Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

В. Наумова умерла в конце 1941 года.

В 1961 году в Ленинграде вышел сборник поэтессы «Весна в Тикси», подготовленный ее друзьями.

356. В ДОРОГУ

Разгон дорог дождем окутав, Апрель берет над миром власть, — И с ним неведомо откуда Тревога старая взялась. И плечи давит, словно тяжесть Прямоугольник потолка, И снова даль зовет бродяжить, Ветрам дорожным потакать. Но, заглушив весенний шорох, Неотвратимее зовет — Над формулой сухой, как порох, Над лаком импортных приборов — Работ великих третий год. Где путь в горах оборван круто, Где снег ногами не примят, Где по весне ручьи гремят, — Лежат нетронутые руды. И мы на них ведем отряд — В края, где греет неустанно Сухое небо Казахстана, В сибирский комариный зной, Среди низин глухих и мокрых, Необжитой пугая округ Своею песнею шальной. Мы, как машину, до винта Наш край в работе изучаем. И нас просторами встречая, Своих сокровищ инвентарь В любой разведке наших партий Земля вверяет новой карте. Такого жаркого восхода Не знала ни одна заря, — По всем концам земли восходят Пути советского сырья; И нам за ним идти велит Весенний зов, чтоб мы могли Сказать, что хорошо ли, худо ль, Но не деленной пополам, Не как коротенькую ссуду — Сполна переключили удаль На точный пятилетний план. 1931

357. СЕВЕР

Начало я помню. Всего горячее Стремленье уйти от обычных преград. В обложке истрепанной — «Мир приключений», Чужая земля, Наутилус и Грант. И каждому разное снилось ночами: Иному — Австралия, полюс — другим; Но равно томили — как было вначале — По глобусу легшие сетью круги. А мне представлялось: когда на восходе Пустым океаном владеет заря, И льдины отколотые проходят, Холодною прозеленью горя, На ледоколе, а то на собаках, Стремлюсь в снеговой непрерывный мятеж… Как горько бывало проснуться, заплакав От явной несбыточности надежд! Завоеватели! Я не войду В края, ледяной отягченные лавой; Я только по карте рукой проведу Ваш путь, освещенный полярною славой. Придуманные персонажи книжек, Поздней вспоминавшиеся иногда, Они показались скучнее и ниже Обычного роста в былые года. Но сделался в жизни обыденной веским Мой мир невесомый, и в новой судьбе Лежащий у полюса Север советский Иных победителей манит к себе. Выходит, не болтовней впустую, А самой надежной базой труда Всё то, о чем, бывало, тоскую, Предстало взыскательным нашим годам. И, с будничными городами упрочив Отныне союз трудовой навсегда, Ты требуешь новых и новых рабочих, Рудой и пушниной богатая даль. Ты требуешь самых надежных и храбрых, Кто может идти с тобой наравне, Для чьей добычи фундаменты фабрик Возводятся нынче по всей стране, Чьей волей в степях вырастают заводы. К тебе я приду не сегодня еще,— Меня удержали другие заботы, Мне руку свою опустив на плечо. Но передо мною стоишь ты, не тая, Страна ледяная, владенье зимы, — С тобой не прощаюсь, года не считаю, Не в этом — так в будущем встретимся мы! <1932>

