Совок 12

— Слушаю вас, товарищ генерал! — не захотел я выглядеть фамильярным с дедом в присутствии Эльвиры. И оперировать его именем-отчеством потому не счел возможным.

— Ты, Серёжа, молодец, что тянуть не стал! — прогудел старый и мудрый чекист, — И трижды молодцом будешь, если проявишь о Эльвире Юрьевне нормальную человеческую заботу! Не материальную, тут и без тебя есть кому помочь. Ты просто побудь с ней рядом, ей сейчас это нужно. И не смотри, что она вроде бы такая вся из себя самостоятельная, поверь мне, сынок, это не совсем так. Ты хорошо понимаешь меня, Сергей? — по интонации, с которой был задан этот вопрос, я понял, что дед действительно хочет быть уверен, что до меня его посыл дошел.

Не впадая в словоблудие и патетику, я, как смог, обнадёжил Григория Трофимовича, что старшая советница охвачена вниманием и, что без моего участия она не останется.

— Вот и молодец, Серёжа, вот и умница! Вижу, что не ошибся я в тебе! — голос Севостьянова заметно помягчал, а я невольно задумался над причинами его волнений за Клюйко. Которые, на мой взгляд, на формальные походили с большой натяжкой.

— А теперь о приятном! — замироточил, ставший непривычно человечным, голос Севостьянова, — Не хотелось раньше времени, но уж ладно… С учетом того, что все проверки и согласования по тебе уже состоялись и года с той поры еще не прошло, принято решение, включить тебя в ближайший список награждаемых. Это я к тому, лейтенант Корнеев, что в конце этой недели будет подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР! А отдельным, и заметь, именным приказом вашего министра тебе будет присвоено досрочное звание «старший лейтенант»! Чего ты там умолк, дыханье в зобу спёрло? Ну? Что ты на это скажешь, Сергей?!

— Нет, не спёрло, Григорий Трофимович! — до обидного спокойным голосом ответил я своему благодетелю и защитнику, и этим, кажется, немного обидел его, — Скажу, что служу Советскому Союзу, товарищ генерал! Спасибо вам!

— Эх, Корнеев, Корнеев! — не захотел скрывать генерал, что моё равнодушие его покоробило, — Ну что ты за человек такой?! — тебе Родина орден завтра-послезавтра на грудь повесит и новые погоны выдаст, а ты ни мычишь, ни телишься! Тьфу, ей богу! Зря я тебе раньше времени сказал, ей богу, зря! — из трубки мне в ухо понеслись обиженные гудки.

— Это чего вдруг ты служишь Советскому Союзу? — нетерпеливо затеребила мою руку любопытная Эльвира Юрьевна, — Что тебе дед сказал? Колись уже, Корнеев! Или ты забыл, что мне волноваться нельзя? — применила хитрая прокурорша запрещенный, как удар по яйцам, бабский приём.

— Не забыл я ничего, душа моя! — обнял я свой сисястый и жопастый инкубатор, в котором на данный момент вызревает плод наших межведомственных отношений, — Не знаю, понравится тебе это или нет, но совместным приказом МВД и Генпрокуратуры Союза ССР тебя назначили моим куратором по оказанию мне услуг интимного свойства! А по-простому, старшей моей наложницей, Эля, тебя назначили! И заметь, с сохранением звания, и оклада денежного содержания!

У Клюйко округлились глаза и приоткрылся рот. Совсем ненадолго.

— Ты дурак, Корнеев? Ведь врёшь же? — на какие-то пару секунд почти повелась на мою провокацию Эльвира.

Я прекрасно понимал, что её, и без того, расшатанный буйством гормонов разум, дополнительно сбил с толку звонок деда. Голос которого она слишком хорошо знала. Равно, как и его чрезвычайные, и не всегда соответствующие советским законам полномочия. Но от того, что внезаконные, не менее реальные. И мои ответы Севостьянову она тоже слышала собственными ушами. Слышала и ни на миг не усомнилась в их непререкаемой серьёзности. Ибо не тот это человек, генерал-полковник Севостьянов, с которым мент-младенец из районной зажопины посмеет сколь-нибудь вольно шутить и ёрничать.

