Совьетика

Лиз тем временем кончила петь, и я подошла к ней. Мне хотелось хоть парой слов сказать ей, как много они для меня значили. Узнав, что я родом из СССР, Лиз показательно растрогалась – и начала рассказывать залу об их знаменитой поездке к нам в 1978 году и о том, что их пригласил лично Брежнев. Она произнесла это с гордостью. А потом поцеловала меня в нос – у нее оказались такие крупные губы, что я даже немного испугалась.

Я была на седьмом небе. Вот и еще одна моя мечта сбылась! А бедная Адриана в это время страдала где-то в конце зала – ее, как потом оказалось, замучила мигрень…

****

…В те выходные я не поехала на Север – из-за собрания, на которое взял меня с собой Питер. Впервые я увидела перед собой многих из тех, чьи лица видела до этого только по телевизору и на предвыборных плакатах, расклеянных по городу. Одним из таких лиц был похожий на цыгана веселый бородач по имени Кахал- настолько популярный у себя в районе не севере города благодаря своей борьбе с наркоторговцами, что его там чуть ли не на руках носили.

Семинар по тому, как надо вести избирательную кампанию, вела американская профессиональная консультантка. Меня это насторожило, но я подумала и решила не предавать этому значения.

– Необходимо построить мосты к избирателям в предвыборный период… – вещала она.

– Вообще-то я больше специалист по тому, как мосты взрывать…. – задумчиво сказал Кахал под общий хохот.

Был и еще один очень самобытный человек, с которым я там познакомилась. Фермер Фрэнк Хиггинс.

Фрэнк – ирландский самородок. Спустя уже много времени после того собрания если у меня дома звонил телефон, и я держала трубку около уха более 15 минут, успевая только изредка вставить “угу” и ”ага”, моя мама обычно начинала нервно ходить вокруг меня кругами, по нарастающей громкости бубня под нос:

– Кто же это по стольку висит на телефоне? Конечно же, это опять этот старый козел Фрэнк!

Я сочувствовала её раздражению, но мне не по силам было ей объяснить, что я не могла вот так просто повесить трубку. Фрэнк обидится. Он как большой ребёнок. Мне приходилось нежно намекать ему, что у меня на кухне подгорает ужин, что у моего телефона садится батарейка, что Лиза бросает на меня сверху стулья в пролет лестницы, что ко мне в дверь постучался один пожилой член Североирландской Ассамблеи (что однажды, к сожалению, оказалось правдой!)…

Обычно намеки доходят до него только минут через 10; он начинает извиняться за то, что так долго дежит меня “на связи”, прощается со мной раз 20, а потом вдруг спохватывается и восклицает, подобно герою Шолом Алейхема “Главное забыл!”-

– Wait till I’ll tell you …

И беседа разгорается с новой силой, а моя мама зеленеет от злости и убегает в ванную, чтобы избежать искушения запустить в меня чем- нибудь…

Все это ещё можно пережить. Самое противное – когда он звонит тебе на мобильник, ибо последний буквально раскаляется в твоих руках до такой степени, что обжигает тебе руки и уши. А батарейка, не выдержав мощного наплыва слов из “Кьявана” (так именует он с местным акцентом свой родной Каван), тут же начинает попискивать, предупреждая тебя о скором прерыве связи…

… Познакомились мы с Фрэнком на том самом партийном собрании, где оба оказались в одной и той же рабочей группе. Я ещё приходила в себя после первого в жизни лицезрения Лидера без очков (ничего общего с тем, кого мы привыкли выйдеть по телевизору), когда ко мне подошёл не по-ирландски высокий мужчина, хромавший на одну ногу (когда встречаешь хромающего республиканца, сразу же автоматически думаешь :“Бандитская пуля!”), немножко лопоухий, с лицом, которое вполне позволяло бы ему сойти за русского. Даже не просто за русского, а за нашего соседа напротив, дядю Ивана, который долгое время обвинял моего дедушку в том, что тот звезданул его лопатой по спине!

