Современная болгарская повесть

Я проводила ее до самого выхода. Жена Филиппа держала меня под ручку, так что пришлось взять журнал в другую руку, чтоб не мешал.

Наверное, Филипп нас все-таки видел, потому что у входа в класс он остановил меня и извиняющимся тоном сказал:

— Любит моя жена поговорить. Такая уж она, вы не обращайте внимания.

В классе меня ждала новость. Нашлась готовальня. Над бровью одного сидящего у окна парнишки розовел свежий кусочек лейкопластыря. «Разрушитель» Инджезов, проследив за моим взглядом, выразительно усмехнулся. Парнишка делал вид, что смотрит на улицу. «Вот, а я что говорил!» — Иван Дочев торжествовал.

Все было в порядке. Я раскрыла журнал и вызвала к доске Мариана Маринова.

Мальчик отвечал смущенно, но точно. Похоже, что его преподаватель в софийском техникуме не любил пустых разговоров. Я поставила ему четверку. Взяв дневник, он пошел к своему месту, а я, глядя ему вслед, поняла, что паренек старается подражать походке горноспасателя, но плечи у него были еще узкие и, когда он покачивал ими, то больше всего был похож на молоденькое деревце, где уродилась всего одна груша.

— Четверка! Молодец! — негромко сообщил всем Стоилчо Антов. Его стратегическая первая парта упирается прямо в мою кафедру, и плотник решил, что это дает ему известное право участвовать в выведении отметок. Иногда я замечала, что его шепот раздражает сидящих сзади.

11

— Всех, кто работает не по специальности — вон! — повторил директор. — Мы обучаем шахтеров, металлургов и машиностроителей. Кое-кто наконец должен это понять! Я не позволю, чтобы в моем техникуме учились всякие там парикмахеры, кладовщики из «Плодоовоща» и тому подобное.

Мы сидели в учительской за длинным столом. Старый инженер, преподающий горные машины, виновато мигнул. Наверное, кто-нибудь из «тому подобных» учился в его I «д» группе. Придав лицу самое сосредоточенное и внимательное выражение, красивая математичка потихоньку перелистывала лежащий на коленях последний номер журнала «Прамо».

— Я уже начала обходить места работы моих учеников, — звонким голосом заявила Киранова.

— Именно это я и хотел сказать, — подхватил директор. — На той неделе в пятницу, нет, в четверг, каждый должен представить мне подробный отчет.

Наконец большая перемена закончилась.

— Закрываю наше импровизированное методическое совещание, — сказал директор.

Умеет же человек устраивать церемонии из самых незначительных событий.

Я люблю наблюдать, как мои коллеги один за другим перед началом урока берут свои журналы из вертикальных гнезд шкафа. Преподаватели напоминают мне тогда солдат, торопливо разбирающих из пирамиды свое оружие — ни один не ошибется, ни один не схватит чужой карабин вместо своего.

У меня был свободный урок, «окно», как говорит инженер Харизанов. «Попробовали бы вы, Георгиева, распределить шестьсот восемнадцать часов между тридцатью двумя преподавателями. Я сердечно бы обрадовался, если б вам удалось не допустить ни одного „окна“».

В учительской остался и старый инженер, преподающий горные машины. Свое «окно» он заполнял странным занятием — считал спички. Высыпал их на суконную скатерть и сосчитанные отодвигал в сторону, словно перебирал рис.

— Не удивляйтесь, Георгиева! — Он дружелюбно сверкнул на меня очками. — Быть может, вы заметили, на коробке написано, что в нем содержится пятьдесят спичек. Я вот уже полгода пересчитываю спички в каждом купленном коробке, но ни разу не насчитал больше сорока восьми. Однажды даже было сорок две.

Я не знала, как реагировать — засмеяться или сочувственно покачать головой.

— Учтите, — вполне серьезно продолжал старик, — что, во-первых, я уже сорок лет покупаю спички и что, во-вторых, в каждом коробке не хватает по крайней мере трех штук. Если же каждую недостающую спичку принять за единицу обмана покупателя, то сколько это раз я был обманут?

— На коробке написано, что спичек в нем от сорока до пятидесяти, — осторожно вставила я.

Старик скептически усмехнулся тонкими голубоватыми губами, собрал рассыпанные спички и рассеянно спросил:

— У вас в группе есть кто-нибудь из «тому подобных»?

— Завтра выясню, — ответила я, тут же решив, что первым делом проверю, чем это все-таки занимается Димитр Инджезов.

В горсовете мне сказали, что «разрушители» сейчас работают на улице Балканской битвы.

