Совьетика

Ощущений такой силы и остроты я не испытывала еще никогда. Даже когда была влюблена в придуманного мною Бобби и могла воображать его себе совершенно таким, как мне захочется.

«Нет, нет, не может этого быть»- говорила я себе,- « Женя, тебе это только показалось. Это языково-культурные различия, ты его просто не так поняла» Но ведь каждый раз, вспоминала я, каждый раз, когда я оставалась одна – где-нибудь на лавочке в ожидании Чжон Ок и остальных, за моей спиной неизменно слышались его размеренные шаги – это Ри Ран спешил поговорить со мной. Помните, как князь Андрей в «Войне и мире» загадывает, что если Наташа подойдет прежде к своей кузине, то будет его женой? …

Казалось, он не хотел потерять ни одной минуты этого такого драгоценного времени. Если во время такого разговора он брал меня ненароком за руку, у меня было такое чувство, что из глаз у меня вот-вот тоже посыплются искры. Видимо, сам Ри Ран испытывал что-то похожее, потому что в свою очередь, отбегал после этого куда-нибудь в сторону и начинал петь. Негромко, по-корейски, так что я не знаю, о чем, но с такою душой, что у меня по спине шли мурашки. Мне вспоминался Адриано Челентано в фильме «Укрощение строптивого», который в определенные моменты начинал в таких случаях колоть дрова. Но если то, что делал Челентано, было комичным и немного плоским, то при виде поющего Ри Рана моя собственная душа просто вся выворачивалась наизнанку, как сказал бы он.

Один раз после такого нашего тет-а-тета Ри Ран вдруг отобал у Хиль Бо баранку и начал сам вести автобус – да с таким ветерком, что через полчаса, к огромному своему конфузу, загнал его насмерть. Нам пришлось вылезать и ловить попутку, а рассерженный не на шутку Хиль Бо остался автобус чинить Ри Ран после этого целый день не смотрел мне в глаза. Но самое замечетальное, что никто так и не понял, какая это муха его укусила. Никто, кроме меня….

Мне и самой хотелось петь, смеяться и парить в воздухе как птица! Я расцветала от каждого его слова, от каждого его взгляда.

Я смотрела на Корею – и мне хотелось умереть. Умереть здесь от испытываемого мной счастья, а не возвращаться вновь в гнилой и тухлый, зажравшийся мир «золотого миллиарда». И в то же время мне еще больше хотелось жить – от одного того только что на свете есть Ри Ран и эта невероятная, неповторимая, удивительная страна. Если бы эти заокеанские гады только оставили ее в покое!

Я не помню, сколько мы так танцевали. Время остановилось для меня.

Но вот музыка стихла, и народ начал постепенно расходиться. Мы побрели обратно к гостинице, с трудом продираясь сквозь веселую, разноцветную, смеющуюся и все еще поющую толпу. Я на ходу раздумывала, стоит ли сказать Ри Рану то, что мне сейчас хотелось сказать. Или же это вызовет у него реакцию а ля Никита Арнольдович в далекой перестроечной Москве.

Я колебалась. А вдруг он не так поймет меня? Хотя когда это было, чтобы он меня не так понимал? Я его – это да, это бывало, но он… Ри Ран, казалось мне иногда, просто читает мои мысли.

– Ри Ран, если хотите, мы с Вами можем перейти на «ты». Если, конечно, Вы не сочтете это слишком с моей стороны фамильярным, – добавила я поспешно.

Выражение его лица поразило меня.

– Спасибо, большое спасибо, Женя. Я очень надеялся, что ты это скажешь. Ты как яркая искорка в нашем большом революционном костре.

Я смущенно промолчала, и так мы шли, и шли, и шли….И мне хотелось, чтобы этой дороге не было конца.

– Женя… Не буду спрашивать тебя куда ты едешь и зачем. Просто хочу знать, что побудило тебя принять это решение, – сказал мне Ри Ран уже возле самой двери нашей гостиницы.

Я задумалась – над тем, как бы лучше выразить это в словах.

– Потому, что я не могу больше сидеть сложа руки и бездейственнно наблюдать за тем, как нашу планету захватывает парша.

– Парша?

