Сороковник. Книга 1

Только этого не хватало, думаю в смятении. Только этого не хватало. Только этого… Меня явно клинит.

Это не кадр из Спилберга. Это не голограмма. Это встающий на дыбы, задирающий к небу башку и рычащий ящер. Отчётливо видно, как дёргается проступающая сквозь белёсое чешуйчатое горло трахея, судорожно хватают воздух передние трёхпалые ручки… вернее, конечности. Хрустит случайно попавшее под удар хвоста тоненькое деревце, кем-то некстати высаженное перед палисадником.

Он ОЧЕНЬ большой, в два человеческих роста. И разъярённый. Никому не понравится, когда острая штука больно кусает в бедро. Пригнувшись, ныряет головой вперёд, словно курица, клюющая корм, и выпрямляется с ухваченной поперёк туловища девочкой. Её черёд кричать от боли.

Я отмираю и бросаюсь прочь.

…До сих пор стыдно за тот момент, но что было, то было. Ноги сами уносили от ужасного места, а в голове стучало: бежать, пока меня не увидели! Не знаю, успела бы я скрыться, может, тираннозавр, или как его там, утихомирился бы, а может, счёл бы добычу мелковатой и ринулся бы на поиски жратвы посущественнее… Меня остановил отчаянный вопль:

– Ма-а-а! Мама-а!

И я узнала Сонькин голос.

Этого не может быть. От ужаса я выпускаю из рук поводок. Соня? Без раздумий разворачиваюсь, на ходу поудобнее перехватывая копьецо. Держись, зая, только держись! Я с тобой! И надо бы вспомнить, что дочке здесь делать нечего, что она дома, с Машкой, но сейчас за меня думают бегущие ноги и извечный материнский инстинкт.

– Ма-а-а!..

Крик обрывается с булькающим звуком, и я готова завыть в ответ. Не смей умирать, доча! А ты, сволочь, отпусти её!

Опаньки! Как же удачно ты развернулся боком!..

Ухватив покрепче прут, с размаху всаживаю в пятнистое брюхо. Ящер вздымается и ревёт дурным голосом, выронив из пасти добычу; увязшая глубоко железяка выдёргивается из моих рук и уносится вверх. Мелькает белая тень. Нора, моя добрейшая псина, повисла на боку хищника, тот пытается цапануть её зубами, но не достаёт. С копьём, бесполезно торчащем в брюхе, он похож на недоколотую бабочку, сбежавшую от энтомолога. Эх, завалю!

Отскочив для разбега, тараню толстую заднюю лапу: всем телом, всем своими лишними килограммами, из-за которых полжизни мучилась и что сейчас пришлись так кстати. Инерция плюс масса тела – это мощно.

Потому что, хоть ты и хищник в три тонны живого веса, но ежели ты прямоходящий и в бедре у тебя арбалетный болт, а в животе копьё, и при этом коленку подсекает со всей дури крепкая баба… Тут тебе и навернуться. Хотя бы от неожиданности.

Как я успела отскочить и он меня не раздавил? Вообще никого из нас не раздавил?

Как получилась, что копьё ударилось в мостовую не под острым углом, а под прямым, и дурак ящер завалился, насаживая сам себя? Не спрашивайте. Я не отвечу. Просто свезло. Помню только: схватила бездыханную девочку под плечи, Нора вцепилась в её кольчужный рукав, и мы рванули… едва успев. Огромная пасть клацнула зубами уже в пустоту.

…Он ещё пытался подняться, скособочившись, и даже сделал пару шатких шагов в нашу сторону, а затем рухнул. Меж зубов замер сизый язык. Оцепенели крошечные передние лапы. Ядовито-жёлтые глаза с вертикальными зрачками, в один момент сузившимися в булавочную головку и махом расширившимися, остекленели.