358. ВЕСНА В ТИКСИ

Отдых к ночи, а ночи нету — Каждой ночью светло, как днем. Как тут будешь бродить до света, Тьму отыскивать днем с огнем? Утки в забереги слетают, Лед проталинами пошел. Из распадка любую стаю Тут выслеживать хорошо. Всё спокойно в холмах безлесных, Птицы свищут у самых ног, Да гремит в снеговых отвесах Черно-синий лютый поток. Солнце словно желтою пылью Одевает гор наготу; И, расправив рябые крылья, Мне в глаза взглянув на лету, Коршун падает с камня камнем, Пустырей разбойный герой, И скрывается за сверканьем Снега талого под горой. Но в пустыне, одетой светом, Там, где маревом поднят лед. Что за тень, колеблема ветром, На черте горизонта встает? То шагает легкий и скорый Мой товарищ — зачинщик охот. «Здравствуй! — крикну я через горы. — Как охота твоя идет?» И просторной свободой богаты, В цель стреляя под небеса, Сколько разной твари пернатой Мы привяжем на пояса! И к зимовке — уснуть до работы. Уходя, говорим вперебой О работе в порту, об охотах, Об осеннем пути домой. Осень — к осени, к лету — лето. Через несколько быстрых лет Спросишь: молодость моя, где ты? Ничего не слыхать в ответ. И тогда, тяжелее камня С неизвестных слетев высот, Глянет злая тоска в глаза мне, Надо мной задержав полет. Я из самых дальних затонов Верной памяти призову Время солнца и льдов зеленых — Сон, приснившийся наяву. И товарищи выйдут те же, Молодые — как в те года; Мы сойдемся на побережье После радостного труда. Впереди просторно и тихо, Темных крыльев пропал и след, Только в море из бухты выход — Словно в будущее просвет. 1935

359. ИТОГ

Иной судьбы, казалось, не желая, К несбыточному больше не стремясь, Так медленно, так нехотя жила я, В чужую жизнь стучаться утомясь. Ступала от удачи к неудаче, На близкое смотря издалека, Когда, мои пути переиначив, Их повела холодная река. Так палый лист уносится теченьем Куда-то в неизвестность. И пришло То чувство, что зовется отреченьем, Что холодно, пустынно и светло. У моря ветром рвало мох и камень, И приходилось, наклонясь дугой, Карабкаться, держась за трос руками, Храня дыханье, сжатое пургой. И день за днем вставали в сроках твердых Стремленье ветра, уровень воды, Путь облаков и в дождемерных ведрах Сухого снега светлые следы. Еще в июне льды в заливе стыли Зеленые, прозрачны и влажны, А светлая, холодная пустыня Взыграла всеми красками весны. На склонах гор, коричнево-лиловых, Горели мхи и снег сходил на нет; Большой пустырь куражился в обновах Болот, у неба отбиравших цвет. И солнечными длинными ночами, Держа от солнца руку у бровей, Бродила я с винтовкой за плечами, Пугая птиц в оттаявшей траве. И многократно утверждали скалы, Катая эхо моего ружья, Что лишь преддверьем — искусом закала Была вся жизнь прошедшая моя, Что было в ней борьбы постыдно мало. И, отступив в сознании вины, Молчала я, и снова возникала Над голым миром песня тишины. Она в ушах звучала бегом крови, Разгоряченной редкостной весной, Она была прекрасней и суровей, Чем гребни гор и небо надо мной. Оплетена напевом этим длинным, Я волю в нем услышала одну: Огромный зов к застроенным равнинам, Гораздо раньше встретившим весну. И стало ясно: от него не скроешь Себя нигде, и на краю земли Моя судьба — такого же покроя, Как судьбы тех — оставшихся вдали. Мы улью одному готовим соты. И доказал мне этой песни лад, Что жизнь друзей и прежняя работа, Объединясь в усилии, велят Вернуться к ним, чтоб изменять значенье Любых вещей по слову своему. 1935

