Совьетика
Шрифт:
…Автобус скрипнул тормозами и остановился около гостиницы. У нее было мудреное для меня, незнакомой с корейским языком название. Почему-то снаружи она напомнила мне здание нашего местного горкома партии в моем родном городе. Двери автобуса открылись, и я окунулась в теплый весенний вечер. Аромат цветущих деревьев чуть не нокаутировал меня: я привыкла за последние почти 20 лет к ничем не пахнущим розам, траве и даже весенней земле.
Над городом сгущались сумерки – кремово-голубоватые с оттенком золотого в небе. Товарищ Сон подал мне руку, когда я выходила из автобуса. Я до такой степени отвыкла от этого, что сначала даже и не поняла, что ему надо. В последний раз это делал Витя Гандельман, когда мы учились на четвертом курсе: мы доезжали утром от общежития на автобусе до метро, он выходил из
Внутри отель был, конечно, совсем не похож на наш горком. Единственное сходство – величавая мраморная лестница. Немногочисленный персонал с удовольствием смотрел телевизор, где показывали какой-то местный героический фильм. Я пожалела, что не знаю корейского языка: на слух он был очень красив, а тон у героев фильма был настолько драматический, что у меня даже без понимания того, о чем идет речь, чуть не выступили на глазах слезы… Тут фильм кончился, и начались новости – похожие на наши советского времени: героями в этой стране явно были не бандиты и не сутенеры с их постоянными «разборками», не «магнаты» с их новыми покупками и не «примадонны»с их вульгарными «тусовками», а рабочие, крестьяне, солдаты, дети…
Товарищ Ли унесла куда-то мой паспорт: обычно я его никому на руки не даю и очень беспокоюсь если он не при мне больше часа, но на этот раз я почему-то была совершенно спокойна. Просто уверена, что он в надежных руках, и его не потеряют, а раз так полагается – значит, так надо. В чужой монастырь со своим уставом не лезут…
– Вы, наверно, устали, товарищ Калашникова (товарищ? я не ослышалась?). На сегодня у нас в программе ничего нет. Будет ужин в гостинице- и можете отдыхать. Ваши товарищи приедут только через два дня. А вот наша культурная программа на завтра и послезавтра….
И он подал мне отпечатанный на машинке лист.
– Спасибо, товарищ Сон. Я действительно устала. Конечно, очень интересно было бы взглянуть на город, но… утро вечера мудренее!
– Если Вам действительно очень хочется мой город посмотреть, и остались еще силы у Вас, можем после ужина пройтись до Монумента Идей Чучхе. Здесь недалеко…
«Чучхе» произносится совсем не так, как пишется в русской транскрибции. Видно, в русском языке просто нет таких звуков. Это не «ч» и не «ц», а нечто между ними среднее.
Какой человек, помнящий силуэт этого монумента чуть ли не с детства, отказался бы от такого предложения?! Я наскоро поглотала ужин – не обратив даже внимания, насколько корейская еда не похожа на все, что я до сих пор пробовала.
Товарищ Сон курил и ждал меня на улице. Было уже почти совсем темно, кое-где начали загораться фонари, но не так много: все-таки видимо сказывался еще энергетический кризис. На некоторых улицах света не было, но люди шли совершенно спокойно: никто, очевидно, не боялся, что у него/нее сорвут с плеча сумку (это было первое, что я увидела в Дублине, когда впервые туда приехала!) или приставят нож к горлу и потребуют кошелек. Не говоря уже обо всем остальном. Никто не ездил в Корее на машинах по тротуарам, как в современной России (меня один раз чуть не задавил в моем родном городе своей иномаркой какой-то хотевший запарковаться на тротуаре разухабистый купец – я принципиально отказывалась замечать, что он едет позади меня по тротуару и мне же еще и бибикает, хотя перестроившийся «свободный» наш народ в ужасе пытался меня стянуть в сторону. «Хозяин жизни», незнакомый с элементарными правилами дорожного движения, был вынужден меня объехать и громко выругался.) Пхеньянцы шли – так же неспешно, как товарищ Сон; мне пришлось подлаживаться к его темпу ходьбы, потому что в нервном цивилизованном мире я привыкла бегать по улице почти галопом. Некоторые из них зажигали на ходу карманные фонарики, чтобы разглядеть дорогу. Достал такой фонарик и товарищ Сон. Казалось, что вся улица наполнилась летящими светлячками.
– Какая красота! – вырвалось у меня.
Товарищ Сон улыбнулся.
