Сороковые... Роковые
Шрифт:
Данька тоже попал в крепкие объятья Василя.
– Ты Варюшин сын, и мы воон с тем суетливым дедом её мамушкой своей считаем.
Варин ребенок потрясенно проговорил:
– У меня нет слов! Какое счастье, что вы живы!
И был в Березовке Великий День для Крутовых, Степаниды, братьев Гончаровых, Матвея - сколько было радости пополам со слезами.
Теплая погода позволила собраться на улице, у Грини
У всех перехватывало горло, когда кто-то начинал говорить, Ищенко постоянно трубно сморкался.
– Николаич, ты никак простыл?
– поинтересовался Василь.
– Не, Василек, я от полноты чувств, слезы душат - никогда не думал, что так могу рассиропиться.
Третий тост - встали, молча выпили и минут пять сидели не разговаривая.
– Ох, сколько тогда полегло, всех не перечесть, после войны вот поуходили, время бежит, знали бы вы, как мы вас ждали, верили и не верили, что увидимся. Леший вот всегда говорил, что вы появитесь, а я уже и сомневаться начал, - негромко говорил Панас, - лет-то прошло, целая жизнь.
Сначала говорил кто-то один, а потом как-то незаметно разделились.
Панас уцепил своего главного по диверсиям - Шелестова. Они оживленно перебирали те стародавние операции. Игорь не отпускал от себя Стешу, Гриня успевал везде, Гончаровы серьезно рассказывали Сергею про свою мам-Полю, он слушал молча, удивляясь, как его маленькая хрупкая девочка смогла вытянуть двоих детей. Мужики не скрывали, что Андрей-приемыш
– Какая разница, приемыш или нет, вы оба Пелагеины - значит, и мои!!
Игорю и Сергею называли своих многочисленных родственников - они оба были в растерянности, оказывается, от их детей внуков и правнуков народилось прилично.
Бабуля Игоря и её правнучка - обе Евдокии оживленно беседовали, прабабка была совсем на немного старше правнучки.
Матвей и Костик посмеивались, вспоминая свое житье сначала у Лешего, а потом в партизанском отряде, а Варя... она не скрывала слез, слушая рассказ Грини и Василя о приезде Герберта с сыном и Паулем Краузе сюда.
– Варь, он все такой жа сухостой, як ты его называла, только ходил тяжело, с палочкой. Уставал быстро, а сынок совсем на няго не помахиваеть, для тебя он Василю толстое письмо оставил, тужил, что не дотянеть ешче десять лет.
Варя совсем закручинилась, выручил Данька - принес из машины большой пакет с фотографиями, и пошли они по рукам, деревенские замирали, вглядываясь в себя, таких молодых и далеких, в своих ушедших или погибших друзей.
Гончаровы сидели неподвижно, рассматривая свою совсем молоденькую маму.
Стеша опять плакала - на фотографии они с Игорем счастливые, задорные, молодые.
Матвей любовался своим батькой - Лешим.
Гринька восклицал:
– О, от то Ефимовна, дед Егорша, э-э, а это ж мы с Василем, у котомке точно Артемихины кастрюли, до тебя,
Николаич, шли-то. О, и Ядзя есть? Ейный Казик посля войны заявился - Герой Советского Союза, забрал её у Москву, там и скончалася твоя, Варь, хозяюшка.Гриня знал про всё и про всех.
Панас посмеивался:
– Это вам не довелось деда Никодима увидеть, от был, как ты Игорь скажешь - шпендель.
Зашли две женщины, примерно Вариного возраста, одна была удивительно похожа на Василя, только цвет глаз другой:
– Это наши с Василем сестры, батька посля войны оженился - мы были не против, я вот, - Гриня почесал макушку, - я вот раньше батька, это самое.
– Женился что ли?
– захохотал Ищенко.
– В пятнадцать, поди?
– Не, у сямнадцать!
– Ты прямо как девка-перестарка, боялся, что не возьмут, что ли?
– съехидничал Игорь.
– Да видишь ли...
– Гриня опять запнулся.
– Да у Агашки пузо на нос полезло, - продала его Стеша.
– Силен!
– покачал головой Гончаров.
– Ай да Гриня!! А ты, Василь?
– В тридцать!
– кратко ответил он.-А Гринька в тридцать пять дедом стал.
Посмеялись, пошутили над Гринькой, потом всей компанией провожали Панаса, у него остались ночевать Толик и Иван Шелестов с женами.
Гончаровы забрали своего молодого батю, пошли в свою хату, что была у них летней дачей, а по дороге Сергей запнулся... ему навстречу шла... его Полюшка, только повыше ростом и покрупнее, и не было у неё косы.
– Это кто?
– Это наша учителка, Аннушка, мамы нашей внучатая племянница, мы все время ею любуемся. Она изо всей родни многочисленной одна в неё пошла.
– Замужем?
– Нет, был один, нехорошая там история случилась... Вот она и живет одна, замкнуто совсем.
– Ребята, я её увезу!!
– сразу же вывалил Сергей.
– Я точно знаю, она не Пелагея, но очень на неё похожа, поможете?
Братья переглянулись.
– Отчего же нет, не обидишь?
– Нет!!
– Аннушка, глядишь, оживет, бабий век, он короткий.
Полночи Гончаровы разговаривали, как-то сразу получилось у двух семидесятилетних мужчин, поверить, что вот этот, моложе их почти на тридцать лет, Сергей - их отец, вернее Серегин, но так грело душу, что он ни на минуту не усомнился и не стал разделять братьев на своего и чужого.
Варя трясущимися руками взяла у Панаса коробочку и конверт. В коробочке была небольшая, в полстранички, записка.
"Майне Либе Варья! Проклятый криг алес, я ест живой, бил раненый, твоя молитв помогайт. Зер-зер, любить тебья - Герби."