Современная дРама

В голосе сквозит такая неприкрытая обида, что я невольно улыбаюсь, глядя как взрослый, сильный мужчина, забитый татуировками, с должностью главы регионального филиала по программному обеспечению, стоит тут такой недовольный.

— А на даче у родительских друзей, — продолжает Никита, спуская собаку с рук, — я нашёл ежа. Принёс его, и то ли отец был уже хорошо поддат, то ли мама не доглядела… Мне его разрешили оставить. А эта неблагодарная скотина, которую я мясом кормил весь вечер, ночью начал гадить. На утро батя поскользнулся на дерьме и заставил меня все это мыть. Тогда-то я и понял, что недостаточно люблю животное, раз так не понравилось убирать ним.

Я посочувствовала и рассказала историю про кота Филю, который жил у бабушки. Я в возрасте девяти лет ещё не знала, что молочные продукты семейству кошачих нельзя и пока бабуля была занята весь день походом по магазинам, я упорно скармливала Фильке банку отборной, деревенской сметаны. На утро там не то что кучи, там минное поле было. И да. Меня тоже заставили все это убирать.

— То есть, та история тебя ничему не научила, раз ты все равно завела псину? — он подбрасывает на ладони мячик и кидает его в спальню. Ириска с грацией мамонта сносит все углы, но прибегает, держа в зубах игрушку.

— Научила, — я вытягиваю ноги, кладя их на колени Никите и требовательно подрыгиваю ими, чтобы он погладил. — Кошкам нельзя молочку. А в остальном… Знаешь, я ведь не воспринимаю собаку, как животное. Она для меня, как ребёнок, несказанно проще, чем ребёнок, но все же. Такой вот процесс декомпенсации.

— А ты вообще хочешь детей?

Острый вопрос. Неправильный. Я балансирую над пропастью, медля с ответом, потому что не уверена нужно ли ему это и имею ли я право о таком говорить. Это как залезть в душу.

— Я… — подтягиваю к себе ноги, и Ник чувствует перемену настроения, но не подает виду, что заметил. — Наверно, когда-нибудь. Как любая нормальная девушка.

Вру ли я сейчас? Не знаю. Почему-то когда я узнала, что у бывшего мужа будет ребёнок меня это так задело, со мной у него не было детей. Меня это невероятно больно ударило. Я чувствовала такую всепоглощающую ненависть к нему, к его женщине, к их ребёнку. А потом поняла, что это зависть. И сейчас, уже когда отболело, я не уверена, что случись такое со мной, и ребёнок, я однозначно была бы не счастлива. Но объяснять все это мужчине, что вытягивается на диване, пристраивая голову мне на колени, не имеет никакого смысла. Поэтому я и перевожу стрелки.

— А ты? — я запускаю пальцы в его волосы, потягиваю и перебираю прядь за прядью. — Ты хочешь детей?

Когда хочешь честности от собеседника, знай, что ты тоже должен быть честным. Никита это знает, поэтому медленно подбирает слова:

— Не знаю, Алис… — его рука гладит мои колени. — Девушкам это проще. Смотри, ты захотела ребёнка и ты его завела, тебе может не нужен мужчина, ведь для тебя ребёнок это твоя плоть, это часть тебя, которую ты вынашиваешь. А для мужчины не просто захотеть ребёнка. Ему важна женщина, которая родит ему. Не бывает так, если он не помешанный на продолжении рода, что просто ребёнок нужен и все. Нужна женщина, которую он полюбит настолько сильно, что захочет увидеть своё и ее продолжение. Поэтому я не знаю, Алис…

Разговор оставляет привкус недосказанности и наоборот, что сказано слишком много. И за это много каждый корит себя.

Когда август переваливает за половину и окрашивается ароматом астр, я нахожу себя на кухне с разделочным ножом и куском стейка. Спаржа, в нужном месте подрезанная, уже ждёт, когда ее обдадут жаром, масло с веточками тимьяна плавится на плите. А я задыхаюсь.

