Совершенство
Шрифт:
И без него тошно осознавать собственную ошибку. Обрываю:
— Не нуди, пожалуйста. Не стоит драматизировать. Ничего страшного между нами не произошло.
Выхожу в закрытый тамбур, где, воспользовавшись отсутствием Нестерова, вместо белья надеваю под одежду красивый клетчатый купальник от Бёрберри.
«Так уж и ничего? — ворчит он. — Мне-то не заливай. Он первый мужчина, вместе с которым ты спала, наверное, это что-то да значит».
Фыркаю и предпринимаю тщетную попытку дать чертенку щелбан за его надоедливость, но он ловко отскакивает от моих пальцев и повисает на
— И последний. Ничего это не значит.
Вскарабкиваясь обратно на плечо, он вздыхает, меняя ворчание на демонстративную и неуемную заботу, принимаясь охать:
«О тебе же, дурехе, пекусь. Ты меняешься рядом с ним. И думаешь больше необходимого. Забываешь, что мир вокруг — та еще клоака, а люди только и ждут, чтобы предать и исподтишка плюнуть в спину».
Натягиваю футболку поверх купальника, и неожиданно, даже для самой себя, выдаю:
— Нестеров кажется не таким.
«Конечно, не такой. Он еще хуже. А тебя, кажется, Лерка покусала, раз ты готова бежать за первым, кто был с тобой милым, помог и пальчиком поманил».
Этот разговор тяготит настолько, что я торопливо надеваю шорты и шлепанцы. Поскорее покидаю тамбур, чтобы отвлечься и не думать о том, что он сказал.
— Доброе утро! — одновременно со мной из палатки напротив выбирается сонная Дубинина, завернутая в плед, словно рулет шаурмы, и сладко потягивается.
Хмуро отзываюсь:
— Доброе.
Марк и Ник, все ещё спорящие чуть дальше, почти синхронно оборачиваются, но их улыбки выглядят неестественно, будто они их специально ради нас на лица натянули. О чем же они спорили?
Специально ловлю взгляд Нестерова, чтобы понять, изменила ли вчерашняя ночь что-то между нами, но по его глазам не могу ничего понять. За исключением этой приклеенной улыбки, он выглядит бесстрастно и спокойно.
Сахаров же, наоборот, пытается привлечь к себе мое внимание и изображает виноватый вид. Признает, что пропустил встречу, которую сам назначил. Отворачиваюсь от обоих.
— Пойдем, умоемся, — предлагает Лера. — Там налево по берегу бежит пресный ручеек, я в нем вчера воду набирала.
Согласно кивнув, беру с собой косметичку и полотенце, топаю следом за ней в указанном направлении. Любопытствую:
— Выспалась?
— Ага, — беспечно отзывается она. — Вчера мы так устали, что оба уснули, едва успев добраться до палатки. На свежем воздухе спится прекрасно.
Ну кто бы сомневался, что Сахарову хорошо спалось от одной только мысли, что я его жду.
Ручеек и правда журчит где-то совсем рядом, но разглядеть его не получается. С утра жары еще нет, воздух комфортный и влажный. Над травой порхают хрупкие белые бабочки, а в светло-голубое небо усыпано мелкими белыми облаками, напоминающими клочки ваты. И всё же не могу не согласиться:
— Это правда. Я тоже хорошо спала до самого утра.
— Еще бы, — заговорщически подмигивает она. — Рядом с таким, как Марк, спокойно и безопасно. Вы так друг другу подходите…
Хмурюсь, пытаясь найти в сказанном сарказм, но не нахожу.
Родник обнаруживается в траве между камней. Он спускается со скал и впадает в море. Ручеек совсем
неглубокий, а вода чистая и прозрачная. Окунаю в нее руку и кожи касается прохлада.— Это еще почему?
— Ты разве не замечаешь, каким взглядом он на тебя смотрит? — Лера ставит на камни небольшой кожаный несессер, и усаживаясь рядом, а чертенок очень похоже передразнивает:
«А ты разве не замечаешь, каким взглядом твой жених пялится на Милашечку?»
Отмахиваюсь от него и располагаюсь на соседнем камне. Интересуюсь, нахмурившись:
— Каким?
— Восхищенным и нежным, — довольно улыбается Дубинина. — Ты ему нравишься, Лана.
Кажется, мы о с ней говорим о каких-то разных Нестеровых. Тот, которого знаю я, смотрит на меня, как удав на кролика, которого планирует сожрать.
Лера достает из несессера разноцветную зубную щетку и принимается старательно выдавливает на нее пасту из тюбика.
— Если бы я ему нравилась, он бы не поддевал меня всё время, — отзываюсь с сомнением, и тоже достаю щетку. — Не выводил бы из себя. Не обливал бы своим сарказмом с ног до головы.
— Не обращай на это внимания. Зато, скажу тебе по секрету, Марк до последнего не соглашался ехать с нами, пока я в его присутствии не пригласила тебя.
Это интересная информация. Тем не менее, причина его согласия может крыться в желании помешать моему плану отбить Леркиного жениха. Естественно, ей я об этом не говорю, но от намека всё же не удерживаюсь:
— Кто знает его мотивы. Вряд ли понять такого как Нестеров легко и просто.
Вместо ответа Дубинина с щеткой во рту мычит что-то нечленораздельное, потом, осознав, что я ее не понимаю, сигнализирует ладонью, мол сейчас дочистит зубы и скажет мне что-то важное.
«Ну, конечно, ей-то виднее, что, как и почему, — издевательски хихикает чертенок и делает жест «рукалицо». — Дальше своего носа не видит, а всё туда же».
Усмехаюсь, и тоже принимаюсь умываться, а Лерка, выплюнув, наконец, пасту в траву, доверительным тоном сообщает:
— Легко его понять. Я не говорила, да и сам он вряд ли расскажет, но Марк был женат. Он тогда только заменил отца в управлении «Строй-Инвестом», все время был в разъездах и времени дома проводил очень мало. Его жена ушла к другому, и они развелись.
История банальная, напоминающая историю тысячи других семей, включая мою собственную. Люди встречаются, люди влюбляются, женятся, разводятся, и идут дальше порознь, ненавидя друг друга — ничего сверхъестественного. Я перевожу скептический взгляд на Дубинину, чье измазанное в пасте лицо выглядит так, словно она только что рассказала мне какой-то удивительный секрет.
— Так бывает, — пожимаю плечами, зачерпываю из ручейка прохладную воду в сложенные лодочкой ладони и плескаю в лицо. — Только я-то тут при чем?
— Она была красивая, как ты, Лана. Кажется, даже завоевала титул «Мисс Приморье» в каком-то году. Прошло столько лет, а серьезных отношений у Марка больше ни с кем не было. Но ты могла бы стать той, кого он мог бы полюбить по-настоящему, понимаешь? Вы идеально подходите друг-другу, но оба боитесь обжечься. Как герои «Гордости и предубеждения».