И так же быстро исчез за широким, но плоским фейсом министра.

Возомнившему себя мечом правосудия начальнику свою прыткость и смелость проявлять бы не на плацу, а в борьбе с "духами", которых он лицезрел лишь в холодных камерах своих владений, напрочь забыв, что отлавливают врагов в горах и поставляют ему эти вот юноши. Повисло молчание, музыкант смотрел невеселым взглядом.

"Пойдём разоружаться, сокамернички", - махнув рукой, ничуть не расстроившись, сказал я им.

В караулке, развеселив новостью сослуживцев, сдал всё, что мне теперь не положено, и отправился на губу.

Перед завтраком, под конвоем своего друга, я шёл в казарму, чтобы заменить новую эксперименталку на сменку.

Подходя к расположению роты, сказал Олегу: "Лицо сделай построже". Сняв кепку и сомкнув руки за спиной, понурив голову, вышел вперёд.

"Что за маскарад?", - спросил старшина, строивший роту на завтрак.

"А меня, как ненадёжного элемента, упекли на трое суток в кутузку...".

В строю засмеялись.

"Отставить ржачки", - скомандовал старшина.

"Направо, в столовую шагом марш!". Спустя полчаса, на небольшой забетонированной площадке - плацу гауптвахты, капитан-"бровеносец" проводил утренний осмотр. Внимательно шаря глазами по заключённым, медленно приближаясь, шёл вдоль строя. Поравнявшись с новичком, нахмурив лоб, подозрительно всматриваясь, остановился. Светло-бежевая солдатская форма ладно сидела на мне, словно руки к ней приложил умелый портной: далеко не новая, выгоревшая и стиранная-перестиранная, но опрятная и, главное, не висевшая балахоном (спасибо землячкам-камазистам за нужный подарочек...).