От него за версту веяло фермерством, да и одет он был, так, как одеваются галантные ирландские сельские жители средних лет: донегальский свитер с вырезом латинской буквой “V” под донегальским же пиджаком и кепочка. И любопытство у него было здоровое, сельское: он сразу увидел, что я не местная, и подошёл полюбопытствовать, кто я такая .

Узнав, что я русская, он всплеснул руками от изумления – и больше уже не отходил от меня весь вечер. Фрэнк, как он представился мне, сразу же сразил меня наповал вопросами… о строительстве Магнитогорска, о котором он когда-то читал, и которое совершенно потрясло в юности его воображение. Ну, а когда я завела речь – честно говоря, чтобы от него отделаться, напугав его своей “экзотичностью”! – о том, как моя мама опасалась когда-то, что я уеду не в зеленую Ирландию, а в горячую пустынную республику Чад, он, к моему великому удивлению, завел речь о гражданской войне в Чаде в 80-е годы со знанием таких деталей и имен, что я была покорена. Откуда это простому фермеру из графства Каван знать биографию Хиссена Хабре?!

После нашей долгой интеллектуальной беседы он посмотрел на меня с сочувствием и выразил словами именно то, что я уже начала в этой стране чувствовать:

– Бедняга! Ваши таланты здесь пропадают. Они же все (он кивнул на толпу своих бравых товарищей) понятия не имеют, где находится Чад !

Надо сказать, что он был прав. Кроме Ирландии, страны Басков да Южной Африки они действительно мало что знают.

На прощание Фрэнк сунул мне бумажку со своим телефоном и взял мой номер. Конечно же, я звонить ему не собиралась. А всего через 3 часа после того, как мы расстались, у меня зазвонил телефон, и радостный голос с кьяванским акцентом сообщил мне:

– Я нашёл на карте город, из которого Вы родом!

Одним словом, Фрэнк – чудак. Из таких шукшинских “чудиков”, без которых скучно было бы жить. Только ирландский вариант. Я долгое время избегала его, “накушавшись “ ирландских чудачеств, а он продолжал бесплодно мне названивать. И, пожалуй, я так и не открыла бы для себя, что чудак-то он совсем безобидный, если бы не одно “Ч П” в моей жизни.

Меня уволили (об этом я еще расскажу). Причем не сказали, за что. А я, в свою очередь, не могла рассказать об этом маме – она меня заклевала бы. Мне нужно было с кем-то поговорить, – нужно до такой степени, что я чувствовала, как задыхаюсь. А звонить было некому – я уже переговорила со всеми, с кем могла, а многих просто не было дома…. И вот тогда я наткнулась в своей записной книжке на имя Фрэнка….

Он, казалось, ничуть не удивился моему звонку и с удовольствием выслушал все мои печали и заботы.

– А я недавно отправил Вам письмо, – заявил он мне .-Вы его получили?

Никаких писем я не получала. Более того, у него же не было моего адреса! Начав осторожные расспросы, я выяснила, что он послал мне какой-то смутно-пламенный революционный памфлет, в котором именовал меня товарищем по борьбе, на тот адрес, что значился на печати на конверте, в котором я послала ему какую-то книжку о России. Я вспомнила своё то давнее послание – и внутренне разразилась нервным смехом: стоит ли ещё после этого задаваться вопросом, почему меня уволили? Конечно же, благородный “солдат революции” послал своё злополучное признание в революционных чувствах на мой рабочий адрес!

Плакать, несмотря на всю плачевность ситуации, не хотелось, – настолько это было комично. Конечно же, это письмо мне никто не отдал! Но беседа про Чад, Магнитогорск и сельскую Ирландию придала мне столько энергии, что я собралась с духом и уже через неделю нашла себе другую работу.

А с Фрэнком мы стали настоящими друзьями. Я подозревала, что он питает ко мне чувства более, чем. дружеские, но надо отдать ему должное, – в отличие от многих его товарищей, которые даже намного старше его, он никогда не выражал их словами или, боже упаси, действиями!