Из памяти ускользает как я брожу по супермаркету, выбирая самый сочный кусок мяса, как перебираю зелень, ища именно ту самую, как придирчиво рассматриваю красное полусладкое вино, потому что даже в импортном всегда есть вероятность местного. И вот с мешком продуктов я заваливаюсь в квартиру, чтобы стать примерной домохозяйкой и хорошей женой. Я почему-то делаю это не осознавая, просто машинально, как умение кататься на велосипеде никогда не покинет человека, так и забота о близком срабатывает автоматом.

Я кручусь между плитой и раковиной. Цокаю неудачной марке сливочного масла, которое на вкус почти правильное, только не хватает лёгкой пленки сытности. Меня коробит, что сливки с молока уходят куда-то налево, а могли же в масло.

И во всей этой суете я отчаянно пытаюсь забить насмерть одну мысль.

Я влюбилась.

Нервный смешок вкупе с рассыпанной солью- а это ведь к ссоре! — вылетает наружу.

Я сортирую в памяти события. Когда я проморгала этот момент? Когда он подарил сапфировый гарнитур? Или раньше? В ту ночь с его сталкерскими замашками, когда он пугает меня до дрожи и заставляет визжать от удовольствия? Или ещё раньше? Намного раньше… Когда Никита в порыве гнева разбивает о стену светильник?

Я присаживаюсь на пол и обнимаю колени. Нет, нет, нет! Это у меня просто горячка, ангина, почечная колика. Это не может быть ею. Такого раньше никогда не было. А я в своей жизни уже влюблялась и в мужа, и в его лучшего друга. Но тогда было не так. А сейчас я, как маленький ребёнок, который с приходом гостей вытаскивает все свои игрушки, лезет на стул, чтобы прочитать стихотворение Агнии Барто и показывает свои тайные ценности из бумажек, обрывков наклеек любимых машинок и мультяшных персонажей.

Почему сейчас мне так хочется все свои таланты показать Никите и ещё кричать при этом: «Смотри, смотри какая я хорошая! Погляди меня можно любить!»

Меня штормит и размазывает по полу кухни. Холодный кафель обжигает щеку, но я этого не замечаю. Меня пугает сама мысль того, что я влюблена в мужчину, с которым у меня простой секс. Без обязательств. Без соплей. И чувств.

По-хорошему стоит разорвать этот круг. Может, если Никиты не станет в моей жизни, эта хотелка пройдёт сама собой? А может просто раствориться и забыться? А может…

Не успеваю додумать, потому что кухонный будильник трезвонит, и я подрываюсь обдать ледяной водой спаржу, чтобы она не стала внутри, как картофельное пюре. Хватаю голой рукой ручку кастрюли и разражаюсь отборным матом, где присутствуют все мужские персонажи. Перехватываю полотенце со стула и сливаю бурлящую воду через сито. Следом чашка со льдом куда отправляются овощи. Ненадолго, просто остановить процесс термического набора температуры.

Вот они мои таланты. Я ненавижу готовить, но делаю это отменно. Временами получаю удовольствие, как от оргазма. Но никому не рассказываю этого. Делаю пренебрежительный вид, будто бы меня вынуждают заниматься готовкой, но глубоко внутри, там куда сапёрной лопатой не докопаешься, я кайфую от этого.

За шесть лет брака я испробовала многое: не готовить вовсе, готовить на автомате, но это как-то без души, простая механика, и спихивать на рестораны доставки эту мороку. Но никогда я так отчаянно не хотела, чтобы бывший муж обкончался от самого факта насколько я гениальна в этом деле. Почти богиня.

А сейчас хочу.

Хочу маниакально сделать зефир с его нестабильной текстурой и вечным затыком на стабилизации. Испечь проклятую Павлову, которая у меня стала получаться через пару лет моих кулинарных страданий. Или больше того… Замутить рождественский кекс Эмили Дикинсон. Он сложный. И требует большой подготовки. А ещё бренди.