Сонеты 110, 9, 10 Уильям Шекспир, лит. перевод Свами Ранинанда

Впрочем, тот факт некоторыми критиками был полностью проигнорирован, поэтому обращение поэта к своему «next heaven», «будущему раю», он по не вполне понятной причине соотнесли, как обращение к «молодому человеку», одна нелепость последовала за другой. Когда согласно их утверждению, поэт должен был бы к его «most loving breast», «наиболее любящей груди».

Наибольшего вреда нельзя было придумать, так как такая трактовка формировала в общественном сознании «образ Шекспира», как человека крайне неадекватного, неверующего в Бога неудержанного похотливого «квира». Таким образом, преднамеренно создавая инсинуации несовместимые с религиозным мировоззрением и христианским вероисповеданием самого Уильяма Шекспира, как автора сонета 110.

«Then give me welcome, next my heaven the best,

Even to thy pure and most most loving breast» (110, 13-14).

«Тогда поприветствуй меня, будущий мой рай лучше, (чтоб)

Даже (мог прильнуть) к твоему чистому и наиболее любящему лону» (110, 13-14).

В строках 13-14, повествующий бард от первого лица обратился к своим будущим небесам: «Тогда поприветствуй меня, будущий мой рай лучше, (чтоб) даже (мог прильнуть) к твоему чистому и наиболее любящему лону».

Конечная цезура строки 13 требовала присоединительный союз к придаточному односложному предложению последней строки 14 в сослагательном наклонении, поэтому была заполнена словом в скобках «чтоб», которое установило рифму строки. В данном случае строка 13: «Then give me welcome, next my heaven the best», «Тогда поприветствуй меня, будущий мой рай лучше» указывает на применение автором литературного приёма «персонификация» с помощью предоставления ссылки на священные тексты из Евангелие. Таким образом, будучи набожным человеком, автор упоминает «next heaven», «будущий рай», либо небеса, посмертное прибежище Бога для всех верующих, согласно христианской доктрине. В данном случае, а именно в контексте сонета 110, Бог является «персонифицированным субъектом», следуя первоначальному замыслу автора при написании рассматриваемых строк.

Краткая справка.

Персонификация (от лат. «persona», «лицо» + «facio», «делаю олицетворение»), прозопопея (от др.-греч. «лицо; личность» + «делать»), антропопатизм (др.-греч. «человек» + «чувство») — представление природных явлений и сил, объектов, отвлечённых понятий в образе действующих лиц, в том числе человека, или признание за ними человеческих свойств; приписывание свойств человеческой психики предметам и явлениям реального или вымышленного мира: животным, растениям и явлениям природы. Персонификация распространена в мифологии, религии, сказках, притчах, магии и культах, художественной и другой литературе. Олицетворение было распространено в поэзии разных эпох и народов, от фольклорной лирики до стихотворных произведений поэтов-романтиков и претенциозной поэзии. Понятие персонификация употребляется в философии, социологии, психологии (например, «персонификация сознания»). Психологически в основе персонификации лежит механизм проекции, который в социологии описывается как «стремление индивида переложить на кого-либо вину за события или ситуации, вызывающие фрустрацию».

Хочу обратить особое внимание читателя, что начальное слово строки «Even», «Даже», которое является служебной частью речи в данном случае служащей, как усилительная частица. Стоит отметить, что для синтаксически верного построения односложного предложения в сослагательном наклонении, согласно правилам грамматики русского языка в строке 14, возникла необходимость заполнения глагольной формой. Поэтому начальная цезура строки 14 была мной заполнена глагольной формой в скобках «мог прильнуть».

Краткая справка.

Цезура (лат. «caesura», «рубка, срубание»; «рассечение, отсечение, отрубание»):

1. Ритмическая пауза в стихе, разделяющая стих на некоторое количество частей.

2. Граница смысловых частей картины, обозначенная композицией или контрастом цветов, светотеней. В классической греческой и латинской поэзии цезура — это место, где одно слово заканчивается, а следующее начинается в пределах фута. Напротив, соединение слов на конце ступни называется диэрезисом. Некоторые цезуры являются ожидаемыми и представляют собой точку артикуляции между двумя фразами или предложениями. Цезура, также описывается её положением в стихотворной строке: цезура, расположенная рядом с началом строки, называется начальной цезурой, одна в середине строки — медиальной, а одна в конце строки — конечной. Начальная и конечная цезуры редко встречаются в формальном, романтическом и неоклассическом стихах, которые предпочитают медиальные цезуры.

Усилительная частица «Even», «Даже» не случайная, именно она разделяет смысловой контекст обращения поэта к своему «next heaven», «будущему раю» заключительного двустишия, от вышерасположенных строк обращённых к юноше.

В риторической форме завершающего двустишия усилительная частица «Even», «Даже» строки 14, особо подчёркивает чистоту и наибольшую любовь Бога и самого рая в качестве лона для всех верующих, представляя собой применение литературного приёма «аллюзия» с ссылкой на строки из Евангелие, раскрывающие сущность христианской доктрины.

«But the other answering rebuked him, saying, Dost not thou fear God, seeing thou art in the same condemnation? And we indeed justly; for we receive the due reward of our deeds: but this man hath done nothing amiss. And he said unto Jesus, Lord, remember me when thou comest into thy kingdom. And Jesus said unto him, Verily I say unto thee, To day shalt thou be with me in paradise».

«Но другой, отвечая, упрекнул его, сказав: разве ты не убоишься Бога, когда сам подвергаешься такому же приговору? И мы действительно осуждены справедливо, ибо получаем должное воздаяние за наши деяния; зато этот человек не сделал ничего дурного. И сказал он Иисусу: Господи! упомяни меня, когда придёшь в Царствие Своё. И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, отныне же будешь со мною в раю». (Luke 23:40-43 KJV).

(Примечание: для ознакомления читателем прилагаю критические дискуссии и заметки, имеющие прямое отношения к сонету 110, которые могут заинтересовать исследователей, занимающихся углублённым изучением наследия гения драматургии. По этическим соображениям, текст предоставленного материала в ходе перевода максимально сохранен, поэтому автор эссе не несёт ответственности за грамматические сокращения, стилистику и пунктуацию ниже предоставленного ознакомительного архивного материала).

Критические дискуссии и заметки к сонету 110.

Относительно строк 1-2 критик Генри Рид (Henry Reed) высказал своё предположение: «Когда Sh. размышлял о своей актёрской профессии... он выражал чувство принижения, говоря о себе в (этом) прекрасном сонете, в котором тон выражения (чувств) чуть громче вздоха, и всё же не такие резкий, как шёпот». (Lectures, 2: 262).

Критик Шиндлер (Shindler) дополнил: «Обычно такое интерпретируется, как выражение неприязни Sh. к профессии актёра; (но эта точка зрения) раскрывает лишь малую часть смысла...Что было ему гораздо противнее, так это то раскрытие его собственных чувств, то раскрытие самого себя, которое могли увидеть в его пьесах те, кто знал его близко. Он сам «gored his own thoughts», «пронзили свои собственные мысли» и превратил свои новые горести в мечты об давно минувших веках». (Кажется, в этом и есть смысл строки 4). (Gent. Mag., 272: 77).

Критик Мэсси (Massey) предложил сравнить: «Его слова идентичны словам Саула (из библейской притчи), когда он молвил: «I have sinned; behold, I have played the fool, and have erred exceedingly», «Я согрешил; вот, я свалял дурака и совершил огромную ошибку». Саул не имел ввиду, что он был одет в пёструю одежду. Если бы повествующий был бы одет в цветастое одеяние шута, он не обязательно выставлял бы себя дураком. Этот образ используется не в этом смысле. Если бы он играл роль дурака на сцене, то это судьба, (сценическое искусство) сделало его образ пёстрым для публики, а не он сам» (p. 197).