Соправитель

Повод, это потому что для военного и, что еще важнее, новатора тактик войны, основным была его служба. Румянцев мог приехать по поводу обсуждения последних баталий. Раньше мы часто разбирали битвы и русские, и иные, что были в истории человечества. Но об этом он будет говорить позже, если вообще будет. Мне хотелось таких разговоров. Но очередь пришла и для плохих новостей.

— Простите, но сказать должно. Екатерину Алексеевну заперли в ее покоях в Зимнем дворце, зело осерчала императрица на нее, — пряча взгляд, начал рассказывать, по мнению полководца, крайне плохие вести.

То, что натворила Екатерина, было для Елизаветы, в которой больше женщины, чем правительницы, более крамольным, нежели обвинения в мою сторону. Моя «благоверная», нынче только исключительно в кавычках, решила закрепить итоги сексуальной революции, что была начата Петром Великим. И после подобного «закрепления уже пройденного материала» Екатерине не быть моей Котэ.

Екатерина Алексеевна не стала декабристкой, а преспокойно осталась при дворе. Да, она приезжала аж два раза за те практически полгода, что я томлюсь в изгнании. По приезду, не тащила меня в спальню, не садилась рядом для задушевного разговора, а распекала, что я не бросаюсь в ноги к Елизавете, не торпедирую ее письмами и просьбами о милости, а преспокойно живу.

Я мог бы и нивелировать ссоры, если бы не одно, но очень важное «но». Этого не позволял постоянный зуд на голове, где стремятся прорасти рога. В этом варианте истории не случился Станислав Август Панятовский, да он, наверняка, еще учится где-то. Но опять, пусть и иной поляк, мял мою жену.

Анджей Иероним Замойский появился в спальне Екатерины не сразу. Ему понадобилась неделя! Одна неделя, Карл!!! Обходительный, весь такой участливый и понимающий всю скорбь Великой княгини о том, что ее стали меньше принимать в обществе. Поляк был связан с английским посольством, но не напрямую. Его послали в составе польской делегации к императрице, чтобы миром решить проблему Барской конфедерации. Вот и решали, как могли, с использованием всех методов. Это же Екатерина в один из приездов ко мне говорила о том, чтобы я переговорил с тем же Петром Салтыковым или генералом Фермором. Дескать, пусть эти, обласканные императрицей полководцы, не подливают масла в огонь и не рассказывают о столкновениях с конфедератами, что сюжет с Ежи Нарбутом и его отрядом — единичный случай. Те мальчики вообще были своевольными и действовали никак не от имени конфедерации.

Жена мне объясняла, что необходимо не допустить эскалации отношений с Польшей, а я и понять не мог зачем? Тогда я еще не знал о предательстве Екатерины. Причем, как по мне, предательство и Родины, и меня. Степан Иванович Шешковский после моей ссылки скрылся и не менее месяца прятался. Мы были практически уверены, что он станет мишенью для Шуваловых. Начал вновь действовать Шешковский после того, как стало понятно, что ссылка моя так, номинальная, да и людей никто не то что не трогает, но и опекают, чтобы тень не упала на недругов. Были подкуплены несколько моих охранников-запорожцев, и ручейком полилась информация.

Жена крутила шашни с Замойским, Елизавета занималась тем, что тратила просто невообразимые деньги на задабривание всех и каждого, отправляя подводы с серебром гвардейцам и устраивая пышные празднества с раздачей поместий. Шуваловы притихли, а Бестужев окучивал Катерину, скорее всего, прорабатывая вариант ее регентства в случае смерти Елизаветы [в подобном канцлера подозревали, да и Екатерина писала, что он ее склонял обойти Петра Федоровича, за что канцлер и поплатился в 1758 году даже при очень спорных доказательствах]. Что не устраивало канцлера? Я толком и не знаю. Ну другой уже я, явно не тот Петруша! Значит, и в той истории дело было не совсем в личности наследника.

Совесть меня не мучила, когда я дал отмашку на реализацию заранее разработанного плана по дискредитации Екатерины. Если и не получилось бы ее вовсе вытеснить из политических раскладов, то с подмоченной репутацией сложно находить союзников. А она будет подмочена основательно. И, надеюсь на это, если и не удастся решить при живой Елизавете с монастырем, то никто меня не осудит, когда я первым своим указом, будучи императором, прикажу сослать Катерину в Суздальско-покровский монастырь.