Подойти поближе мне не разрешили. У тротуара перед столпившимися зеваками высилась редкая, сколоченная из досок ограда. Четыре повешенных на ней объявления предупреждали, что подходить близко опасно для жизни. Дом был старый, уже без крыши, сквозь разбитые окна виднелось небо. Внезапно где-то внутри рухнула стена. Поднялась туча пыли, из перекосившихся дверей тяжело выкатился большой камень. Потом туча рассеялась и я увидела Димитра. Ловко, словно артист, привыкший ко взглядам толпы, мой ученик прошел по узкому верху оголившейся стены. Рубашка на нем была расстегнута, но я знала, что это не столько от жары, сколько для красоты — уж больно эффектно развевал ее ветер.

Теперь предстояло сломать наружную стену. Вместе с еще одним «разрушителем» и каким-то рыжим пареньком мой ученик опоясал кирпичную степу, канатом, расположив его в наиболее уязвимых, известных только ему местах.

Рушили они действительно красиво. Димитр Инджезов считал вслух, и все трое тянули канат одновременно и так ритмично, что тот, казалось, превратился в продолжение их черных рук, — разумное продолжение, которое раскачивало стену, словно это была одна-единственная плита. И стона трещала и гнулась, а в последний момент, перед тем как рухнуть, вдруг вздулась посередине, словно кто толкнул ее изнутри.

Я нашла Димитра у сколоченной из фанеры времянки. Рука у него была вся в пыли, и он не протянул ее, а только издали, извиняясь, показал мне.

— Вот что такое наша профессия, — Димитр улыбнулся, и на его грязном лице, под копной пыльных, пересыпанных щепками волос вдруг неожиданно блеснули белые и ровные, как у юноши, зубы.

— Вы сомневаетесь, товарищ Георгиева, знаю, что сомневаетесь, оставить меня или признаться директору, мол, в I «б» группе есть один, который работает не по специальности. Ладно, а строителей вы принимаете? Принимаете. Так, если хотите знать, наше ремесло еще трудней строительного. Строитель что — знай себе кладет кирпичи да штукатурит.

И здесь, на скамеечке у фанерной времянки, я услышала удивительный рассказ о том, что у каждого дома есть сердце и что перед тем, как дом снести, нужно найти человека, который мог бы угадать, где оно, это сердце, кроется и как его вырвать. Иначе ничего не получится: дом стонет и упирается, как живой.

— Во II «а» есть такой Никола, строитель. Вы, верно, его не знаете, у них Киранова руководит. Так вот, расхвастался он как-то на перемене: мол, все, что есть в городе нового, моих рук дело. А я ему: верно, только сначала-то ведь я все старое снес. Я снес, потом пришел землемер, разметил участки, а ты уж только тогда начал строить. Не понял он меня. Не каждый может понять разрушителя. Ребята из группы спрашивают, не надоело тебе, Димитр, со старьем возиться да пыль глотать? Не надоело! Я новому путь расчищаю, а такое не может надоесть, не может. Ведь иной раз, снесешь какую-нибудь развалюху, и на всей улице светлее становится. Я и лавки сносил и пекарни. Один раз, давно это уж было, в фундаменте винного погреба братьев Грозевых нашли мы деньги. Много денег, старые, слежались от сырости, с камнем срослись. Ковыряю я их киркой, а сам думаю: сколько же радости могло быть от этих денег, радости и веселья, так нет — закопал их хозяин, из страха, из жадности закопал, в камень превратил. Я и золотые монеты находил в стенах у ростовщиков, сунуты между камнями, а по дырочкам видно, что сняты они с невестинского ожерелья, от сердца оторваны. Старый мир… Звоню в музей, а там уже меня знают, спрашивают: «Что нашел, товарищ Инджезов, золото или керамику?» — «Горе, — отвечаю, — людское горе».

Мой ученик замолк, глядя перед собой. Вынул сигарету и всю ее перепачкал, закуривая.

У самых наших ног валялись остатки печной трубы. С одной стороны — черные от дыма, с другой — мягкие и сыпучие от дождей.

— Видите? — Инджезов задумчиво поковырял обломки концом запыленного башмака. — Вот так и с человеком…

Что он хотел этим сказать, не знаю. Я встала, протянула ему руку. И, уже прыгая по кирпичам, услышала, как Димитр насвистывает за моей спиной.

Сегодня же вечером заполню пустующую строчку в графе «профессия». Так и напишу: Димитр Инджезов — разрушитель. И если директор вызовет меня объясняться, я уже буду знать, как ему ответить.