Совершенство

Чертенок точно напомнил бы, что «моя хата с краю», но в голове непривычно тихо и я открываю дверной замок, оставив цепочку. Девушка, стоящая в полумраке узкого коридора, на несколько лет старше меня. Она действительно одета в белый халат.

Интересуюсь:

— А причем здесь я?

— Говорит, ей собаку не с кем оставить.

Так это соседка клыкастого монстра вызвала врачей?

— И чем я смогу помочь? — до сих пор не понимаю я. — Я ведь к этой жуткой псине на метр не подойду.

Всё же зачем-то обуваюсь и плетусь следом за фельдшером в соседнюю квартиру.

Там в ярком пятне лампы дневного света мужчина-врач с блестящими нитями седины в темных волосах разговаривает с моей соседкой. Одетая в свой несуразный велюровый костюм, она виновато опускает глаза на собственные ноги, одна из которых как-то неестественно вытянута и перебинтована.

Не прерывая их разговора, вхожу. Озираюсь. Планировка соседней гостинки точь-в-точь как у моей, разве что мебель другая. Отыскиваю боязливым взглядом пресловутую псину, боясь, как бы не бросилась на меня из какого-нибудь угла. Но пес обнаруживается чинно сидящим у дивана и выглядит озадаченным и непривыкшим к такому скоплению народа в собственном доме.

— Здравствуйте, — повернувшись к входу, у которого я растеряно мнусь, здоровается доктор. — Вы соседка, я так понимаю? Нам нужно госпитализировать Елену в тысячекоечную больницу, у неё серьезный перелом, требуется лечение в условиях стационара. А собаку оставить некому. Сможете помочь?

Смотрю на соседку. До этой минуты я даже понятия не имела о том, как её зовут, не говоря уже о желании прийти на выручку. Елена тоже поднимает глаза на меня. В них плещется волнами боль от перелома, разочарование, вина и досада. Она не просит меня позаботиться о жуткой псине. Понимает, что откажу. Но ведь врач уже попросил.

Внутри возникает странная легкость. Ускоряется пульс. Чувствую, как внутренности будто вибрируют от чистоты и правильности порыва в кои то веки совершить что-то хорошее.

Чертенок сказал бы, что именно такой порыв привел нас в этот жуткий, оккупированный тараканами, дом, и лишил всего, к чему мы привыкли. Вот только нет больше никаких «нас». Есть я одна. И только я теперь принимаю решения о том, что правильно, а что нет.

— А он меня не сожрёт? — интересуюсь, уверенно делая шаг вперед.

Глаза соседки увеличиваются в размере. Она не ожидала такого вопроса, а врач с добродушной усмешкой наклоняется и вместо ответа гладит монстра по широкой светлой шее. Видимо, то, что сотрудники скорой помощи живы и здоровы должно являться показателем его безобидности. Но я полна сомнений. Пес точно какой-то бойцовской породы. К таким лучше не подходить без необходимости. Елена тихо произносит:

— Мак не укусит. Он слишком добродушный для своей породы, даже заводчица говорит, что он и мухи не обидит.

Вот пусть бы заводчица его и забирала. Но то, что пес не оттяпал руку бесстрашному врачу, немного обнадеживает и я подхожу к зверю ближе. Трогаю короткую шерсть, колючую и жесткую, как у щетки. Спрашиваю:

— Это надолго?

— Не меньше месяца, — вздыхает доктор. — Перелом нехороший. Нужно время и на лечение и на реабилитацию.

Снова смотрю на соседку. Неужели больше некому позаботиться о ее монструозной псине? Зачем она вообще завела такую собаку? И, видимо, мои сомнения написаны на лице, потому что Елена произносит:

— Его моей дочери подарили, ещё когда в институте училась. А потом она замуж вышла, родила, а у внука на шерсть аллергия. И больше мне некого попросить взять Мака на время.

После этого она опускает взгляд на собственную ногу. Не завидую её состоянию и положению и даже ловлю себя на жалости. Лишиться возможности свободно передвигаться на целый месяц — такое себе удовольствие.

Перебороть свой страх непросто, но я снова глажу пса по холке. Тот в ответ морщит лоб, словно пытаясь понять, нравлюсь я ему или нет. Интересная у него мимика. Но, когда он сидит так спокойно и расслабленно, то не вызывает у меня прежнего ужаса. Смотрю на собственное отражение в его больших круглых зрачках, и пес осторожно ведет черным кожистым носом, принюхиваясь.

Мне даже принюхиваться не надо, чтобы почувствовать, что он пахнет псиной, и вспомнить, что вообще-то не люблю животных. Но меня же никто не просит его любить. Потерплю месяц. Но, кажется, этот месяц будет долгим.

— Ладно, — говорю, стараясь заглушить доводы здравого смысла о том, что о подобном опрометчивом обещании я, вероятнее всего, сильно пожалею.

Соседка, удивленная моей неожиданной сговорчивостью, рассказывает о том, где нехитрое собачье приданое: огромный мешок с кормом, который я перетаскиваю к себе, и миски на металлической подставке. Рассказывает о том, как часто гулять, мыть лапы и прочее. Стараюсь запомнить, но получается плохо.

— Спасибо тебе, — искренне говорит Елена, пока подошедшие из машины санитары перекладывают её на носилки, и заминается на мгновение, понимая, что даже имени моего не знает.

Уголок губ вздрагивает, когда я представляюсь:

— Милана.

— Спасибо тебе, Милана.

Когда носилки собираются уносить по коридору к лестнице, вспоминаю вдруг:

— А почему «Мак?

Хочется знать, Бигмак он всё-таки, или Макбук? Но, оказывается, что ни тот и ни другой.

— Макиавелли, — отзывается соседка.

— Это в честь философа, который «Государя» написал?

Не читала его трудов, но, кажется, проходила что-то такое в школе. И снова оказываюсь не права. Елена объясняет.

— Нет, в честь какого-то темнокожего певца, который взял себе псевдоним в честь того, первого, который философ.

Потом соседку всё же уносят на носилках, а я остаюсь в коридоре подъезда, сжимая в руках плотную ленту собачьего поводка и пытаясь вспомнить, какой певец выступал под таким псевдонимом. Кажется, я такое не слушаю и дочь Елены явно или сильно старше, или моложе меня. Тяну поводок, ворча:

— Пойдем, певец-философ.

Оказавшись в моей гостинке, Мак долго бродит, громко цокая по линолеуму когтями. Обнюхивает каждый угол, сует везде свою жуткую морду, иногда подходит и тычет мокрым носом в мои колени, пока я сижу и смотрю за его хождениями, не найдя себе иного, более полезного занятия.

Нужно научиться быть хозяйкой этого клыкастого монстра, следить, чтобы он не сожрал меня или еще кого-нибудь. Придется снова искать работу. И не звонить Нестерову. Звучит как план. Ну почти.