– Ну да, это такая заразная болезнь у растений. В нашем саду дома росли груши. Сначала немного запаршивело одно дерево, но никто из нас не обратил на это внимания. Через год все груши на нем покрылись черными пятнами, и их невозможно стало есть. Кто-то из соседей сказал нам: «Это ничего, у вас же есть еще одно грушевое дерево, за домом». И действительно, до него болезнь еще не добралась. «Нет,»- сказал мой дедушка- «Если мы сейчас ничего не сделаем, то на следующий год запаршивеет и то, здоровое дерево.»… Понимаешь, Ри Ран?

Он кивнул:

– Понимаю.

– Дело не только в том, что я хочу чувствовать себя полезной, хочу помогать людям, которым нужна моя помощь. Для этого можно было бы стать и санитаркой в больнице. Дело в том, что пора ставить захватившую наши сады паршу на место. Отвоевывать их у нее. Шаг за шагом. Ты можешь спросить – а почему тогда не дома. Это очень болезненный для меня вопрос, но я тебе на него отвечу. Мне ничего в жизни не хотелось бы больше, чем это. Но очень многие люди у нас все еще пребывают в состоянии зимней спячки: там им легче, ведь просыпаться слишком страшно, а во сне может даже привидеться что-нибудь приятное. Сейчас молодежь начинает просыпаться. Начинает интересоваться нашей историей – не по учебникам Сороса. Начинает задавать вопросы. Начинает задумываться. Слава богу, перестают думать, что Запад – это рай на земле, а «рыночная демократия» – панацея от всех бед. Для этого нужно время. Если спящего человека растолкать посреди глубокого сна и сказать ему, что он должен делать- то или другое, то даже если вы абсолютно правы, знаете, куда он вас спросонья пошлет? Дайте ему проснуться – оглядеться вокруг а потом уже начинайте вырабатывать план совместных действий. Ну и так что же, все это время сидеть сложа руки, когда сами-то вы уже давно проснулись? Или же помогать в это время тем, кто ведет жестокую битву за собственный сад, потихоньку отвоевывая его у паразитов? Помнишь учение Ленина о слабом звене в цепи империализма? Моя страна была когда-то таким звеном, но на сегодняшний день им являются другие страны. И помочь их жителям разорвать эту цепь – даже если твоя эта помощь и кажется тебе совсем незначительной – святое дело…

К этому времени мы уже поднялись пешком на мой гостиничный этаж, не дожидаясь лифта. Ри Ран улыбнулся:

– Помнишь, в вашей сказке для того, чобы вытащить репку в огороде, понадобилась помощь мышки? Без нее дело ну никак не шло…

– Ну, если хочешь, считай меня мышкой. Но главное – не сидеть сложа лапки… то есть руки! А домой я еще обязательно вернусь, ты не беспокойся!

При этих словах Ри Ран отчего-то заметно погрустнел.

– Я что-нибудь не так сказала? – забеспокоилась я.

– Нет, нет, все так, Женя…Все абсолютно и совершенно так. И ты совсем не мышка из сказки- ты Елена из романа Тургенева «Накануне».

Но выражение лица его оставалось печальным. Мне захотелось сказать ему что-нибудь хорошее.

– Ри Ран, да если бы ваша страна нуждалась во мне, то я бы…Раз уж ты вспомнил про Елену Стахову.

Он не дал мне договорить.

– Женя… Ах ты моя ласточка весенняя! – сказал он проникновенно. Крепко пожал мне руку и побежал вниз по гостиничной лестнице…

Ри Ран ушел, а я еще долго не могла успокоиться. И от его «ласточки» в том числе. Сам того не зная, Ри Ран задел очень чувствительную для меня струну. Что будет дальше – потом, когда моя миссия на Кюрасао подойдет к концу?

Точно я знала только одно: ирландская сага в моей жизни подошла к концу. Ветеранка-партизанка Вайолет сказала как-то, что «удовлетворение должно быть в том, чтобы найти способ противостоять тому, что нас окружает – где бы это ни было». И она, конечно, была права. Это при условии, что ты не чувствуешь себя преданной теми, кого ты считала своими товарищами…

Строго говоря, это не было предательством как таковым – я просто приняла их не за тех, кем они оказались. Почти как когда-то Саида. Кто-то ведь говорил, что русская женщина всегда найдет грабли, чтобы на них наступить!

Это не меня они предали – это было предательство ими своих собственных идеалов во имя американских инвестиций. Но в моем мироощущении предательство идеалов можно было как-то понять, чем-то оправдывать, только простить было нельзя. Это то же самое, что и предательство живого человека, твоего товарища.