Соната незабудки

— Господи, хорошо, что хотя бы так. — Леонора с трудом перевела дыхание и вытерла лицо. — Ты бываешь очень жестокой, Алисия.

— А ты — доверчивой глупышкой, Лео. Что ты думаешь о Флориене? — Алисия обожала говорить о себе и своих чувствах, а Леонора всегда с радостью соглашалась поддержать эту тему. — Я думаю, он красив, но язык у него болтается без дела.

— Ты хочешь сказать, что он слишком мало говорит?

— Нет, я хочу сказать, что он глупый.

— А-а-а, понятно. — Леонора считала, что Алисия не права, но не осмелилась сказать об этом вслух.

— Хотя будет неплохо погулять с ним на каникулах, — продолжала Алисия. — Вдвоем нам было бы скучно. Может быть, Флориен построит нам хижину в лесу. Хорошо бы покататься на неоседланных лошадях.

— Мне понравился их фургон. Можем там поиграть.

— Возможно, — сказала Алисия. Ее мысли вернулись к Флориену, которого она оставила один на один с мертвым цыпленком. — Интересно, он похоронит его или оставит себе на обед? — сказала она, прищурив глаза.

— Конечно же оставит.

— Нет, не думаю, — ответила Алисия и засмеялась. — Он не хотел убивать его. Отец съест его самого, если узнает. Вряд ли ему позволено убивать животных самостоятельно. Кроме того, я сказала, что это станет нашим секретом.

Леонора вздохнула. Она все поняла: Алисия заставила Флориена убить цыпленка, а мальчишка не смог упустить шанс продемонстрировать, на что способен.

— Он будет долго злиться, — засмеялась Алисия, — но все равно никому ничего не скажет.

— Бедный Флориен, — снова вздохнула Леонора. Она осмотрела лужайку и представила себе, как в жаркие летние дни будет помогать цыганам в огороде и в саду. Вот только после этого ужасного случая захотят ли они с ней общаться?

— Тебе нужно стать решительнее, Лео. Нельзя быть слишком доброй, в школе тебя заклюют.

Леонора посмотрела на сестру и подумала, что на этот раз правда на ее стороне. Но тем не менее она не могла не восхищаться ею. У Алисии было в избытке черт характера, которых не хватало ей самой. Природа, казалось, прочла ее мысли: дождевая туча отступила и выглянуло солнце, пролив на детское личико Алисии свой небесно-золотой свет.

Когда золотистый ретривер Барли вошел в комнату, Одри с Леонорой сидели на софе и слушали Алисию, которая играла «Лунную сонату».

— Боже мой! — воскликнула тетя Сисли. — Как хорошо у тебя выходит!

Алисия поморщилась. Она терпеть не могла, когда ей мешали. Однако она не успела достаточно хорошо изучить тетю Сисли и найти ее слабое место, поэтому изобразила на лице улыбку.

— С моим милым Барли все будет в порядке. Должно быть, что-то съел на ферме.

Барли понюхал ноги Леоноры, сел и поставил две огромные лапы ей на колени.

— Ой, мамочка, посмотри! — радостно воскликнула девочка и погладила собаку по голове. — Какой он милый!

Алисия с силой нажала на педаль, чтобы играть максимально громко.

— Он душка, — ответила Одри, проводя ладонью по холке Барли. — У него такие же золотистые кудряшки, как у Алисии.

Услышав последние слова матери, Алисия встала из-за инструмента и подошла, чтобы погладить собаку.

— У него шевелюра, как у меня, правда? — сказала она, чувствуя себя теперь намного лучше, так как снова оказалась в центре внимания. — Я тоже хочу, чтобы он положил лапы мне на колени, — начала канючить она, оттягивая пса к другому дивану.

Леонора не возражала, а Одри наблюдала за действиями дочери со снисходительной улыбкой. Алисия опустилась на диван и приказала собаке сесть. Барли подчинился и, немного поерзав, взгромоздил свои лохматые лапы к ней на колени. Сисли подняла брови: ее удивило, что Одри не только не призывает Алисию к порядку, но и потакает ее капризам. Алисия ей не нравилась. Сисли надеялась, что Коулхерст-Хаус собьет с племянницы спесь.