Мир на какой-то миг исчез: остались гул в голове и… кажется, чей-то мокрый тёплый язык, облизывающий мне щёки. Нора, хорошая моя…

«Погоди рыдать, тут где-то раненый ребёнок остался!» – напоминает внутренний голос. Судорожно оглядевшись, вижу неподалёку неподвижную сломанную куклу… как мне сперва кажется. Господи!.. Осторожно переворачиваю её на спину. Страшно даже браться за доспех в липких тёплых подтёках. Конечно, это не Сонька, совсем не она: и немного постарше, и светленькая… Неважно. Главное – ещё жива. Но грудь, живот – окровавленное месиво из клочьев жёсткой кожи в заклёпках, разорванной проволоки…

– Однако в доспехе дева была. Свезло… – басит за спиной мужской голос.

Он неожиданности я чуть не подскакиваю на месте. А некто сзади распоряжается:

– Эй, там, парни, одеяла волоките, плащи! К Галине малую донесём, авось, успеем.

Их за моей спиной собралось человек шесть, здоровых, крепких мужиков. Пусть не косая сажень в плечах, но если бы, если бы чуть раньше появились…

– Вы где были? – закипаю, поднимаясь на ноги. Откуда силы взялись! – Вон вас сколько, лбов! Вы бы этого гада, блин, по стене размазали! Почему ни одна сволочь не вышла, пока я тут как нищая, к вам стучалась? Попрятались, сукины дети?

Ух, как я ору! А тут ещё Нора, сообразив, что хозяйка ругается, охотно вставляет своё коронное «Р-р-р-гав!» Ещё немного, и я, распалившись и выдернув копьецо из поверженной туши, пошла бы на этих трусов, честное слово! Останавливает лишь, что они, как овцы, мнутся, жмутся и разве что не бебекают. Жалкое зрелище, таких не бьют.

– Не гневайтесь, сударыня, – выдавливает, наконец, один, росточком и статью с борца-тяжеловеса. – Не положено нам, ежели новенький явится, с им встречаться, Игрок не велит. Кто, значицца, новоприбывший, тот получай свой квест и иди до него, исполняй. А пока первый квест не выполнен, значицца, никто не смей у него на пути появляться, чтобы иф… ин… ин-фор-ма-ци-и лишней не просочилося…

– …значицца, – язвительно подхватываю. – И что мне с вами делать, дивные вы мои? Какой смерти предать? Ноги поотрывать, коль они у вас такие нерезвые?

Последнее предлагаю просто со зла. Но мужики валятся на коленки, словно они у них уже подрублены. И тут набегают со всех сторон бабы в каких-то допотопных платьях, обметающих тротуары подолами, в чепцах, платках, повязках… У меня рябит в глазах.

– Прости, прости их, дураков, сударыня амазонка, – причитывают, – не со зла ведь, а по скудоумию! Прости!

А сами пытаются бюстами загородить своих благоверных, прямо таки живую стену выстраивают. Я даже морщусь.

– Бабы, вы сбрендили, что ли? Тут ребёнка покалеченного надо срочно в больницу, а вы мне концерт устраиваете! Цыц! Ну-ка быстро, организуйте "Скорую"!

– Счас мы её к Галине, Галина тут, рядом, – суетятся они. – Она не таких подлечивала, ничо…

Шпыняют своих мужиков, раздают ценные указания, отправляют за какой-то дверью, за тем, что подстелить… А мне резко плохеет. Вот сейчас как хлопнусь в обморок – и капец, потеряется моя Нора и дорогу домой не найдёт… Поспешно наматываю на руку поводок.

– А и вам, сударыня амазонка, к нашей Гале нашей не худо бы показаться бы, – встревает одна из баб. – Вон аж посинели все личиком-то!

– Пошли вон, – цежу сквозь зубы, стараясь дышать поглубже.

Прислонившись к ближайшему забору – авось не рухнет подо мной! – стараюсь дышать поглубже. Но тут цепляюсь взглядом за тушу мёртвого ящера.

Вот кто меня просил смотреть?

Если кто скажет, что ящеры холоднокровные, не верьте. Лужища крови под моим зверем всё ещё дымится. Она парит, словно весенняя грядка под солнцем, и разит от неё как…