Советская поэзия. Том первый
Шрифт:
‹1922›
ПАРТБИЛЕТА 224332
Весь мир грабастают рабочие ручищи, Всю землю щупают, — в руках чего-то нет… — Скажи мне, Партия, скажи мне, что ты ищешь И голос скорбный мне ответил: — Партбилет… Один лишь маленький… а сердце задрожало. Такой беды большой еще никто не знал! Вчера, вчера лишь я в руках его держала, Но смерть ударила — и партбилет упал… Эй, пролетарии! Во все стучите двери! Неужли нет его и смерть уж так права? Один лишь маленький, один билет потерян, А в боевых рядах — зияющий провал… Я слушал Партию и боль ее почуял. Но сталью мускулов наполнилась рука: — Ты слышишь, Партия? Тебе, тебе кричу я! Тебя приветствует рабочий от станка. Я в Партию иду. Я — сын Страны Советов. Ты слышишь, Партия? Даю тебе обет: Пройдут лишь месяцы — сто тысяч партбилетов Заменят ленинский утраченный билет. ‹24 января 1924 г.›
КОМСОФЛОТСКИЙ МАРШ
1 Низвергнута ночь. Подымается солнце Над морем рабочих голов. Вперед, краснофлотцы, вперед, комсомольцы, На вахту грядущих веков! Вперед
‹1924›
Я БРАЛ ПАРИЖ!
Я брал Париж! Я. Кровный сын России. Я — Красной Армии солдат. Поля войны — свидетели прямые — Перед веками это подтвердят. Я брал Париж. И в этом нету чуда! Его твердыни были мне сданы! Я брал Париж издалека. Отсюда. На всех фронтах родной моей страны. Нигде б никто не вынес то, что было! Мечом священным яростно рубя, Весь, весь напор безумной вражьей силы Я принимал три года на себя. Спасли весь мир знамена русской славы! На запад пяля мертвые белки, Успели сгнить от Волги до Варшавы Фашистских армий лучшие полки. Ряды врагов редели на Ла-Манше. От стен Парижа снятые войска Пришли сюда сменить убитых раньше, Чтоб пасть самим от русского штыка. Тех, кто ушел, никем не заменили, А тех, кто пал, ничем не воскресишь! Так, не пройдя по Франции ни мили, Я проложил дорогу на Париж. Я отворял парижские заставы В боях за Днепр, за Яссы, Измаил. Я в Монпарнас вторгался у Митавы. Я в Пантеон из Жешува входил. Я шел вперед сквозь битвы грохот адов, И мой удар во фронт фашистских орд, Мой грозный шаг и гул моих снарядов Преображали Пляс-де-ля-Конкорд! И тем я горд, что в годы грозовые Мы золотую Францию спасли, Что брал Париж любой солдат России, Как честный рыцарь счастья всей земли. Во все века грядущей светлой жизни, Когда об этих днях заговоришь, Могу сказать я миру и отчизне: — Я брал Париж! ‹1944›
ВАСИЛЬ БОБИНСКИЙ
(1898–1938)
С украинского
ПЕСНЬ КРЫЛАТЫХ КЕНТАВРОВ
Мы все — в неистовом разгоне, Все — в молодом, хмельном вине. Крылатые, как птицы, кони — Летим, взметая столб огней. В нас каждый мускул просит песни, В сердцах — торжественный пеан. Нам жизнь стремит свой зов чудесный Как пенный, пьяный океан. Нам не страшны косые взоры И зависти змеиный яд, — Про нашу мощь, взрывая горы, Копыта сталью говорят. Как призраки безглазой ночи, Поводья сброшены долой. По жилам плещет и клокочет — В природе конской — ум людской. Мы гнули долго под ярмами Господскими — свои хребты, И за господскими стопами Мы шли, покорны и просты. Но вот однажды вспыхнул разом В нас яростный мечты пожар, — И мы не приняли приказа, Удар — вернули за удар И сбросили сатрапов цепи, И — воля тысячи сердец — Как гром ударило по степи: «Господ — долой! Им всем — конец!» В священном, творческом усилье Мечты, не знающей границ, Мы развернули наши крылья, Мы овладели тайной птиц. Косматое прияло тело Величие и простоту, И нежных рук, и грудей белых Мы оценили красоту. Как призраки безглазой ночи, Поводья сброшены долой. По жилам плещет и клокочет — В природе конской — ум людской. И кто нас приневолить сможет? Кто скажет: вот, таков ваш путь? Кто наши крылья уничтожит, Заставит нас назад свернуть? Никто! Никто! Мы на свободе! Мы — вольный пламень, вольный люд! Мы все — в неистовом походе, Мы — без оков, без узд, без пут! Крылатый легион кентавров — Прекрасный зверь, и Дух, и Мысль — Увенчанный венком из лавров, Свой звездный путь свершает: ввысь! ‹1924›
СЕМЬ ЛЕТ
…приятнее и полезнее «опыт революции» проделывать, чем о нем писать.