Однако и глупой курицей Эльвира Юрьевна тоже ни разу не была. Даже с учетом её злостной беременности и всеми вытекающими из неё издержками. Особенно, в части, касающейся общечеловеческой логики и объективного разума.

— Скотина! Никогда больше не смей меня дурой выставлять! — довольно-таки чувствительно приголубила она меня кулаком по хребту. — Говори, сволочь, что он тебе сказал?! Чего это ты вдруг Советскому Союзу служишь, мерзавец?!!

Глава 22

Таиться от носителя своего эксклюзивного и без какого-либо преувеличения, межвременного генофонда я не стал. Какого-то смысла в том просто не было. Всё одно, коль не завтра, так не позднее, чем послезавтра, но Эльвира Юрьевна обо всём и так узнает. Из немногочисленных, но открытых источников. Если уж товарищ Севостьянов в поисках меня позвонил на её домашний номер. Он и разговаривал со мной без иносказаний. А стало быть, если Клюйко его спросит, то разыгрывать перед ней хромого молчуна Рихарда Зорге он тоже не будет. И на все её вопросы касательно моей нескучной судьбы, он обязательно ответит. Легко и безо всякого стеснения, ибо незачем ему скрытничать. А это значит, что колоться перед Эльвирой надо самому. Здесь и сейчас. В соответствии с Кодексом молодого советского подкаблучника.

— Орден мне посулили, душа моя! — горделиво приосанился я, свысока поглядывая на свою подругу, — А Советскому Союзу я служу, потому, что присягу ему давал!

Глядя на пока еще умеренно округлившуюся фигуру своей добросовестно оплодотворённой женщины, я плотоядно облизнулся.

— Да хрен бы с ним, с этим орденом, любимая! Пошли лучше в койку? — начал я аккуратно теснить Эльвиру Юрьевну в сторону комнаты, где дальнейшее наше общение могло бы быть более доверительным и комфортным. Поскольку там находилась широкая румынская кровать с очень качественным и опять же румынским, пружинным матрацем. Который, как я уже имел возможность убедиться, при общении с женщинами, в разы превосходил отечественные образцы.

— Ты опять придуриваешься? Совсем совесть потерял и издеваешься над беременной? — попыталась упереться Клюйко и остаться на кухне, где уже начинал шуметь закипающий чайник, — Какой еще орден?! И за что тебе орден? За какие такие заслуги?

Мне снова стало обидно. Моя любимая женщина, будучи на сносях от меня и уже неоднократно сообщавшая мне, что испытывает ко мне трепетные чувства, вдруг сочла меня недостойным какой-то эмалированной бляхи! Всего-то размером с солдатскую кокарду.

Так и не успев включить взрослые мозги, я не удержался от подросткового хулиганства и социального вандализма по отношению к советской женщине.

— За успешную реализацию особо важного оперативно-технического мероприятия, душа моя! — не выпуская из объятий Эльвиру и дотянувшись до плиты, выключил я конфорку. После чего со значением на лице приглушил голос, добавив в него солидного официоза. С которым в мировых судах моего времени обычно объявляли решения о расторжении брака или присуждали исправработы.

— В установленные товарищем генерал-полковником жесткие сроки я сумел качественно оплодотворить твою яйцеклетку, Эля! За то и награда мне от нашей Родины положена! Боевой орден!

Я заметил, как с ехидным недоверием поджались губы старшего советника юстиции Клюйко. И, чтобы стереть эту, показавшуюся мне ядовито-насмешливой, ухмылку, я уверенно продолжил излагать свою заведомо гнусную инсинуацию.

— Ты только не говори мне, что не в курсе этой целевой госпрограммы по улучшению человеческого материала! — уже строже посмотрел я на свою подругу и продолжил далее, — Человеческого материала, целенаправленно предназначенного для отдельных спецпроектов и секретных нужд государства. И, пожалуйста, Эля, вот только не надо притворяться и делать такое глупое лицо! Мне старик сказал, что ты ознакомлена и везде, где надо, ты расписалась!