SoSущее
Шрифт:
— Дядь Борь, я опять не догоняю. Кто такие клептархи и клептоциды, и почему Сахим Бей по ту сторону термина? Он же гопник [74] обыкновенный.
— Потому и по ту. В понятийном смысле. А в онтологическом, как видишь, все из одного теста, ибо природу собственную не обманешь. Если ты териархом родился, брат тебе терминатор, где бы он ни служил: по ту или по эту сторону понятий. Но самое главное, что бы ни случилось, териарх териарху ширу не отдавит. Братская солидарность, знаешь ли.
74
Гопник — играющий,
— Чего ж тогда они на людях понтуются, с мигалками гоняются, стволы задирают?
— Вся жизнь театр, Рома. Да и лохос без зрелищ надолго оставлять нельзя. Задумываться начнет. А с этого, сам знаешь, беды неисчислимые и начинаются.
— А клептоциды ваши, они что по жизни делают?
— По жизни они, Рома, менты. И воров должны ловить. Но мало ли кто чего должен. Ладно, подходим уже, губу-то вытяни — териархи хоть и грубоваты, но этикет уважают.
Тем временем наставник с недососком подошли к териархам. С Платоном они поздоровались приветливо, хотя и несколько настороженно. На Рому глядели с таким выражением, с каким старшая возрастная группа детского сада смотрит на оседлавших горшки малышей. Но после того как Рома уже вполне по-светски дважды наполз сосалом на протянутые пальцы, Платон с удовольствием отметил изменение в лицах толстокожих териархов.
— Да, этот вопьется, не отдерешь, — прокомментировал Ширяйло способности Платонова недососка.
— Кому бы жаловаться, Ганнибал Львович. О вашем рудименте вообще сказы сказывают. Взять хотя бы тот, в котором вы широй своей целую манифестацию рассредоточили. Где Гомеры ваши? Ведь пора, ей-боггу пора, «Шириаду» сложить в честь Ширяйлову.
— Гомеров, Платон Азарыч, вы всех к себе зеленой подкормкой переманили, приличного строкогона найти еще можно, но если меры «писало» не чувствует, как ты его ни ширяй, из-под него в лучшем случае панегирик выходит, в худшем — черви рифмические.
— А ты с ними ласковей, Львович, — посоветовал Платон, переходя в дружеский регистр.
— Может, ты и прав, Платоша. Ведь что получается, тебя твои писсатели, ну как только не погоняют, а ты все выше и выше кажешься. Скоро памятник нерукотворный возведут тебе.
— Если обеспечишь тропу к нему, так и быть, подгоню тебе своих парочку. Не Александр Сергеичи, но шестистопный ямб от дактиля отличить сумеют. Только ты их не ширяй сильно, а то напугаешь так, что потом и на «Время» не возьмут — новости сочинять хорошие.
— Ну, за мной не присохнет, — Ганнибал явно оживился и тронул за локоть так и застывшего в одной позе с начала разговора Сахима. Того явно не тяготило ни образовавшееся общество, ни отсутствие внимания к нему, при этом выпуклые глаза териарха что-то бесстрастно высматривали в толпе.
— Лады, Ганя, я двину, пожалуй. Не люблю литературу, — сказал он и хлопнул Ширяйло по плечу.
— Изумительный человек, — прокомментировал его уход Решайло-Ширяйло, — жаль, к искусству равнодушен. Тяжкое наследие гоп-стопа [75] . Огрубляет оно. Паяльники, утюги и прочая утварь.
75
Гоп-стоп — по т. н. «сливам» компроматa.ру гоп-стоп можно определить как быстрое, хотя и рискованное пополнение активов. — №.
— Дядь Борь, про утварь, — с видом Архимеда встрял подопечный Платону недососок. — А это не его изобретение — СВЧ-печку на головы крышуемым надевать? Помните ту странную эпидемию, когда коммерсы [76]
целыми ротами в олигофрены переходили. Если это его открытие, то он действительно гений: ни мокрухи тебе, ни следов. Человек после печки хоть и овощ, но жив, и смеется даже. Главное, режимы знать.Платон, выслушав тираду подопечного, улыбнулся и вставил свое замечание:
76
Возможно, сокращение от коммерсанта, иначе торговца. В эпоху первоначального накопления коммерсов разводили представители так называемой крыши. Видимо, не всегда удачно. — №.
— Где гений, там злодейство. Заблуждался Александр Сергеич, разводя эти понятия. Ну ладно, а ты-то чего печками заинтересовался? Ты, Рома, сосунок, а не териарх-гопник. Гопник без ширы что олеарх без сосала, — заключил Платон и повернулся к Ширяйло, — не пора ли, Ганнибал, сокровище твое недососку продемонстрировать.
— Ну чего ж нельзя, можно. Только ты того, — сказал он, тыча в Рому пальцем, — осторожнее, близко не подходи. Вот у тебя coca ведь пошаливает же, правда. Какую титьку цапануть, или там еще чего, вот и у меня шира тоже своенравная — ширнет так, что могут и не откачать после. Ты главное резких движений не делай, ладно, — увещевал Ширяйло, в то время как из-под его языка стала появляться та самая шира: вначале черновато-коричневый острый кончик, затем более светлая и широкая часть, выползавшая из еще более толстой, — и так семь или восемь раз — настоящее телескопическое жало.
Глаза Ширяйло остекленели, его шира, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, то втягивалась, то вытягивалась, словно выискивала кого. Рома стоял, как и положено, на расстоянии, внимательно наблюдая за грозным рудиментом. И вдруг что-то произошло такое, что сделало глаза Ширяйло еще более круглыми — шира изогнулась дугой, и ее смертоносный кончик медленно приблизился к переносице териарха. Платон понял, что не Ширяйло был инициатором этого маневра. Но кто же? Неужели? Да, может это совпадение, но Рома что-то делал своими губами, он то шумно выпускал воздух, то впускал, и вслед за его упражнениями изменяла положение и шира: на вдохе она почти исчезала во рту Ширяйло, на выдохе устремлялась вперед. Рома шагнул ближе — шира находилась в пяди от его лица, — но кандидат в олеархи был спокоен и даже весел, глядя, как рудимент поглаживает мокрую от пота лысину стоящего перед ним териарха. Потом Рома кивнул головой, и Ширяйло смог загнать ширу обратно. Он тяжело дышал: от напряжения и, наверное, в первый раз в жизни — от страха.
— Ну вот и познакомились, — поспешил сказать Платон и, пока Ширяйло не пришел в себя, быстро зашагал прочь, увлекая подопечного. Они прошли за колоннаду, и только здесь Платон заговорил: — То, что шира гипнотизирует лохос и не действует на сосунков, я знал, но что сосало может управлять широй, о таком я что-то не слышал. — Платон запустил руку в редкие пряди, словно находясь на пороге какого-то открытия в области эволюции рудиментарных образований. — Как тебе это удается? — наконец-то честно решил спросить он, явно нарушая орденскую субординацию.
— Не знаю, Платон Азарыч. Само вышло.
— Само только совало выходит, Рома, а такими вещами управлять надо.
— Ну, я и управляю.
— А опытом поделиться тебе, что, совесть не велит?
— Дядь Борь, ну зачем вы издеваетесь? Понимаю, я еще не совсем сосунок, а недососок на входе, но совестью «награждать» — это совсем… совсем… Лохом обозвать и то не так позорно… Это, как… ну да, как благодарностей ждать за дела добрые, — усовещал Платона восставший против совести подопечный. — Вы-то благодарностей явно не ждете.