Дело — вот что на первом месте, только в деле глубокий смысл. В каждом слове, в самой беглой пометке неразрывны — дело и мысль. Беднякам, что от голода гнутся, бунтарям, опаленным борьбой, Ты дал смысл, Ты дал цель: творить Революцию — высочайшую мысль в наиславнейшей из войн. Ты дал крылья, направил в полет великанов, бывших рабами, Ты из мертвых пустынь и болот вызвал пламя вулканной лавы, Ты, сумевший бурю взнести за безмерные дальние дали, Ты веленьем ума гениального начертал ей пути. Всюду Ты: на фронтах с партизанами, с теми, кто с незакрытыми ранами, с фосфорическим блеском в глазах банды белых рассеивал в прах. Всюду Ты: с теми, впрямь беззаветными, что кротами борьбы неприметными в центры гнета, в толщу, за фронт проносили восстания взлет. Всюду Ты: в Баварии, Пруссии, Венгрии, там, где руки, трудом непосильным изъедены, пулеметную сталь обнимая, за Советскую власть умирали. Всюду Ты: в Вашингтоне, в Чикаго, в Кантоне и в кровавых застенках заморских колоний, там, где гнутся хребты, своей кровью окрасив грунт, Ты выращивал бунт. Ты дал крылья, направил в полет великанов, бывших рабами, Ты из мертвых пустынь и болот вызвал пламя вулканной лавы, Ты, сумевший бурю взнести за безмерные дальние дали, Ты веленьем ума гениального начертал ей пути. Мы семь лет без Тебя растем, растет революция с нами. И там, где железным плечом поддержали красное знамя, и там, где огнистым мечом люди бой ведут с палачами. Нам семь лет пытались вредить заправилы Рубля мирового, мы ж семь лет не устанем твердить Твое мудрое, ясное слово: Революцию приятней творить, чем писать о ней снова!.. Да, семь лет без Тебя… Но скорбь по Тебе переплавлена в огненном тигле. В повседневной, упорной, как сталь, борьбе мы закон движенья постигли: Революции светлая хартия — генеральная линия партии! Нам пытаются вновь вредить заправилы Рубля мирового, мы ж стремимся в дела воплотить Твое мудрое, ясное слово: Революцию полезней творить, чем писать о ней снова!.. Дело — вот что на первом месте, только в деле глубокий смысл, в каждом слове, в мельчайшей беглой пометке неразрывны — дело и мысль. Беднякам, что от голода гнутся, бунтарям, опаленным борьбой, Ты дал смысл, Ты дал цель: творить Революцию — высочайшую мысль в наиславнейшей из войн!Январь 1931 г.
ВАСИЛИЙ КАЗИН
(Род. в 1898 г.)
