Советская поэзия. Том первый
Шрифт:
Воротись обратно из Зазвездья…
Уже в Зазвездье красный флаг огнистый. Подвластно все мозолистым рукам. Идут с открытым сердцем коммунисты. Любить тебя — их заповедь векам! Они несут знамена боевые, Благоговейно осеняют Русь. Они клялись беречь тебя, Россия, И я под их знаменами клянусь!‹1959›
* * *
О Русь, взмахни крылами!
Да, есть слова глухие, Они мне не родня, Но есть слова такие, Что посильней огня! Они других красивей — С могучей буквой «р», Ну, например, Россия, Россия,‹1959›
ПРИГЛАШЕНИЕ К ПУТЕШЕСТВИЮ
Вот она, в сверканье новых дней! Вы слыхали что-нибудь о ней? Вы слыхали, как гремит она, Выбив из любого валуна Звон и гром, звон и гром? Вы видали, как своим добром, Золотом своим и серебром Хвастается Ладога моя? Вы слыхали близко соловья, На раките, над речной водой? Вы видали месяц молодой Низко-низко — просто над волной? Сам себе не верит: он двойной! Вы видали Севера красу? Костянику ели вы в лесу? Гоноболь, чернику, землянику, Ежевику? Мяли повилику? Зверобой, трилистник, медуницу? Сон снимали сказкой-небылицей, С глаз сгоняли, как рукой? Вы стояли над рекой Луговой, достойной песни?… Если нет и если, если Вы отправитесь в дорогу, Пусть стихи мои помогут К нам прийти, в родимый край. Так что знайте, Так что знай… ‹1959›
ИЗ БИОГРАФИИ
Я хожу не по графику — По тропинкам и мхам. Вся моя биография Разошлась по стихам. Вся- от красного флага До ломтя на столе, Вся — от первого шага По родимой земле. Вся — от песни певучей, Что зовем и поем, До былины дремучей В Заонежье моем. От подснежников милых На вешней заре До отцовской могилы На старом бугре. Вся — от листьев опалых До весенних ветвей, До звезды пятипалой На папахе моей. Мы, где надо, не трафили Ни чужим, ни родне… Вся моя биография На родной стороне: Не в какой-то ограде, А в ветрах верховых, И в походной тетради, И в стихах фронтовых, И в делах, и в опале, Той, что лютой зовут, И в друзьях, что отпали, И в друзьях, что живут. Кто-то вечно под тучами, День за днем — ни строки, Где-то слово замучили, Зажимая в тиски. Ну их к дьяволу с квотой, Утверждающей лень, И глубинной зевотой, Низвергающей день! Я же знаю дорогу, Путь извечный, крутой, И пока, слава богу, Незнаком с немотой! ‹1964›
ХАСАН ТУФАН
(Род. в 1900 г.)
С татарского
НЕ БУДЬ ПОЛОВИНЧАТЫМ
Отец наставлял меня в долгий путь: — Скоро я этот мир покину, Сын мой, всегда человеком будь, А не так — середка наполовину. Жизнь прижала меня понемногу: Спина согнулась, мослы искривились. Я — старый медведь, размышляющий у берлоги, Из которой уже не вылезть. Если уряднику не отомстишь, сынок, Благословенья лишу, так и знай! Ладно, прощай… Жаль, подарка собрать не смог… Не увидимся — вспоминай! — Опираясь на палку, Сгорбив широкое тело, Он остался… А я устремился в мир. Дорога в неведомое летела, Раскинулись даль и ширь… Старику посчастливилось: бури безмерной Довелось увидать торжество ему. А как рухнули троны — тогда он, наверно, Благословил нас. По-своему. ‹1926›
ЕЩЕ ДАЛЕКО ДО ЗИМЫ
Боюсь, что, листья дней моих губя, Мороз ударил рано в этот раз: Еще далеко до зимы, а я, Я желт, как молнией задетый вяз. Еще зиме не передана власть, А листья опадают и в тепле… Быть может, время по ветру упасть, Свалиться и уснуть, припав к земле? Советует рассвет, зовет заря: «Ложись, Хасан-абый!» Все
это зря: Не получается бездумный сон — Сомкну глаза, и снится мне Назон. Друзья, мне все равно покоя нет. Могу залечь в берлогу, как медведь. Все будет сниться мне Назым Хикмет, И Искандер, и колокола медь… ‹1942›
