Совьетика
Шрифт:
Не осознавая глубины ирландской скорби, я утром не позавтракала, и к полудню желудок у меня урчал безбожно. Но даже булочку или бутерброд нигде невозможно было купить. В отчаянии я зашла в какую-то гостиницу в центре – и к радости своей увидела менеджера, который смотрел новости по CNN, пожирая огромный сочный сэндвич.
Я поинтересовалась, можно ли у них перекусить.
– У нас все закрыто в связи с трауром, – бросил он, не отрываясь от экрана, где в двухсоттысячный раз показывали достойную голливудских режиссеров сцену крушения обеих башен.
– Что ж людям теперь с голоду из-за этого умирать? – не выдержала я.
– Постыдитесь!- возмущенно вскочил он, по-прежнему не выпуская изо рта своего сэндвича – В Америке люди погибли!
– Стыдиться, любезный,
А он не смог мне ничего ответить, потому что уже шла минута молчания. Я видела только, как он побагровел от злости.
Я засмеялась и вышла на улицу, немного опасаясь автоматной очереди в спину…
.Долой эксклюзивную скорбь!
После 11 сентября, когда мистер Буш поставил нас перед выбором: или с ним и с его пониманием того, что такое свобода (то есть, свобода одной нации бомбить любую другую, без какого-либо обращения к международному праву, и запугивать любого, кто с этим не согласен), или…, я все больше и больше чувствую, что чем такая свобода ,уж лучше или…
Как могу я быть на стороне Запада? Мне же только что предельно ясно напомнили, что такие как я, равными людьми не считаются. Что для множества ирландцев массовая гибель людей только тогда становится «невероятной трагедией», когда среди жертв есть люди ирландских кровей. Руанда отдыхает…
Так что я – незападный человек здесь. Я этого не выбирала, просто такая я есть – по своей сути. Да, на человеческом уровне мне жалко близких погибших в Нью-Йорке – именно потому, что я знаю, что такое терять тех, кого ты любишь. Теперь наконец-то Америка как нация тоже это почувствовала. И что, вы думаете, она стала, как было бы логично, понимать страдания других?…
То, что делает Америка в мире после 11 сентября – это вовсе не «мера возмездия». Если бы таким путем стали искать возмездия за преступления против человечества все другие страны, то сам Запад давно уже был бы сравнян с землей. То, что мы видим – это возвращение на мировую арену восставшего из гроба империализма. И что самое грустное – некоторые страны, которые сами познали его на себе, на наших глазах присоединяются к этому новому «крестовому походу».
«Меры возмездия»? Какого возмездия? Ведь это не мы открыли огонь первыми!
Голландская газета “Фолкскрант” 10 октября 2001 года на полном серьезе писала:
“ Счастливый афганец, которому сегодня удалось заполучить один из 37.500 продовольственных пакетов, сброшенных амерканцами в первую ночь бомбардировок, обнаружил там: порцию коричневой фасоли, рис, полоски сухофруктов, арахисовое масло И клубничное варенье. Достаточно калорий (2200) на 1 человека на 1 день. Никакого мяса, чтобы не вызывать возможных религиозных возражений. … Пакеты сбрасывались с весьма большой высоты, чтобы предотвратить обстрел самолетов, и на них были пластиковые “крылышки”, чтобы смягчить падение. В каждый пакет была вложена записочка с американским флагом, рисунок с изображением человечка, едящего из пакета и со словами на английском, французском и испанском языках (3/4 афганцев неграмотны) :” Эта еда – подарок Соединенных Штатов Америки”. “Это наш способ показать, что мы являемся друзьями афганского народа,” – заявил президент Буш на прошлой неделе…”
Счастливый афганец? Дай Бог вам самим такого счастья когда-нибудь, «цивилизованные» господа!
Америка и прочие «мы, нижеподписавшиеся» не будут жить в мире до тех пор, пока они не перестанут насиловать весь мир.
И не помогут им ни вылизывание им пяток теми, кто надеется таким образом на « повышение по службе », ни пакеты с огрызками с собственного переполненного награбленным со всего мира стола, которыми они пытается заткнуть рты своим жертвам.