КАМЕНЩИК
В. Александровскому
Бреду я домой на Пресню, Сочится усталость в плечах, А фартук красную песню Потемкам поет о кирпичах. Поет он, как выше, выше Я с ношей красной лез, Казалось — до самой крыши, До синей крыши небес. Глаза каруселью кружило, Туманился ветра клич. Утро тоже взносило, Взносило красный кирпич. Бреду я домой на Пресню, Сочится усталость в плечах, А фартук красную песню Потемкам поет о кирпичах.‹1919›
РАБОЧИЙ МАЙ
Стучу, стучу я молотком, Верчу, верчу трубу на ломе, — И отговаривается гром И в воздухе, и в каждом доме. Кусаю ножницами я Железа жесткую краюшку, И ловит подо мной струя За стружкою другую стружку. А на дворе-то после стуж Такая же кипит починка. Ой, сколько, сколько майских луж Обрезков голубого цинка! Как громко по трубе капель Постукивает молоточком, Какая звончатая трель Гремит по ведрам и по бочкам! ‹1919›
РУБАНОК
Живей, рубанок, шибче шаркай, Шушукай, пой за верстаком, Чеши тесину сталью жаркой, Стальным и жарким гребешком. Ой, вейтесь, осыпайтесь на пол Вы, кудри русые, с доски! Ах, вас не мед ли где закапал: Как вы душисты, как сладки! О, помнишь ли, рубанок, с нами Она прощалася, спеша, Потряхивая кудрями И пышно стружками шурша? Я в то мгновенье острой мукой Глубоко сердце занозил И после тихою разлукой Тебя глубоко запылил. И вот сегодня шум свиданья — И ты, кудрявясь второпях, Взвиваешь теплые воспоминанья О тех возлюбленных кудрях. Живей, рубанок, шибче шаркай, Шушукай, пой за верстаком, Чеши тесину сталью жаркой, Стальным и жарким гребешком. ‹1920›
* * *
Привычка к спичке — искорка привычки К светилам истинным. Но спичка мне люба Не менее — и потому люба, Что чую я обличий переклички, Что чую: в маленьком обличье спички Таится мира пестрая судьба. Чирк! — и зарумянится Скрытница огня, Солнышка племянница, Солнышка родня. Деревянным запахом Полыхнет лесам, Улыбнется фабрикам, Дальним корпусам. Случается: бреду в ночном тумане, Бреду в тумане, грустно одинок, И, как ребенок, вспомнивший о маме, Я просияю и взлучусь лесами, Лесами, корпусами, небесами, А небеса и сами Взлучатся дальними мирами, — Когда нечаянно в кармане Чуть громыхнет неполный коробок. ‹1923›
БАЙДАРСКИЕ ВОРОТА
Автомобиль рванул, — и за спиной, С полу-семейной флотской стариной, Отбитый пылью, скрылся Севастополь… И взор — нетерпеливою струной: Скорей бы море вскинуло волной, Чтоб осрамить пред пышною страной Всей оглушительною вышиной И кипарис и тополь! Летим — и словно Крым зачах, Летим — и, словно в обручах, Мы в кряжах кружим ожиданье: Да скоро ль прянет волн качанье? Летим — и прямо на плечах Громады скал… Коснись — и трах! Летим, поддразнивая страх, — То под горами то на горах, — И хоть бы моря дальнее мерцанье! Уже готово Крыму порицанье… Летим, летим… Резвится пыльный прах Летим, летим — и впопыхах В пролет ворот и — ой! И — ах! Ах! — И в распахнутых глазах Пространств блистательный размах, Пространств морское восклицанье! ‹1926›
СНИМОК
На нем — ни одной из любимых. Не встретишь ни мать, ни родню. Но есть он, чуть выцветший снимок, Который я свято храню. Взгляну ль на него ненароком Иль брошу сознательно взгляд, Вскипая в волненье глубоком, По-детски и горд я и рад. Взволнуюсь я чуда явленьем — И взгляд мой затеплит слеза: Мелькнет и засветится Ленин, Как счастье ворвавшись в глаза. Он вспыхнет, подпертый толпою, Такой весь до кепки родной, С такою фигурой простою Под древней Кремлевской стеной. Стоит он, мудрец — покоритель Врага, закрывавшего свет, Великий наш первоучитель, Провидец всех наших побед. И, глаз проницательный Щуря, Следит он, как в зорях знамен Шагает Октябрьская буря, Шумит непреклонность колонн. И вздрогну я с чувством священным, Как гляну в удачу свою, Что с ним, с дорогим, с незабвенным, Я рядом, мальчишка, стою.
Поделиться с друзьями: