Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.

Мы возвращались из района вилл и молчали, говорить особо не хотелось. Ну, западная пресса расстарается — это понятно. А мне про что писать? Про руку Кремля писать прикажете? Непопулярная это тема сегодня в русской журналистике, не поймет меня главный. У нас, разумеется, свобода печати, — но не до такой же степени.

— Да, ну и дома у них, однако, — сказал Гена Чухонцев. — Если эти халабуды в Пимлико по два миллиона, сколько же те фазенды стоят?

— Ты понял, что там в основном русские живут? — Кто ж еще столько денег сопрет? Конечно русские!

И опять мы замолчали.

— Татарникову позвоним?

— Зачем звонить?

И снова замолчали. Физиономия Чухонцева делалась все более унылой — и ему тоже отчет писать в прокуратуре, и ему тоже рассказывать, как комитетчики в масках охотятся за лондонскими демократами. Ох, несладко было на душе у майора Чухонцева.

— Позвоним Татарникову?

— Что толку?

Однако через десять минут я все же набрал номер Сергея Ильича, пересказал пресс-конференцию, описал человека в маске и русские виллы. Татарников слушал не перебивая, потом задал странный вопрос.

— Зажег камин, говорите? — спросил Сергей Ильич.

— Огромнейший такой камин, туда грузовик войдет.

— А напротив кто живет?

— Сысолятин, благотворительный фонд. Тоже, я вам скажу, неслабая постройка.

— И камин у него есть?

— Еще какой, с мраморными голыми тетками.

— А направо дом есть?

— Дочка мэра Москвы особняк купила.

— А налево кто живет?

— Заведующий Черкизовским рынком Рафаил Распупов. Заметный такой дом, миллионов на пятнадцать.

— Сзади чей дом?

— Хоромы торговца ракетными двигателями Окроямова.

— Впереди?

— Это наш председатель комиссии по борьбе с монополиями Дармошенко забубенил себе фазенду. Там, говорят, еще шесть этажей вниз.

— И везде, полагаю, есть камины?

— Сергей Ильич! Что камины! Там бассейны с морской водой и аквапарки с живыми акулами имеются.

— Но и камины тоже есть?

— Как не быть? Русский человек любит у камина посидеть. У них по десять каминов в каждом доме.

— Между прочим, в Лондоне камины запрещены с середины прошлого века.

— А кто Сысолятину или Распупову запретит? Или Окроямову? Не смешите, Сергей Ильич. Сюда лондонская полиция носу не кажет, здесь русский район.

— Все-таки полицейские у себя дома, могли бы иностранцам запретить.

— Я вас умоляю! Кто станет связываться! Там что ни дом — глава корпорации проживает! Полицейским собственное начальство сику налимонит, если они к миллиардерам сунутся.

— Что, простите, сделает?

— Сику налимонит! — Это выражение я подхватил у одного блатаря.

— Интересное выражение. — Татарников покашлял. Он не одобрял грубостей в речи. — Да, яркое, хлесткое выражение. Однако к делу. Знаете, почему в Лондоне камины запретили? — Татарникову было безразлично, во сколько мне обойдется этот разговор. — Не знаете? А могли бы поинтересоваться. Потому, голубчик, запретили камины, что в Лондоне климат морской и погода сырая. Дожди, голубчик. Знаете ли вы, что такое английский смог? Это знаменитый непроглядный туман, в котором терялись и гибли люди. Возникал этот туман оттого, что дым каминов попадал во влажную атмосферу, и дождь в сочетании с дымом создавал этот особый эффект. Помните смерть архитектора Боссини? Вы читали «Сагу о Форсайтах»?

— При чем здесь «Сага о Форсайтах»?

— А при том, мой милый, что русские, приезжая в Лондон, спасаются от бесправия отечества — но сами правил не соблюдают. Русские богачи топили в тот день камины, не так ли? Проверьте, какая была погода. Убежден, что дождь. В районе русских вилл возник эффект смога, забытый уже в Лондоне. Полковник потерялся в тумане и упал в канализацию — вот и все.

— Потерялся в тумане?

— Затопили камины и утопили полковника, простите старику плоский каламбур. У вас выражения более хлесткие.

— А водолаз?

— Помилуйте, кто же сумеет в канализации просидеть три месяца? Даже КГБ не все может.

— Попал в туман — и погиб? Значит, не было никакого русского произвола?

— Как раз именно русский произвол полковника и сгубил. Если бы русские борцы за свободу миллиардеров соблюдали законы — то и смога бы не случилось.

— Просто потерялся? Вроде как мы в Пимлико — только там даже и тумана не было. — Я даже не знал, что сказать, таким простым показалось мне это решение.

И почему-то стало обидно за человека в маске. Оказывается, врал он.

— Сергей Ильич, — сказал я. — Допустим, с полковником вы правы. А скажите, как вы нас до отеля-то довели по телефону?

— Совсем просто. Человек обычно поворачивает направо, когда гуляет в незнакомом городе. Я предложил повернуть налево.

Все делалось до обидного ясным. И в газету писать не о чем. И про Ивана Ивановича рассказывать не надо. И пресс-конференция Курбатского — пшик один. И район Пимлико — гадость. И Англия — скучная страна, с колоннами как сардельки. Как-то заурядно все, серо в этой жизни.

— Как у вас все просто выходит, Сергей Ильич. Никаких загадок. А мы-то уж подумали, что у вас система слежения на кухне работает.

Далеко на московской кухне засмеялся Татарников своим дребезжащим смехом.

— Ну что вы, голубчик, какая у меня система!

Царство удмурту

Наши беседы с Татарниковым стали со временем походить на учебные занятия. Класс, то есть кухня в квартире у историка, был крохотный, но учеников собиралось достаточно. Сначала ходил только я, потом ко мне присоединился следователь Чухонцев, а потом в нашу компанию вошла и моя ненаглядная Оксана Коваленкова, редактор культурного отдела моей газеты. Мы смирно сидели за кухонным столом, преданно слушали поучения Сергея Ильича, и все это сильно смахивало на урок в школе — с той только разницей, что ученики были великовозрастные, а учитель то и дело прикладывался к бутылке. Татарников вполне вошел в роль учителя, сделался требователен и ворчлив, и если я не являлся за советом в течение двух недель, обижался и делал мне при встрече выговор.

— Что же, — язвительно спрашивал Татарников, — сами до всего додумались?

— Да что вы, Сергей Ильич, — оправдывался я, — где уж нам додуматься! Просто не происходит ничего интересного.

— Неужели никого за две недели не ограбили? — спрашивал придирчиво Татарников.

— Как это не ограбили! Ограбили, конечно! Еще как ограбили! Но это ж весь русский народ в целом ограбили — а персонально никто не жалуется.

— Досадно, — морщился Сергей Ильич. — Могли бы и пожаловаться. Этому вашему следователю пусть жалуются.