– Подождите, Вы еще не видели наш город утром! Апрель у нас один из самых красивых месяцев.
И он начал рассказывать мне о художественном
фестивале дружбы «Апрельская весна». Он рассказывал, а я слушала – и поражалась его почти безукоризненному русскому языку. Послушали бы его только наши современные полуграмотные и косноязычные телеведущие! Он столько всего знал и излагал это такими темпами, что менее привычный чем я к переработке информации человек, пожалуй, взвыл бы. Но мне наоборот это было очень по душе. У меня возникло чувство, словно колеса моего умственного механизма, за эти годы замедлившие за ненадобностью без интеллектуального стимулирования ход, наконец-то закрутились на полную мощность. И чем дольше я товарища Сона слушала, тем сильнее поднималась во мне волна радостного удивления: наконец-то я говорю с человеком, который понял бы с полуслова, о чем я веду речь! Откуда же берутся такие люди? Или они все здесь такие?Тут перед нами открылся Монумент Идей Чучхе – на другом берегу реки, и у меня перехватило дыхание. С огромной высоты далеко был виден яркий свет алого его факела…. Мы оба замолчали – здесь не нужны были слова. Монумент был пронзительно величава – я нутром почувствовала, что такие архитектурные сооружения «для галочки» не строят. В нем воплотились вера и вдохновение. Как в мухинских «Рабочем и колхознице». Поэтому-то их так и поторопились убрать с ВДНХ – слишком уж силен духом этот символ!
Мы молча постояли минут 10, любуясь монументом. Мне даже не хотелось уходить.
Но было неудобно – уже поздно, а я ведь наверняка не единственная, кто устал…
– Расскажите о себе, – попросила я товарища Сона на обратном пути. Он смутился.
– Что рассказывать? Ну, например, я – член Пхеньянского общества обмена валунами.
– Чем?!
– -Валунами. Знаете, камни такие большие бывают? Красивые? Мне 44 года. Закончил школу, получил высшее образование…Работал в разных странах. Не понаслышке знаком с разными культурами. У вас в СССР тоже был – жалко, что поздновато, а не раньше! Когда весь мир охватил вихрь «либерализации», во многих странах постепенно стирались самобытные национальные черты в разных сферах общества. Видя через телевидение и печати такие реалии, мы в Корее укрепляли решимость отстаивать и претворять в жизнь национальные традиции и наследия. И вот я теперь рассказываю о моей стране нашим зарубежным друзьям. Чтобы они нас лучше поняли. Нас часто не понимают, к сожалению. Если вы знаете еще кого-то, кто заинтересован в том, чтобы увидеть КНДР своими глазами, скажите им – пусть приезжают. Мы будем им рады.
Он помолчал и добавил:
– А еще я люблю петь. Вы уже решили, какую песню Вы будете петь?
– ?????
Наверно, у меня было очень испуганное лицо…
– В Корее и гостям, и хозяевам полагается во время званого ужина исполнить какую-нибудь песню.
– Даже если у меня нет голоса?
– Это неважно! У меня тоже голоса нет. Вот, смотрите…
И он совершенно для меня неожиданно приятным баритоном негромко пропел по-русски:
– У леса на опушке жила Зима в избушке.
Она снежки солила в березовой кадушке,
Она сучила пряжу, она ткала холсты
Ковала ледяные да над реками мосты.
Я ощутила, что еще немного – и я хлопнусь об землю без чувств….Эту песню я не слышала уже лет 20, если не больше! Я еще раз взглянула на своего собеседника и, к собственному удивлению, подхватила:
– Потолок ледяной, дверь скрипучая,
За шершавой стеной тьма колючая.
Как шагнешь за порог – всюду иней,
А из окон парок синий-синий.
И мы оба не сговариваясь, радостно засмеялись. И этих людей нам пытаются изобразить как каких-то замученных и затравленных роботов?!
Когда мы были уже недалеко от гостиницы, с неба вдруг неожиданно хлынул проливной дождь – тучи собрались на небе буквально на наших глазах и разразились шквальной грозой. У меня не было с собой зонтика, и я даже растерялась от скорости, с которой на нас обрушилось это явление природы. Но товарищ Сон не растерялся – у него зонтик оказался с собой, и он молниеносно раскрыл его надо мной прежде, чем я успела промокнуть. А гроза грохотала уже над самыми нашими головами.
– Побежали? – спросил меня товарищ Сон так, словно мы с ним в детстве ходили в один и тот же детский садик, а не видели друг друга в первый раз в жизни.