* * *
Ты ровесница вечности. Меры Нет тебе. Ты не ведаешь бренности. В твоей памяти многие эры, Он же — только дитя современности. Ты дорогу ему начертала, Ты предопределила дела его, А теперь посмотри, что с ним стало И куда та дорога вела его! Он вернулся из дали постылой, Мукой кормленный, бедами поенный; Ты сама его в путь проводила, Так сама и ворота открой ему. Упади ему в ноги, безгрешному, И не бойся — пинка не получишь. Лишь одним одержим он по-прежнему Как бы мир переделать получше. ‹1966›
ИЦИК ФЕФЕР
(1900–1952)
С еврейского
* * *
Со мною конь, мешок и шашка, Я запыленный, молодой, И набекрень надета шапка С красноармейскою звездой. Готов к ранениям и бедам, В дорогу дальнюю готов, Я поклонюсь и хатам белым, И дымам дальних городов. Лечу я по земному шару, О прежней жизни не грущу, Свечу себе своею шапкой И шашкой истину ищу! ‹1918–1920›
НЕЛЕГКИЙ ПУТЬ
По диким склонам я блуждал, Рукой касался диких скал, Срывал я дикие плоды, Был труден путь. Я вкус беды Испробовал и высоту, Я был, как птица на лету, К земле влекла меня тоска, Но я запомнил облака… Пришлось бродить и по морям, Как был я горд, как был упрям, Я без указки мог найти Во тьме пути. Я знаю множество дорог, Увы, какой мне в этом прок? Я заблудился, не пойму, Где стежка к сердцу твоему. ‹1936›
ПЕРВЫЕ СТИХИ
Я помню в Шполе уличку Лесную, Запущенную, грязную, смешную, Старушек, ковыляющих по ней, И сверстников, оборванных парней, И балагул, орущих по проселкам, И летом пыль, и снег с морозом колким. Четвертое июля. Синева. Год восемнадцатый вступил в права, С нуждой окопной, с подвигом военным. Кто молод был, в быту обыкновенном, Везде и всюду счастия искал — Кто на земле, кто среди острых скал. Я тоже молод был, и понял это, И крепко зажимал подарки лета В горячих лихорадочных руках. Мой карандашик заработал быстро, И вот не буквы — огненные искры Рассыпались в тетради на листках. Начало всех начал, большая дата! Тех строчек нет, затеряны куда-то. Но первенцев припомнил вдруг поэт, — Наверно, потому, что были плохи. И, загрустив о ранней той эпохе, Он старше стал ра двадцать с лишним лет Я вспомнил уличку Лесную в Шполе, И щебет птиц, и канонаду в поле. А нынче лишь пустыня предо мной. Четвертое июля в дымном зное, И солнца блеск, и небо — все иное, Чем в юности, и я совсем иной. Суха пустыня. Солнце жжет нещадно. Бреду вперед, и тени нет прохладной. Полдневный зной пронзает сотней жал. И сгорблен я заботою тяжелой, И помнится мне ветерок над Шполой, Который в молодости освежал. ‹1943›
СТАРЫЙ НАПЕВ
Старинный напев так и движется вслед, Знать, пел его кто-то не раз, Иль тень этой песни, которой уж нет, Тот звук, что, рождаясь, погас? Быть может, он гимном восстанью служил, В сердцах предводителей пел? И сердце мне шепчет: он несся, он жил, Веселый и легкий — звенел. Взлетал в колыбели, рыдал у могил, Был даром сынам от отцов И связью, быть может, незримою был Извечных начал и концов. Певали его у мадридских костров, Бойцов он в сражение звал, Овеян был тысячью смертных ветров — И тысячу раз оживал. И вот, онемев, он хранилищем стал Для песни Грядущего — сам, На мельнице в сонной воде грохотал, На стройке бродил по лесам. Он вместе со мною бок о бок живет, Я им навсегда полонен, И песней не стал он, но слышу- поет В воротах у Вечности он… Когда же он прочь иногда отлетит, Я в небе ищу его след, — Я верю, он будет оттуда светить, И правнукам шлю с ним привет.
Поделиться с друзьями: