Соседи

– Еще и одежду изгваздал, – сказала мать. И снова сделала глоток холодного кофе.

На плите засвистел чайник. Отец выключил газ, вытер полотенцем красные ладони, хлопнул себя по бокам и произнес:

– В общем, Леонид, переодевайся и возвращай маленьких жильцов обратно. Мы тут семейным советом против перенаселения нашей дачи.

Его голос звучал неестественно, улыбка была напряженной. От его нарочито-шутливого тона Лене стало жутковато. Он ненавидел доводить папу до такого состояния. Тот словно переставал быть собой и становился пугающим незнакомцем, от которого хотелось скрыться подальше. Отец начал насвистывать, разливая кипяток по кружкам. На виске у него билась синяя жилка. Со стола, капая на пол, стекало молоко.

– Хорошо, пап. Я быстренько.

Леня не помнил, во что переоделся. С коробкой, которая вдруг стала неподъемно тяжелой, он вернулся к ларьку, но не смог оставить котят на прежнем месте. Одно дело, если бы он не брал их вовсе. Но в том, чтобы взять, а потом бросить, ему виделось что-то особенно ужасное. Слепо побродив по "Краснополью", Леня вышел на берег и сел в траву, обняв коробку. Внутри плакали котята.

От ветра по темной ленте реки бежала рябь. Чернава, быстрая, холодная, уносила с собой ивовые листья и обломки камыша. Купаться здесь было зябко даже в жаркую погоду. Зато в ледяной воде обитало много рыбы, а в камышах жили серые уточки. Чернава была достаточно широка и глубока, чтобы по ней могли проплыть не только моторные лодки рыбаков, но и пароходы. Смельчаки с хорошими легкими перебирались на другой берег вплавь, но Ленька не рисковал.

С темным, непонятным до конца ему самому чувством он смотрел на воду. Казалось, в нем просыпается новое существо, холодное и равнодушное, а настоящий Леня спит или заперт глубоко внутри. Если отец и мать иногда становятся другими людьми, непохожими на самих себя, почему такого не может происходить и с ним? Может, они все – семья оборотней?

Леня посмотрел внутрь коробки. Серый котенок почти перестал шевелиться. Рыжий и трехцветный прижались друг к другу, греясь худыми телами.

Они умрут от голода. Их некому кормить по часам, как нужно. Они все равно умрут, и это будет еще хуже…

– Привет! – раздался над ухом веселый голос. От него хотелось отмахнуться, как от комара.

Леня медленно обернулся. Рядом, по колено в траве, стоял Алесь, улыбаясь, как кретин. Его круглое лицо, мягкие губы, дурацкая стрижка под горшок казались сейчас отвратительными. Лене отчего-то захотелось его ударить, хотя новенький ни разу не сделал ему ничего плохого.

– Ого, котята! – Алесь через плечо заглянул в коробку. – У вас кошка родила?

– У нас нет кошки.

Леня сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладонь. Обычно он относился к Алесю снисходительно и слегка покровительственно, но дружески. С тех пор, как у него не стало лучшего друга, Леня тосковал по товариществу и пытался завести приятелей среди одноклассников. Хотелось, как в книгах про мушкетеров, чтобы один за всех и все за одного. Но Синица оказался тупым, как пробка, Пашка-Ябеда ябедничал, Толик-Жадина не делился наклейками, и никто из них не слушал "Кино". Алесь был ничем не хуже других, тем более, на дачах все равно не нашлось подходящих товарищей, кроме него.

Но темное, злое чувство, которое родилось внутри Лени при виде растекающегося по кухне молока и укрепилось на берегу речки, искало выхода.

– Я подумал, может, в лес сходим? – Алесь плюхнулся на траву рядом. – Земляники наберем, у меня лукошко есть.

Ленька посмотрел прямо в его открытое, беззащитное лицо, не чувствуя и тени жалости.

– Чего ты ко мне пристал? Не надо. За мной. Таскаться.

Он выплевывал каждое слово, словно комок горькой слизи. Еще минута, и он толкнул бы Алеся в реку. Но тот сочувственно посмотрел на копошащихся в коробке котят и спросил:

– Родители не разрешили оставить?

Леня молча кивнул. В горле у него скреблось.

– Кто-то подкинул к ларьку, – выдавил он. – Я хотел их сам выкормить, но отец не позволил.

– Вот свинья!

– Ты так про моего отца говорить не смей!

– Да я не про твоего папу, – у Алеся покраснели шея и уши. – Я про того, кто коробку подбросил.

С одинаковой печалью мальчики смотрели на реку. Ленька сорвал былинку и откусил клейкий, сладкий стебелек. Темная злость в душе прокисла, оставив вместо гнева глухую тоску.

– Слушай, давай отнесем их в деревню, – предложил Алесь. – Может, кто-то из бабушек их возьмет?

Леня дернул плечом. Деревенские ему не нравились. Но дачники почти не держали живности, кроме злых и крикливых собак на цепях. Молоко и яйца они покупали у местных бабушек. Оно и понятно: кто покормит кур и выведет пастись коз, если хозяева почти все время торчат в городе. Часто дачники, уезжая осенью, бросали котов. Те, как сироты, прибивались к деревенским домам и обиженным мявом просили подаяния. Сердобольные старушки брали чужих Барсиков, Рыжиков и Мурок.

– Ладно, пошли! – Ленька первым поднялся с земли. – Я слышал, у бабки Акулины кошка окотилась.

Он упруго зашагал в сторону деревенской половины.

«Краснополье» было разным. Дачи типовой советской постройки казались похожи, как выставленные рядками ульи. Любая деталь, выбивающаяся из общей картины, здесь привлекала внимание. Кто-то поставил каменный забор вместо сетки-рабицы? У кого-то к дому сбоку приросла веранда? На чьем-то дворе размечают землю под беседку? Все это сразу становилось поводом для соседских пересудов, впрочем, довольно беззлобных. Иногда дачники ругались из-за того, что один забрал у другого метр земли или сбросил на чужую территорию строительный песок.

Совсем другой была старая деревня. Дома здесь стояли разномастные, черные, разбросанные кое-как, будто кто-то собрал их в горсть и рассыпал по бережку Чернавы. Многие избы пустовали. Деревня медленно умирала, брошенные дома уходили под землю, словно стремились к своим хозяевам. А иногда и не понять было, живет в доме человек или нет. Вроде бы, скрипит порожек и мелькает ночью огонек в окнах, но дверь распахнута и черна, как голодный рот.

Бабка Акулина прореживала редиску в огороде. Старуха была слепа на один глаз и, несмотря на жару, куталась в пуховый платок, как тряпичная куколка. Герка гулял в палисаднике. Внешне он выглядел совершенно нормальным. Золотисто-рыжий, с тонкой цыплячьей шеей и кротким выражением на ангельском лице, он гулял по поселку, как здоровый, купался и собирал в лесу малину.

– Здрасьте! – крикнул Ленька, вытянув шею. Алесь робко остановился за его плечом.

– Чегой-то вам?

Старуха отворила калитку. Маленькие черные глаза-пуговки смотрели настороженно. Она все боялась, что Герку кто-то обидит из-за его болезни и готова была защищать его, как коршун своего единственного птенца.

Ленька молча показал коробку с котятами.

– Вот ведь городские-то, а? – бабка Акулина покачала головой. – Миску молока животинке поставить жалко. Убудет с них что ли? Ну, пойдем, пойдем.

Ворча и причитая, она проводила мальчишек в чистый, аккуратный домик с белеными стенами. С потолка свисали связки сухих трав. У печки в деревянном ящике, выстланном соломой, спала толстая черно-белая кошка с приплодом. Ленька протянул руку в коробку, но побоялся дотронуться до пушистых живых комочков. Он помнил страшные мысли, посетившие его на берегу реки, и теперь стыдился смотреть на котят. Алесь умело переложил их на солому в ящик. У серого вдруг прорезался голос, он требовательно запищал, водя слепой мордочкой.