Сорок утренников (сборник)
Шрифт:
— А как же я? — спросила Верочка.
Но из военкомата Кира вернулась присмиревшей.
— Отказали. Говорят, если понадобишься, заберем без твоего согласия, а пока иди, работай…
Верочка облегченно вздохнула.
Осенью немцы сделали попытку разбомбить железнодорожный мост через Волгу. Их не пустили зенитчики и появившиеся в самый последний момент тупоносые маленькие истребители. «Юнкерсы» кинулись прочь и побросали бомбы куда попало. Одна разорвалась недалеко от Тихого переулка. Старому дому, где жили Ордынцевы, было далеко за сто. Взрывной волной его сильно тряхнуло, он
Ожидание писем становилось день ото дня мучительней. Однажды Кира не выдержала, пришла в райком комсомола и потребовала направить ее через военкомат в действующую армию.
— Хотя бы медсестрой! — добавила она.
В тесной, насквозь прокуренной комнате, кроме секретаря сидело еще человек десять мужчин и одна женщина в военной гимнастерке и юбке защитного цвета. Волосы женщины были цвета вороньего крыла, на верхней губе обозначилась тоненькая полоска усов.
— Что значит «хотя бы»? — спросила она, сквозь махорочный дым разглядывая Киру. На столе перед секретарем стояла тарелка с голубым ободком, доверху наполненная окурками. Женщина подошла к столу и придавила в тарелке свой окурок большим пальцем с желтым обломанным ногтем. — Что значит «хотя бы»? Вы врач?
— Нет, не врач, — ответила Кира, — просто я хочу быть полезной фронту в любом качестве. Можно и медсестрой. А вообще, я бы хотела в снайперы.
Женщина с усиками взглянула на секретаря — светловолосого паренька, а потом вместе с ним — на Киру.
— Но ты хоть немного понимаешь в медицине? — с надеждой спросил секретарь.
— Санитаркой работала в детском доме…
Секретарь вздохнул, женщина начала свертывать новую цигарку, оторвав от лежащей на столе газеты клочок.
— Я говорил, Софья Николаевна, — сказал секретарь, — нет людей!
— Ерунда, — затягиваясь махорочным дымом, отрезала женщина, — я ее беру. — Держа цигарку в углу рта и щурясь от дыма, она протянула Кире большую, сильную ладонь. — Военфельдшер Громова. Набираю добровольцев на Энский фронт.
— Ордынцева, — тихо проговорила Кира. Ей вдруг стало немного страшно. — А что такое «Энский»?
— Э, брат, какая у тебя рука-то белая! — как бы про себя сказала Громова. — Тяжелой работы, поди, не нюхала?
— Нет, — ответила Кира.
— Ясно.
В этот момент к столу секретаря подошел человек необычайно высокого роста в резиновых сапогах до колен и сказал густым, прокуренным басом:
— А почему опять — Громовой? Несправедливо. Кажись, договорились: всем — поровну. Тем паче — не специалист. Давайте ее мне.
— Но она на фронт хочет, — неуверенно произнес секретарь.
— У меня тоже фронт, — не сдавался великан, — токо рази что не стреляют. Из моего леса на фронте мосты делают!
— Слушай, товарищ Игнатьев, — повернулась к нему Громова, — у тебя же сплав.
— Известно.
— Да ты на ее руки погляди! Какой из нее сплавщик!
— А такой же, как медик. Ты явилась
со своим мандатом и шуруешь, как лиса в курятнике — всю молодежь забрала! А мне что со стариками делать? Онучи у костра сушить?— Да пойми, Яков, девчонка топора в руках не держала!
— У меня окромя топоров струмент имеется.
— Это какой же, к примеру?
— К примеру, уполовник! Мне повариха нужна. Верка не сегодня-завтра рожать будет, а бригада без повара остается.
Громова засмеялась.
— Да она, поди, и кашу-то варить не может.
Все посмотрели на Киру.
— Я на фронт хочу, — сказала она, — у меня разряд по стрельбе…
— Баста, мужики! — крикнула Громова. — Прекращай дебаты. Пиши, Валерий. Сколько теперь у меня?
— С Ордынцевой двадцать три.
— Комплект. Выписывай требование, завтра едем.
— Минутку, Софья Николаевна, — секретарь вертел в руках паспорт Киры, — Ордынцева, тебе сколько лет? Семнадцать? Так ведь?
В комнате воцарилось молчание.
— Как, семнадцать? А ну, дай сюда! — с минуту Громова изучала паспорт Киры. — Ну и что ты хочешь сказать, товарищ Веленов?
— Не имеем права, Софья Николаевна.
— Да она совершеннолетняя!
— Все равно не имеем права. До девятнадцати.
— Но ребят же мобилизуют!
— То — ребят…
Возле Киры снова оказался гигант в резиновых сапогах.
— Так пойдешь поварихой, дочка? Не бойсь, не пожалеешь. Всю дорогу — в сытости, в получку — триста целковых отдай, начальник! Не всякий мужик столько-то загребает. Одежа опять же казенная. Жениха тебе найдем. Есть у меня один на примете… Из госпиталя списали по чистой. Орел!
— Боюсь, я вам не подойду, — сказала Кира и хотела уйти, но ее остановил Веленов.
— Обожди, Ордынцева, дело есть. Ты ведь музыкой занимаешься?
— Какое это теперь имеет значение? Училище закрыто.
— Самое непосредственное, — Валерий сильно потер ладонью лоб. — Училище закрыто, это верно, а музыка народу все равно нужна. Ты вот что сделай: подбери несколько девчат из училища и давай с ними — по госпиталям с концертами. А что? Раненым это очень даже полезно будет. Может, даже больше, чем сейчас здоровым. Я позвоню твоей заведующей.
— Не надо, я сама договорюсь.
— Еще лучше. А репертуар вы все вместе обмозгуйте, я в этом ни бум-бум. Да и дел других хватает.
Кира думала долго, потом спросила:
— А вдруг провалимся? Может, лучше попросить кого-нибудь из преподавателей?
Секретарь вышел из-за стола, прихрамывая, — одна нога у него была короче другой — отошел к окну, сказал, глядя в темное стекло:
— Все на трудфронте. Окопы копают. — Он сильно подул в стекло, но иней и не думал таять. — Мороз-то какой! Прямо черт знает, что за морозище!
Верочку Жуковскую предложение Киры сначала обрадовало, а потом смутило.
— Как же, Кирочка, выступать, когда у меня и платья-то приличного нет! Там ведь командиры будут! — однако, подумав, она вскочила с продавленного дивана и распахнула дверцы шкафа. — Разве что это? Или, может, это? По-моему, оно идет к глазам… — она сбросила халат и примерила платье. — А прическа! Боже, на что я стала похожа! — впрочем, было видно, что сама себе она нравится и такой.
— Ты когда в последний раз брала в руки виолончель? — спросила Кира.
Глаза Верочки слегка поскучнели.