360. ИСТОРИЯ ПОРТА

В каком краю мы жили целый год! Пришельца он встречает как врага. Ни дерева на камне, лишь метет Пустые горы снежный ураган. В промерах бухты, за буреньем дна Растаяло последнее тепло, И облаком и поступью грозна, Вошла зима, шагая тяжело. Она врасплох застать пыталась нас В палатках на пустынном берегу. И ускореньем метя каждый час, Пришлось дома достраивать в пургу. В три яруса шли койки по стене, — Тут места нет для одиноких дум; И приходили в гости, как стемнеет, Друзья со шхун, зимующих во льду. И в мертвом мире вестью о живом Звучал мотора равномерный стук, И мастерские в трюме баржевом Работали, как в городском порту. А у машины сплоченная рать Не знала слова «отдых» иль «прогул». Для охлажденья воду набирать Из проруби случалось нам в пургу. Ремень порою рвался, как назло, Покрыл одежду нефти жирный блеск, Но свет горел и радио несло Родные голоса из дальних мест. И новый порт Союза, на краю Республики, где нет еще дорог, На право жить заявку сдав свою, Как орден боевой, на карте лег. Пришла весна. Закладывали мол, И аммонал добычу брал у гор,— И скоро первый катер в рейс пошел Опробовать исправленный мотор. Под криками сирены и гусей Росло, нетерпеливей каждый час, Большое ожидание гостей — Гостей, хозяев порта после нас. И вот за длинным мысом — первый дым, Полярным морем подошли суда. Основан порт. Вбегает мол в залив, И меж судами катера снуют… Печаль и боль, откуда ж вы взялись При возвращеньи в прежнюю семью? Тут были холод, вьюга, теснота, Зимою вовсе не бывало дней, Тут крепла дружба, бранью начата, Не много дружб сравниться могут с ней. И край, людей сближающий в беде, Где воля крепнет, как осенний лед,— Он входит в память, ею завладев. В таком краю мы жили целый год… 1935

361. МИШКА

Он спал на льду, на острове Мостахе. От шума он проснулся. Вот опять Раздался шум, и зарычала в страхе И поднялась встревоженная мать. И рухнула. Винтовка била прямо, И промах невозможен в двух шагах. Спускались люди в ледяную яму, Собачьим лаем полнился Мостах, Летело эхо голосов веселых, Все подбегали мишку поглядеть, А к вечеру доставлен был в поселок Зимовщикам трехмесячный медведь. О, ворс пушистый лап короткопалых, Наивные глаза под круглым лбом. В нем обаянье детства проступало Сильнее, чем в детеныше любом. Он быстро с нами научился ладить, Дружил с собакой, словно был щенком, Порою разрешал себя погладить И накормить сгущенным молоком. В час отдыха водился с пленным всякий, Учил его, как учат медвежат. На положенье комнатной собаки Привык звереныш в тамбуре лежать. Весною он, июньским солнцем вызван, Ушел — мы не заметили когда — Купаться в майну. Заблестела, брызнув, Над прорубью студеная вода. И псов сухих упряжка с лаем громким Метнулась — камня крепче каждый клык; Ремня не чуя, путая постромки, Собаки сбились, на медведя злы. И после, лапы врозь, на льду весеннем Он вздрагивал и медленно стонал. Я подле опустилась на колени, И он в последний раз меня узнал. Но, из-под гнета ласки подневольной Освобождаясь, он, как только мог, Стремясь руке ласкавшей сделать больно, Нанес на ней зубов своих клеймо. Я встала, понимая недоверье Ко мне, к чужой, и не сводила глаз С мохнатого комка, что снова зверем — Самим собою — был в последний час. 1935

362. «Бывает, синью неба молодого…»

Бывает, синью неба молодого Ослеплена, сомкну глаза — и вот Весь мир весной давнишней околдован, И вновь она к тебе меня зовет. …Бегут назад поля, речные дамбы И сухостой, чернеющий углем, И легкий ветер залетает в тамбур. Где у подножки мы стоим вдвоем. То словно опускаясь на колени, То снова подымаясь до небес, Мелькает, кружит голову весенний Края дороги обступивший лес. И в наших жилах самым вешним звоном Поет внезапной встречи торжество, И поезд, мчась по неизвестным зонам, Колесным громом чествует его. Но были мы с тобою слишком схожи Своим упрямством и судьбой самой И не сжились поэтому. И всё же — Я знаю — даже в час последний мой, Забот обычных забывая годы, Я захочу хоть раз еще с тобой Услышать дальний голос парохода, Увидеть дым меж небом и водой. И выросший в единое мгновенье, Шумя и подымаясь до небес, Зеленый мой, веселый мой, весенний, У самых окон замелькает лес. 1940