Ночью в деревушке было совсем темно. Здесь привыкли обходиться без фонарей, свет которых мог бы проникнуть в комнаты сквозь просветы в шторах и проложить золотые дорожки на полу и на стенах. Тяжелая темнота повисла в доме, поглотив очертания предметов. Одри осталась наедине со своими мыслями и удушающим одиночеством, которое всегда пугало ее. Она не могла спокойно спать в доме, который все еще хранил в себе эхо шагов Луиса. Одри села на кровати. Леонора и Алисия спали в комнате по соседству. Она надеялась, что темнота их не испугает. Чтобы не тратить электроэнергию, Сисли перед сном выключила свет в доме. «Надо экономить, иначе придется продать дом какому-нибудь нахальному миллионеру, у которого денег гораздо больше, чем хорошего вкуса», — говаривала она. Одри беспокоилась о Леоноре, которая, скорее всего, не спала, поэтому решила ее проведать. Доски пола при каждом шаге громко скрипели, угрожая разбудить всех домочадцев. Комнат было много, все двери в коридоре казались одинаковыми. Она остановилась в растерянности. А вдруг по ошибке она разбудит Сисли или Марселя? В конце концов она отчаялась найти нужную дверь и босиком пошлепала к своей комнате. Свет из бокового окна освещал лестницу, ведущую в гостиную, где с рояля к ней шепотом взывала фотография Луиса. Одри вдруг нестерпимо захотелось поиграть на фортепиано. Или хотя бы прикоснуться пальцами к клавишам. Она сможет закрыть глаза, почувствовать близость возлюбленного… Одиночество перестанет быть таким мучительным. Возможно, ей станет немного легче.

Одри вспомнила те времена, когда она тайком выбиралась из родительского дома, чтобы с Луисом отправиться в Палермо. Тем, кто ее знал, и в голову не могло прийти, что она, Одри, скрывает в душе столько секретов…

И она медленно стала спускаться, ступая на самый край ступенек, чтобы как можно меньше шуметь. Днем мышиного писка досок пола никто и не слышал. Войдя в студию, Одри остановилась у фортепиано, взяла в руки фотографию Луиса и вгляделась в его лицо. Потом провела пальцем по стеклу. В тишине ночи Одри вспоминала их танцы, мечты, любовь, смех и то, как смерть Айлы все это перечеркнула. Они были счастливы и верили, что счастье будет длиться вечно. Так могло бы случиться, если бы только она была смелее, сильнее, храбрее. Однако она не выдержала испытания и сдалась. Она не заслужила счастья. Прожив более десяти лет с Сесилом, сдержанным, добрым и щедрым, она корила себя за то, что совершила ошибку и вышла за него замуж. Мысль о том, что остаток жизни придется провести с мужчиной, которого она не любит и никогда не любила, наполнила ее сердце ледяным ужасом. Неужели в душе навсегда поселилась зима и ничего нельзя изменить? Она будет жить, чтобы ежесекундно помнить о своем опрометчивом решении. Но ради чего жить, если даже детей у нее отняли? Мысленно преодолев океан, она увидела перед собой свой дом в Херлингеме. Однако без любви он показался ей холодным; по пустынным комнатам гулял ледяной ветер.

Одри вернула фотографию на место, села на стул и опустила пальцы на клавиши. Сначала тихонько, а затем все отчетливей зазвучала для нее знакомая мелодия Луиса, принесенная из тех неземной красоты мест, где они до сих пор встречались и наслаждались моментами необыкновенной нежности.

Вдруг яркий свет ударил ей в лицо. Одри вздрогнула и открыла глаза.

— А, это вы, — сказал Марсель, выключая фонарик. — Прошу прощения. Я подумал, что в дом проникли воры, — продолжал он растерянно. Его акцент был слышен сильнее обычного.

Молодая женщина положила руку на сердце, которое прыгало, как сердечко загнанной в угол мыши.

— Все в порядке, — прошептала она. — Я не могу уснуть.

— Темно, n’est-ce pas? [18] — сказал он, облокачиваясь на пианино.

Когда глаза привыкли к свету, Одри увидела, что на Марселе длинный халат и тапочки. Она выскочила из комнаты в ночной сорочке, и теперь ей пришлось прикрываться руками.

— Да, — ответила она, потупив взгляд.

18

Не так ли? (фр.).

— Когда я сюда приехал, ночи были настолько темными, что мне казалось, будто пришел конец света.

— Я вас понимаю, — улыбнулась Одри.

— Когда мне не спится, я рисую.

— В темноте?

— Я зажигаю свечу. Свет свечи даже темноту делает романтичной.

— Что вы рисуете?

Марсель пожал плечами и воздел руки к небу.

— Все, что задевает струны моей души.

— Сисли?

Марсель какое-то время с любопытством смотрел на Одри. Легкая улыбка тронула уголки его рта.