… Через некоторое время, однако, мне снова предложили помолчать в американскую честь – на этот раз на партийной конференции ирландских республиканцев. И вот тогда-то у меня действительно возникли сомнения,
а по пути ли нам. Никакие долларовые донации, никакая «политическая поддержка ирландской диаспоры», никакие тактические соображения не заставили бы меня так покривить душою. Из тактических соображений достаточно бы было осудить то, что произошло и посочувствовать родственникам погибших. Но устраивать ради них еще раз то, чего не устраивали ни для кого больше – это было просто оскорбление всех остальных жертв на нашей планете.В тот день я остановилась в гостинице в Дублине вместе с Дермотом – в той же гостинице, где размещались и остальные участники конференции. Не знаю, как нас никто не увидел вместе, но Дермот был достаточно отчаянным человеком, чтобы этого не побояться.
Впрочем, ему не до того было тогда. И даже не до меня с моим невыплеснутым гневом: у него только что умер отец. И хотя он давно уже был болен, и хотя Дермот уже знал, что отца его нет в живых, он находился в состоянии близком к шоку. Только к вечеру он понял, что не может больше оставаться в Дублине и хочет домой….
Я, конечно, очень расстроилась, хотя и прекрасно понимала его. Мне было поздно в тот вечер ехать к себе домой, а то бы я тоже поехала. Но теперь мне предстояло остаться одной на всю ночь – в тот момент, когда как раз так тяжело было эмоционально: после того лизоблюдства, которое я видела и слышала – иначе я просто не могла это назвать. Но делать было нечего…
Дермот уехал, оставив меня в своем номере и заплатив за него. А я выспалась как могла и на следующее утро направилась пораньше к автобусной остановке… И столкнулась нос к носу – изо всех людей, с которыми я могла бы там столкнуться!- с Хиллари.
Хиллари, история моего знакомства с ней и та роль, которую ей подобные играют в левых движениях – это отдельная история.
С первого взгляда она казалась скромной и тихой, как мышка. Маленькая уютно-круглая как копна сена брюнетка с лицом Виктории Адамс-Бэкхейм и с неизменным накладным загаром, элегантная, в костюме с иголочки, разьезжающая на шикарной машине, Хиллари как-то не вязалась даже в моем неискушенном сознании с образом типичной ирландской республиканки- замученной жизнью многодетной матери из бедного городского квартала, с сигаретой в зубах и в неизменном спортивном костюме, тянущей на себе лямку не только поддержания семьи, но и груз партийной, а зачастую и вооруженной борьбы, пока глава семейства зачастую находился за точно такую же борьбу в тюрьме .
Много горя, много невзгод вынесли эти неброские с виду, грубоватые, начисту лишенные женственности, но добрые, отзывчивые и отважные, сильные ирландские женщины. Они не искали и не ищут для себя каких-то должностей, почестей и постов – их главной заботой, как правило, остается по-прежнему семья, и мало кого из них удается уговорить обратиться в профессиональные политики. Хотя, конечно, есть и исключения из этого правила: именно из таких кругов вышла, например, депутат североирландской Ассамблеи Мэри Нэлис: швея, воспитавшая 10 детей и обратившаяся к политической борьбе после ареста одного из них, которая ужасно напoминает мне знаменитую горьковскую Пелагею Ниловну!.
Хиллари ничем не напоминала этих женщин. Из зажиточной семьи , она работала в каком-то исследовательском институте, писала диссертацию, а в ряды Шинн Фейн пришла из другой, совершенно противоположной ей политической партии – представляющей интересы крупных землевладельцев, фермеров и “новых ирландцев”, слоя, выросшего здесь за время экономического бума “кельтского тигра”, который сейчас так высокомерно эксплуатирует новоприбывших на Зеленый Остров восточноевропейских батраков…
Участие в политических партиях и даже простое голосование за них на выборах в Ирландии – это дело потомственное, традиционное: многие семьи уже поколениями голосуют за одну и ту же партию, потому что так было принято в их семье. Хиллари пробыла в рядах той партии год; быстро поняла, что путь наверх ей там не светит, ибо в ее рядах состоит практически вся местная элита плюс её дети и внуки, и все теплые местечки давно уже расписаны на 10 лет вперед.