План состоял в том, чтобы Великая княгиня своим безрассудным поведением вводила в шок общественность и, главное, Елизавету Петровну. Как этого достичь? Ответ: психотропные вещества, подставы, слухи и атака на внешность прелестницы. Не все из этого удается, но подвижки есть.

Екатерина пристрастилась к курению табака, как только выскользнула от моего всевидящего ока. Она покуривала и нюхала табак и вовремя моих командировок, сейчас же и вовсе стала заядлой курильщицей. Этот факт уже смутил императрицу. Дальше — больше. Ей стали подмешивать в табак масла гашиша, конопля для которого была нежно выращена моими великокняжескими ручками. Я служил в прошлой жизни в Средней Азии, так что кое-что знал. И это было не все, Катерине часто подавали еду «обогащенную», в разумных пределах, и ртутью, и свинцом. Великая княгиня, шлифуя все это алкоголем, пусть и в умеренных порциях, становилась раздражительной, а когда и просто сумасбродной. Завербованные нами еще ранее княжна Гагарина, Кошелева, Матрена Салтыкова и две служанки постоянно что-то да давали Кате. То кексик с канабисом, то тот же канабис подмешают в еду в умеренных пропорциях. Может исполнительницы и догадывались о том, что именно делают, но, уверившись в отсутствии ядов, преспокойно действовали.

Получила Катерина и особую косметику. Шешковский вышел на след того алхимика, что сделал мазь по заказу Марфы для Бекетова. Было нечто подобное создано и для наших нужд, но с куда меньшим эффектом. Голландец презентовал косметику с эффектом шелушения кожи, способствующую так же и нарушению обмена веществ, и, как следствие, начиналось высыпание прыщей. Как только мазь была испытана (о таком не совсем этичном сюжете не хотелось бы и вспоминать) ее подложили Екатерине.

Что именно сыграло свою роль в том, что Екатерина Алексеевна стала вести себя неадекватно, не знаю, может, все и сразу. Но вот действия Великой княгини стали возмутительными. Она избила свою служанку за то, что та больно расчесывала, тащила бедную девушку за волосы на виду у любопытных глаз, которых при дворе всегда хватает.

Потом она пыталась соблазнить караульного гвардейца. Была ли это игра или что-то другое, непонятно, но, не без нашей помощи, эпизод стал достоянием общественности. «Благоверная и богобоязненная» супруга немало наговорила грязного в мой адрес, за что также была порицаема в обществе. А потом и оскорбила императрицу, за что удостоилась трепки с выдергиванием клока волос и пощечинами от самой государыни.

Казалось, вот оно… но сердобольная Елизавета решила простить дуру, о чем ее сильно просил канцлер. Так жена наследника рассмеялась в церкви во время службы и чуть не сорвала то самое богослужение.

Получилось выяснить, что под впечатлениями от озорства своей невестки, Елизавета мало того, что послала ее в Ораниенбаум, так и стала вести разговоры обо мне и моем возращении с пущей регулярностью.

Намечался мой выход. Я стребую условно развенчания, хотя такого понятия в православии и нету. Может и получится подобного добиться под предлогом, что жена сошла с ума и вообще бесноватая. Но иллюзий не питаю, однако дальнейшие глупости жены, а избежать их она уже будет не в состоянии, проложат путь к моей свободе. Или, по крайней мере, нейтрализуют Катерину, как политического соперника. Не поможет… иногда и ступеньки бывают такими скользкими…

— Отобедаем, Петр Александрович, чем Бог послал, да и в дорогу. Признаться, я уже давно собран, — сказал я после кривляния и лицедейства от новости о Катерине.

И все-таки пропадает во мне актер. Так сыграл незнание ситуации!

— С удовольствием, Петр Федорович. Чем Ваш повар будет кормить? Он всегда удивляет!

— О! Это шедевр, и мы с Вами самостоятельно его и приготовим, — сказал я и показал жестом куда идти.

— Нравится Вам, Петр Федорович, фраппировать, ну да я и не противлюсь, — сказал Румянцев.