Совершенство

Ирэн снова интересуется:

— Может перерыв нужен?

— Не нужен, — отзываюсь я, и вру: — Продолжай. Всё в порядке.

— Потерпи, совсем немного осталось. Старую картинку уже не видно совсем. Хотя, чертенок прикольный был, я бы такого не забивала.

Ее слова лишь усугубляют положение. Я снова всхлипываю. «Жвачная татуировщица», как напоследок успел окрестить ее чертенок, и представить себе не может всю степень его прикольности и вообще незаменимости лично для меня.

Больно, горько и одиноко почти так же, как после разрыва с Нестеровым. Только тогда мое одиночество не было абсолютным, как сейчас. Думаю, чертенку бы это польстило. Но он уже никогда об этом не узнает.

Прячу заплаканное лицо, уткнувшись в кушетку, но Ирэн не отстает. То ли ловит на мне хайп, заставляя отрабатывать обещанную скидку, то ли просто пытается отвлечь:

— Мил, нас почти четыре тысячи человек сейчас смотрят. И вопросы задают. Правду рассказывает Береза?

Ради ответа приходится повернуться:

— Честно говоря, не знаю, что он рассказывает, — отзываюсь я глухо, догадываясь, что ничего хорошего.

— Говорит, что ты пропала из соцсетей потому, что вы с ним расстались, а без него ты ни на что не способна. Но, зная его, как-то не верится.

Фыркаю, на какое-то время забыв о собственном горе:

— Для того, чтобы расстаться, нужно было встречаться. А Береза всегда был во френдзоне.

— Тогда почему ты исчезла? Дело в скандале с Зориной? Отсутствии договоров на рекламу?

Интересный вопрос, а ответ на него слишком личный. Я не готова таким делиться. Поэтому, как можно более обтекаемо произношу:

— Не только. У меня не было цели никуда исчезать. Но один человек заставил меня пересмотреть приоритеты. И красивый фасад, за которым я столько лет пряталась в соцсетях, стал ненужным. Есть более важные вещи. Простые, искренние и настоящие.

— Ого, — безошибочно учуяв запах сенсации, Ирэн отвлекается от работы, перестав колоть иглой тату-машинки кожу на моей лопатку. — Судя по всему, речь о новом мужчине! Расскажешь о нем?

Качаю головой:

— Не стану. Пусть это останется в секрете. К тому же, его все равно нет ни в одной соцсети. Но моя жизнь сейчас стала совершенно другой. Не такой, которую хотели бы видеть мои подписчики. И я сама — больше не та, к кому они привыкли. Многие отписались и были правы. Пока я в поисках себя, в соцсети меня не тянет.

— Это понятно по твоему маяку, — хмыкает татуировщица, протирая кровоточащую кожу на моей лопатке антисептиком.

Кажется, она закончила работу. Спрашиваю недоуменно:

— А что, маяк имеет какой-то смысл?

— Ага, — кивает Ирэн. — Поиск себя, новое начало, веру и надежду на лучшее. Или ты видишь в нем что-то другое?

— Другое. Но этот смысл мне тоже подходит.

Мы разговариваем ещё немного, потом Ирэн завершает эфир. Я получаю от неё рекомендации по уходу за татуировкой и разрешение перевести деньги за работу тогда, когда они у меня будут.

Попрощавшись, выхожу на улицу.

Я пробыла в тату-салоне несколько часов и за это время солнечные лучи, пробившиеся даже сквозь туманную дымку, прожарили центральные улицы словно оладьи на сковородке. Горожане, утирая блестящие от жары лица, передвигаются перебежками от магазина до магазина, спасаясь под прохладой мощных кондиционеров.

А я снова застываю, чувствуя тепло, исходящее от разогретого на солнце асфальта и не имея ни малейшего представления о том, что делать и куда идти.

Апатия сковывает мышцы, опускает плечи, давит затылок и делает дыхание медленным и редким. Чертенок сказал бы взять себя в руки и вспомнить о том, кто я. Но теперь его нет, а на вопрос о том, кто я, ответить непросто.

Заставляю себя сделать несколько шагов и всё же бреду в сторону автобусной остановки, намереваясь ехать домой.

Вчера я чувствовала, что тону. Теперь я на самом дне. Нет друзей, нет денег, нет популярности, нет Нестерова. И даже чертенка, бывшего моим верным спутником последние десять лет, тоже больше нет.

Зато есть инертность, тараканы, криминальный дом и жуткая собака по соседству. Кажется, в этом городе, глядящего на меня с укоризной окнами исторических двухэтажек, меня теперь вообще ничего не держит.

Дойдя до остановки, нахожу на скамейке пустующий уголок и сижу, невидящим взглядом уставившись перед собой. Автобусы проезжают один за другим, останавливаются, забирая желающих уехать. Мне ехать не хочется. Вообще ничего не хочется. Поэтому я сижу, слушая успокаивающее шуршание шин произведений японского автопрома.

У меня нет абсолютно никакого плана. Несмотря на то, что кожу на левой лопатке до сих пор пощипывает от новой татуировки, у меня нет того самого маяка, что осветил бы дорогу впереди, показал новый путь, который будет правильным. Нет ориентира. Да и желания искать его тоже нет.

Не знаю, сколько я так сижу. Час, два или даже три. Время, ускользающее обычно, как вода сквозь пальцы, замедляет свой ход. В голове и в сердце — пустота, словно там разверзлась зияющая черная дыра, без конца, края и вообще каких бы то ни было границ.

Прокручиваю в памяти события последних недель. Вижу саму себя словно со стороны и легко подмечаю все свои ошибки, неверные шаги и неправильные решения. Каждое из них теперь словно подсвечено фонариком. За некоторые становится стыдно.

Завороженно смотрю, как в воздухе лениво кружатся невесомые хлопья тополиного пуха на фоне привычной серости улиц. Сознание медленно плавится от духоты, городской шум сливается в один нераспознаваемый гул.

Прихожу к мнению, что за черной полосой обязательно должна последовать белая, как у зебры, стараясь не думать о том, что после этого полагается снова черная, а потом хвост и то, что под ним.

Просто дождусь белой полосы. Найду в себе силы, чтобы оттолкнуться от дна и плыть к свету. К расплывчатым мечтам о светлом будущем в далеком городе, где красиво, светло и спокойно, где нет туманов и мороси, люди приветливые и улыбчивые, и волосы не завиваются от влажности.

Но моя светлая полоса оказывается черным трехсотым Лэнд Крузером, возникшим темным пятном прямо перед остановкой. А сфокусировав расплывшееся зрение я понимаю, что этот Лэнд Крузер мне знаком, как и Нестеров, которого теоретически не должно здесь быть.