363. ЛЕТО

Жаром веяли дни июля, Накалялся сухой песок, Только на море ветры дули, Был сердитый прибой высок. Здесь, у взморья, друг друга встретив, Мы бродили плечо в плечо: Двое взрослых, и с нами третья — На земле еще новичок. Ей ничто не казалось малым, Не пугала ее гроза, И когда она подымала К дальним тучам свои глаза,— Так до дна они голубели, Будто с первого дня ее Расстилалось у колыбели Моря чистое бытие. А вдали, где каймою плоской Берег заводи окружал, Вечерами лиловой блесткой В камышах прожектор лежал. И порою, когда прохлада Берегами брела впотьмах От маневренной канонады Стекла вздрагивали в домах. Этот грохот на полигоне Был нам сторожем за окном. И, приникнув щекой к ладони, Спали дети спокойным сном, А наутро был снова слышен Хохот в зарослях сосняка И внезапно за ближней крышей Угол паруса возникал. И летящий за яхтой прямо Загорался в глазах ребят Самый чистый, бесстрашный самый Солнцу радующийся взгляд. 1941

364. СНОВА ЛЕТО

Еще со взгорья, как штыки нацелясь Торчат сухие мертвые стволы И, словно зло оскаленная челюсть, На мшистом склоне надолбы белы; Еще землянок черные берлоги Сухим быльем с краев занесены, Зияют в чаще по краям дороги, Но этот лес — живой музей войны. Уж на дрова разобраны завалы. Природа нам союзницей была: Она дождями гарь боев смывала, На пепелища зелень привела. И хутора спускаются в долину, С угрюмым одиночеством простясь, И жизнь полей становится единой, И неразрывной будет эта связь. Еще для слуха кажутся чужими Названья сел, и путь меж ними нов, Но родины единственное имя Встает как день над волнами холмов. И люди здесь спешат трудом и словом Запечатлеть во всем ее черты, Уже навек сроднившись с краем новым В сознании спокойной правоты. 1941

ЕВГЕНИЙ НЕЖИНЦЕВ

Евгений Саввич Нежинцев родился в 1904 году в Киеве. С пятнадцати лет начал работать. Был табельщиком, сторожем, конторщиком, подручным слесаря.

Евгений Нежинцев принадлежит к числу первых рабкоров; в 1922 году в киевской газете «Пролетарская правда» он напечатал первую заметку. В том же году были напечатаны юношеские стихи Е. Нежинцева.

В 1927 году Евгений Нежинцев окончил Киевский политехнический институт и приехал на строительство Волховской гидроэлектростанции. Он писал и публиковал стихи, был профессиональным литератором, но не оставлял своей специальности инженера-электрика. В Киеве в 1930 году вышла его книга «Яблочная пристань», а в 1931 году — «Рождение песни».

Е. Нежинцев занимался также переводами. Он перевел на русский язык многие произведения классиков украинской литературы: Т. Шевченко, И. Франко, М. Коцюбинского и современных поэтов: М. Рыльского, А. Малышко, П. Усенко, Т. Масенко.

Евгений Саввич Нежинцев умер в дни блокады Ленинграда 10 апреля 1942 года.

365. МУДРОСТЬ

Восприняв мудрость чисел и таблиц, Пройдя тройные рощи интегралов, Мы вышли в жизнь, Как в схватку корабли, Обрывки пены бросив у причалов. Нам стали тесны эти небеса И ход планет казался тяжелее. Нам другом был и Ом, и Гей-Люссак, Декарт, Паскаль И Менделеев. И мир был покорен и прост, И формулам должны были поддаться Спокойное мерцанье звезд И душное цветение акаций. Но в гроздьях формул потерялись мы, Найдя не сразу наше назначенье. Философы — Лишь объясняли мир. Мы — Изменить должны его движенье. < 1935>