Совенок. Путь к трону. Пятая часть

— Готовишься принять смерть? — с едкой насмешкой поинтересовался тот, о котором Аль успел забыть.

— Тебе-то чего? — спросил Аль недобро. — Сам-то уже мертв.

Ответом ему был язвительный смех, и на фоне воплей, с которыми раз за разом атаковали стену черного пламени ульхи, он звучал по-настоящему жутко. Аля передернуло.

— Наконец-то ваша семейка поплатится, — с предвкушением протянул маг. Закашлялся, поднял на Аля безумный взгляд. В алом свете разгорающегося артефакта кровь на его подбородке казалось черной.

Юноша отметил, что свечение камня нарастает медленнее, чем он ожидал. Видимо сказывалось присутствие большого количества заряженной магией воды вокруг. Однако Шестой не обманывался. Даже сейчас он не сможет взять артефакт под контроль, а уж поглотить… Нет, так будет еще хуже. Огонь уйдет к ассаре и сожжет их обоих.

— Чем мы тебе не угодили? — устало поинтересовался Аль. Прав был Третий — принцем быть такое себе удовольствие. Все время на виду, на всеобщем обсуждении. Насолил один, отвечать всем. Судьба такая. Это только кажется, что принцев восемь, для остальных корона одна на всех.

Маг помолчал, собираясь с силами для ответа. Он сидел рядом — протянуть руку и с легкостью свернуть шею — и был так слаб, что даже голову держать ровно не мог, постоянно роняя ее на грудь. Натянутая на скулы кожа напоминала высохший скелет. Одежда повисла мешком. Аль дернул уголком губ — даже руки марать не хочется. Он сам себя уже наказал.

— Вы отобрали ее. Мой огонек, мое сердце, — проскрипел почти мертвец, — король ее пожелал, а она… не смогла ему отказать. Я так умолял ее не соглашаться, бежать. Но моя Фальга, — он всхлипнул, и Аль замер оглушено, — у нее было доброе сердце. Она так и сказала: мой огонь нужен стране, нужен этому человеку.

И он завыл страшно, отчаянно, точно любимая вчера разбила ему сердце, выбрав другого.

— А потом она умерла, — тихим голосом произнес Аль. И что-то в его тоне заставило мага насторожиться.

— Ты знал ее? — подался он вперед, в глазах сверкнула надежда пополам с безумием. И Аль не смог ему отказать в правде. Понимал, что не должен — ловушку поставили не только на ульхов, но и на принца Асмаса, но не смог промолчать перед лицом смерти.

— Это я ее убил, — признался он, слепо глядя в магический свет артефакта, возросшая яркость которого уже выжигала глаза.

Двадцать шесть лет… и каждый раз это признание болью пронзало сердце. Не помогали увещевания ассары, хотя после беседы с ней становилось легче, но он так и не смирился с решением матери — отдать свою жизнь за его.

Аль откашлялся, понимая, что должен продолжить.

— Его высочество Шестой, — представился он с горьким смешком.

— Нет–нет–нет! — отшатнулся, лихорадочно забормотав маг. Закрыл лицо ладонями, закачался, точно игрушечный болванчик. — Ты не можешь быть ее сыном. Это невозможно. Я узнавал, мне говорили, он умер. Во младенчестве.

— А это… — усмехнулся Аль. Прикрыл глаза, отворачиваясь от пылающего перед ним камня — огненные волны расходились кругами, нарастая: багряные, рыжие, желтые, красные. Так и будет, пока в один миг все не полыхнет ослепительно белым светом.

— Меня несколько раз даже хоронили, — признался он.

Третий любил правдоподобную ложь.

Аль тогда мало что понимал. Возраст такой… Не для осознания государственных интриг. Много позже Четвертый объяснил, что Третий таким образом ловил на огонь. Объявлял о смерти Шестого высочества и отслеживал, кто зашевелится и поползет на свет или будет ходить, радостно улыбаясь.

— Но я выжил.

После Аль под присмотром довольного Третьего доводил придворных своим появлением до неконтролируемых всплесков.

Так продолжалось до тех пор, пока Аль не попросил разрешения зажигать и у себя в комнате похоронные огни, мол, они так здорово горят, а то всем можно, а ему почему-то нет? Только Третий вдруг помрачнел, буркнул, что это уже слишком и ушел. Больше о смерти Шестого никто слухи не распускал.

— Я стал курсантом. Лучшим на курсе, — добавил Аль, хотя обычно не любил хвастаться перед незнакомыми людьми. — Неужели вы обо мне не слышали? — спросил.

— Меня не было в стране. Не смог, — глухо донеслось из-за ладоней.

— Тебе сколько? — булькнул внезапно огневик, отнимая руки от лица и вглядываясь в Аля. Закашлялся, сплевывая кровь на гальку.

— Двадцать шесть.

— Ко мне подобрался под щитом безмолвного?

Аль кивнул.

— Правда… Лучший… Она бы… тобой… гордилась… Фальга… всегда хотела… иметь сына… Говорила, что… готова за него… жизнь отдать, лишь бы… он жил сильным огнем.

Мужчина дышал тяжело, делая паузы между словами, и Аль ждал, что каждое может оборваться смертным хрипом.

— Я бы… Тоже… Отдал…

Он вдруг замолчал, и Аль с испугом подумал, что остался один на один со своим выбором. Ведь скоро уже. Немного осталось. И проще это сделать, когда враг рядом, и его ненависть служит опорой.

Мужчина вдруг встал на четвереньки. Потом шатаясь и хрипя так, что Алю казалось, человек не может так дышать, встал. Выпрямился. И рычащий от напряжения голос перекрыл визги ульхов.

— Огонь всесокрушающий. Даритель тепла и жизни. Выжигатель нечисти и нечистот. Милость Асмаса. Эту жертву я приношу во имя жизни того, кто рядом со мной.

— И тех, кто здесь, — быстро добавил Аль, чувствуя, как перехватывает горло. Это его речь. Его слова.

— И всех живых, кто здесь, — не стал спорить огневик. Шагнул, подхватил камень, вдавил его в грудь, напротив сердца, а дальше все залила ослепительная вспышка. Тело Аля пронзила невыносимая боль и он рухнул в небытие.

День был жарким, какой и должна быть в Асмасе середина лета. Безоблачное небо, легкий близ, ласковые, лижущие песок волны, крики морских птиц и… долгожданный, тягучий, ленивый отпуск.

Юля поднялась с лежака, поправила солнечные очки, оглядела пляж. Пожалуй, сейчас это был самый защищенный пляж Асмаса, отгороженный от суши стеной высококачественной иллюзии и барьера — дипломная работа старших курсов. Так что для всех пляж был пуст. А за барьер мог пройти лишь узкий круг лиц. Даже слуги не имели сюда доступ. С моря же бухту прикрывал туманный барьер. Ибо нечего простым гражданам лицезреть отдых монарших особ, потому как некоторых может и инфаркт хватить от вопиющего и многократного нарушения этикета.