Советская поэзия. Том первый
Шрифт:
‹Август 1963 г.›
ЗРЕНИЕ
Известно не только якутам, откуда зима идет. В метели, в бураны укутан Памир у звездных ворот. На дальней какой-то планете, где вряд ли гадают о нас, и там по-земному ветер снежком обдувает наст. Немыслимым было когда-то увидеть незримого лик. Ничтожней
‹Март 1964 г.›
ОВЕС
От ночной росы, от холодных звезд в холодном поту проснулся овес. Прозрачные утренние небеса коснулись шершавых бровей овса. Ему с кукурузой дружить и к пшенице белокурым чубом клониться. Пускай он ростом с ними не вровень, он налит силой, он дышит здоровьем. Он ходит под ветром, взъерошен, белес — с глазами детскими Геркулес. Недаром к нему, чтоб задор не погас, тянется лошадка моя Пегас. ‹Май 1964 г,›
ИЗБА
Александру Яшину
Изба как изба — над крышей труба. Приметою древнего быта глядит тупорыло корыто. Тяжелые чугуны от сажи и дыма черны. И, недосыпая ночи, их надо ухватом ворочать. Расписаны ставни; бревенчаты стены. Невзрачен над крышею крестик антенны, но в тесной избе с голубого экрана шумят океаны, волнуются страны, мелькают знамена, горнисты трубят… Изба и такою узнала себя. Ей старое снится, ей новое снится. Стоит телевизор под самой божницей.‹Февраль 1965 г.›
ВЫСОТА
Какого мненья о себе прославленный Казбек? Высокомерен ли Эльбрус? Судить я не берусь. Когда они туманы пьют из звездного ковша, вдруг прозревая, жизнь свою читают не спеша. Холодной вечности сродни стоят, и суть проста: такими не были б они без горного хребта, когда бы их не поднял он под купол голубой, раздвинув смутный горизонт, не подпирал собой… Понять ли самому хребту, как в смысл ни погружен, вершин (своих же) высоту, где воздух разрежён, где холоду искриться днем, где ночью спать звезде, что судят на земле о нем по этой высоте. ‹25 февраля 1969 г.›
ОБРАЩЕНИЕ К ВРЕМЕНИ
Ах, время, помедли, помедли! Я знаю, куда я влеком, а ты вокруг солнца петли кладешь и кладешь венком. Не счесть на земле рассветов, закатов, что будут на ней… Ах, время! Дай мудрых советов и неторопливых дней! ‹8–9 марта 1969 г.›
ВЗГЛЯНУВ НА ЧАСЫ
Будущее! Ты перед глазами моими.
Тот вечер даже для мечты далек. Но вижу через даты все и сроки: над книгою склонился паренек, не правнук, нет, — потомок мой далекий. Историю штудирует юнец, то, что в веках минувших отшумело. Тот шрифт для школьника, возможно, мелок, но в нем огонь таится и свинец. В нем отвердели шелестом сады, побед народных проступают клики и просочился алый цвет звезды, что в мир принес Семнадцатый великий. Поэтов вижу. Пусть не многих чтут, пусть, как сегодня, кто-то любит позу, — они кибернетическому мозгу слова бессмертных муз не отдадут. Язык обрел всечеловечный дар: будь это в речи будничной, в хорале, в него, как пчелы со цветов нектар, народы лучшие слова собрали. В той дали дальней дорогие мне, как сквозь туман, мечта являет лица… Часы. Они привычны на стене. Как долго час на циферблате длится!‹Сентябрь 1974 г.›
АДЕЛИНА АДАЛИС
(1900–1969)
* * *
Все ближе горы понемногу, Все глуше улицы слышны… Ложатся тени на дорогу Под первой четвертью луны. «Доверься мне, — поет природа, — И погляди по сторонам: Вот молодое время года Вновь припожаловало к нам… Как бескорыстны ветви эти, Как ветер вечера хорош!.. И жизнь ты прожила на свете, И смерть со мной переживешь». ЧЕЛОВЕК
Человек себе еще неясен, — Знаю это я наверняка. Человек, как дуб или как ясень, На поверхность шел из глубока… Человек — не то, что видно глазу, И не то, что чувствует рука! К самому себе пришел не сразу, — Шел, и шел, и шел издалека… СЧИТАЕТСЯ…
Считается, что жизнь — удача разовая… А вдруг — не так? А вдруг — всегда жига, С планеты на планету перебрасывая, То в рай, то в ад, людские существа? Но что теперь душе послужит меркою? Пускай микроскопический кристалл, Пусть квантами раздаст свою энергию!.. Кто был однажды — быть не перестал. То в странствие научно-фантастической Пускается, то вроде в волшебство Явление живое, не мистическое — Проявленное жизнью существо. Не знаю я, как делается это, Но делается, — знаю, между тем… И наша, как и прочие, планета Для некоторых — ад, другим — эдем! Быть может, для кого-нибудь спасительна, Другому — в самый раз ее корить! А бога-то на свете нет, действительно, Кого за все миры благодарить?… * * *
Нет, мы не рождаемся с душой: Жизнью вырабатываем душу. Этою поправкой небольшой Вечную иллюзию разрушу, — Страхам старины и новизны — Вымыслу о бренности — не верьте: Смертными на свет мы рождены, Чтобы зарабатывать бессмертье. * * *
…Кто-то, глубоко во мне живущий, Знает много песен и стихов, С легкостью, лишь гениям присущей, Строки он подсказывать готов. Но, живя не по его законам, В тяжести коснея, как скала, — Все ловлю я слухом напряженным: Верно ли подсказку поняла? НАИРИ ЗАРЬЯН
(1900–1969)
С армянского
* * *
На чужом ты сгорела огне, Мне досталась лишь горстка золы. Лишь в очах — в тайнах пепельной мглы Тлеет искоркой грусть обо мне. Я б хотел принести тебе в дар Все не спетые песни мои И в любовном хотел забытьи Вновь раздуть эту искру в пожар. Поздно, друг… Дал я верный обет: До конца моей жизни земной Я в плену у заботы иной, И бессмертный сияет мне свет. ‹1939›
* * *
Любимая, как нежен голос твой! Мне дороги слова родимой речи. В них — ожиданье, и призыв живой, И обещание счастливой встречи. Так назови же имя «Наири», Чтоб новый смысл все звуки обрели в нем, И дрогнет сердце… Так богатыри Дубы трепещут под весенним ливнем. Но с голосом в разладе милой речь, Суровое меня сразило слово. И я из раны острия стального Не вырву, чтобы кровью не истечь.
Поделиться с друзьями: