Соперник Византии

– А я не рад, - ответил Святослав, - вынужден видеть тебя, потому как ты самовольничаешь, не блюдешь заповеди старшинства. Кто главный жрец во время похода?

– Ты, Великий князь, - вопрос несколько смутил его.

– Так почему же ты не дождался моего решения и приказал Иоанну выстрелить в князя Улеба?

– Я предчувствовал, что князь сгоряча порубает и Волка, и Кола, да и всех, кто заступится за них, и предотвратил большую беду, чем та, что произошла.

Святослав задумался, потом криво усмехнулся и вновь спросил:

– Какому богу, ты, лукавый жрец, приносил жертвы -младенцев, бросая их в воду в день Перунова свята?

– Черноморцу, Змею, - сразу ответил Видибож.
– Потому, видимо, мы спокойно прошли по морю и находимся здесь. Буря ведь началась спустя несколько дней.

Не переставая желчно улыбаться, Святослав сказал жрецу:

– А знаешь ли ты, самоволец, что в день Перуна не позволено молиться сразу двум богам, тем более враждующим меж собой?

– Не ведал то, - изумился Видибож.

– Значит, плохо изучал «Книгу Коляды». Они боролись из-за Дивы, что потом вышла замуж за Перуна. Выходит, угождаешь богам, как всем сестрам по серьгам. А ты, неразумный, понял, что в день свята Перуна оскорбил Перуна?

Видибож окаменел. Глаза его черные, стоячие и ужасающие, остекленели.

– А я вот с самого детства помню, как Богумил пел:

Пойдем, Перун, погуляем над полями и над лесами! Ты с дождем пойдешь, А я с милостью, Ты водой польешь, А я выращу...

Ты что ж, никогда не пахал, не сеял? Только балаболишь? А ведь любой оратарь [175] поет эти слова Дивы в поле, особо перед посевом.

– Не ведал, - твердил остывшими губами жрец, - не вспа-мятую!
– тупо и каменно отвечал он.

– Потому, - уже повысив голос, грозно сказал Святослав, - ты озлобил Перуна, и он наказал нас. Ступай в капище, принесешь требу и буде седмицу молить Перуна за себя и меня, грешного, что понадеялся на тебя. Ступай, невежа!

175

Оратарь - пахарь.

Уже поздно вечером, когда князь готовился ко сну, явился Кожема с Утином.

– Что вам, - через плечо спросил Святослав, - и ночью стало быть бунтуете?

– Нет, Великий князь, все спокойно, - ответил Кожема.

Но сбоку князь приметил, что из рукава Кожемы капает кровь. Он повернулся к нему лицом и увидел, что тот протягивает ему сверток.

– Просил Волк передать тебе, князь.

– А это что?
– показывая на пятно крови, спросил Святослав.

– Это мы тут схлестнулись с Савелием и Быком, хотели отобрать свиток.

– Ступай к Марфе, она внизу, полечит.

Когда Кожема повернулся, князь увидел на его спине кровавое пятно. И он вдруг вспомнил, как много лет назад спас его от кнута хазарина. Постарел Кожема, лицо все в мелких морщинах, будто стираное и не выглаженное, совсем седой.

Князь развернул перевязанный грубым волокном свиток. В середине на веревке было привязано кольцо, а в списке слово «Магистр» обведено кружочком. Святослав сразу узнал кольцо. Перед самым первым походом на хазар его подарила мать, Ольга, Улебу. Это была серебряная печатка, в которой на белой глазури выделялся золотой крест с распятым Христом.

Следующее утро снова начались с печали. Пришел Свенельд, снял бобровую шапку и хлопнул ею об пол:

– Прости, князь... не углядел!

Князь, только что проснувшись, еще даже не облившийся водой, оглянувшись, но крикнув служку: «Лей!», накинув на голову широкий утиральник, спросил:

– Чего же не углядел, говори же!

Свенельд еле стоял и, подвинув к себе стул, сел, а точнее, тихо опустился.

– Улеб заколол себя, в нутро, в сердце, по самую хватку тесака.

– А ты куда смотрел, старый пень?

– Так поздно уже было, когда разговаривал с ним. Выпроводил Савелия с Быком, потом к Волку зашел, тот уже почти спал. С утра пошел посмотреть, и вот... Прости, сынок, князь.

Свенельд отсутствующе смотрел в пространство и, видимо, внутри заливался слезами. И хотя Улеб в жизни был не внушаем, все же Свенельд почитал и любил его как сына князя Игоря.

Одевшись, князь бешено заходил по комнате, останавливался, снова ходил, задумавшись, потом распахнул дверь и крикнул:

– Вина! Скорее...

И как только внесли кувшин, он выхватил его из рук служка и стал жадно глотать, аж кадык на шее быстро задергался. Потом вытер рукавом усы и присел на кровать.

– Вот оно, христианство, - задумчиво произнес он, - мне рассказал хозяин шинка, что в этот день они праздновали успение Божьей Матери, вспоминали этого сказочного белого воина на коне, Феодора, и решали, как отделиться от войска, все вспоминали братву, что после хазарского похода уплыли в Испанию. Эти тоже хотели сдать Доростол и уйти в другие земли. Но им помешал Волк. Мне Асмуд как-то рассказывал, что глупее религии, чем христианство, нет. И нет безумнее людей, что верят о непорочном зачатии.

Особо лукавы их апостолы. Они могли обмануть доверчивых людей, продать, обменять все, кроме своего учителя, которого продали сами и который ничего не имеет общего с богом. Предательство в крови у христиан. А Улеб - жертва их. Если появлюсь на Руси, с корнем вырву эту религию. А сейчас, дядька, играй побудку. Собери всех на площади. А Волка отпусти в дружину. Я рассчитаюсь с христианами!

Площадь у храма Ахилла была заполнена воинами. Святослав молча ходил, похлестывая плеткой по ноге. Дружина Улеба была построена напротив шинка. Святослав подал знак, и вышли Кол и еще два воина. Дружина Улеба была малочисленной, около трехсот человек.

– Выведите всех тех, кто на праздник успения Божей Матери Богородицы был в шинке, - громко выкрикнул Святое-лав.
– Убийцу сотника Ивашки-первого, сотника Савелия, священника Илии-Быка - смутьяна - расстрелять!

Расстреляли еще четырех священников и тех, кто осенял себя крестным знамением, на кого указывал плеткой Святослав.

– Всех воинов похоронить с почестями, а этих, - князь указал на Савелия и Быка, - как приблудных собак! Где сотник Утин и где Сучок-боровичок?

Иоанна-Сучка вытолкнули из ряда, а Кол подошел к князю и сообщил: