Современная филиппинская новелла (60-70 годы)

— Ты говоришь, у них есть жирные курицы и поросята, которые разбредаются средь бела дня? — оживился он. — И нет человека, который бы придумал, что с ними делать? Ну-ну, племянничек, плети дальше, а я послушаю твою ахинею!

— Так я ведь уже все сказал, — продолжал я, видя, что его деловой ум заработал, что пошла в ход дядюшкина мудрость. И не только ум заработал — мой рассказ, похоже, по-настоящему заинтересовал его, приятно возбудил. — Вот только не представляю, как бы к ним подобраться. Что вы на это скажете, дядюшка Сатор?

— Скажу, что у твоего отца просто мозги затуманены, — резко ответил он. — Наверное, от того дешевого вина, которое он дует каждый день.

— Но иногда эти мозги подбрасывают светлые идеи, — возразил я. — Вот совсем недавно, когда мы ходили с ним в церковь помолиться за одного из наших усопших, ему пришла в голову мысль сделаться священником и приобщиться к святому таинству. Он увидел в церкви, как верующие бросают свои с таким трудом заработанные деньги в огромную корзину у алтаря. Разве это не светлая мысль для весьма посредственных мозгов моего отца?

— Я не намерен потворствовать такому святотатству, племянничек, — не согласился он со мной. — Подай-ка мне трость и возьми мой ящик с деньгами. Да гляди, не сбеги с ним. У меня в кармане заряженный пистолет. Мне не хотелось бы видеть, как ты помрешь, так и не познав силы денег.

— Это вы верно говорите, дядюшка Сатор, — сказал я, решив не спорить с ним.

— Ну, тогда не мешкай! — прикрикнул он на меня.

Я отвязал его сейф от кровати и взвалил себе на спину. Он оказался довольно тяжелым, примерно как те двадцать жирных кур, которых я однажды обнаружил у отца под домом; вскоре он, не дожидаясь, пока они подохнут и станут негодны для продажи, загнал их на рынке за полцены. Мне приятна была эта ноша — наполненный деньгами дядюшкин сейф, хотя под его тяжестью и пришлось согнуться в три погибели. Я понял, что деньги тоже имеют надо мной власть.

— А теперь давай отправимся к вам домой, — проговорил он, погоняя меня своей тростью.

— Я готов.

По дороге дядюшка Сатор несколько раз останавливался передохнуть, но тем не менее, когда мы подошли к нашему дому, сердца у нас бились так, что казалось, вот-вот выскочат из груди. Едва мать увидела меня с этим ящиком на спине, она кинулась в кухню приготовить что-нибудь поесть. Надо сказать, она не часто поступает таким образом, даже когда я прикидываюсь больным. Даже по случаю недолгих визитов одного из моих щедрых дядьев — дядюшки Соёка, например, который таскает у людей из карманов все, что попадется, и время от времени приносит нам изрядную долю своей добычи. Даже когда отец страдает с перепоя и нуждается в чем-нибудь эдаком, вкусненьком, чтобы вновь вернуть к жизни отравленный организм. Но сегодня она казалась воплощением внимательности и заботы.

Итак, дядюшка Сатор поселился в нашем доме, и отец открыл музыкальную школу для детей. Я частенько останавливался возле школьного здания послушать, как там учатся играть на различных музыкальных инструментах. Да-а, дядюшка Сатор порой бывает просто замечательным старичком… Несколько дней спустя, однако, он призвал к себе отца и настоятельно порекомендовал тому требовать с родителей, чьи дети обучались в школе, плату в виде жирненьких курочек и поросят-сосунков. Услужливые родители с готовностью откликнулись на требование отца и носили нам птицу и поросят до тех пор, пока всех их не перерезали на нашей кухне и не продали на местном рынке. Вырученные деньги пошли, разумеется, дядюшке Сатору, потому что отца интересовал только его желудок. Он всегда полагал, что забитый поросенок весомее и важнее, нежели деньги в кармане. Мозги же дюдюшки Сатора все время вертелись лишь в одном направлении — вокруг блестящих серебряных песо. Это была единственная сфера деятельности, которая его занимала.

То были славные дни для нашей семьи. И хотя тогда нам тоже недоставало риса и зерна к сочному мясу, это почти не омрачало бесконечного праздника тех дней. Подумать только, при помощи магической силы дядюшкиных денег, вложенных отцом в музыкальную школу, мы все остались живы и здоровы в то ужасное лето страшной засухи.

Однажды поутру, когда лучи восходящего солнца едва позолотили хлеба на полях, дядюшка Сатор разбудил меня, ткнув концом своей знаменитой трости.

— Эй, племянничек, — промолвил он тихим голосом, — вставай-ка да подойди к окну.

Я вскочил на ноги и вытянулся перед ним.

— Что это там так красиво блестит на солнце? — спросил он.

— Это спелое зерно, дядюшка Сатор, — объяснил я ему. — Скоро крестьяне будут его убирать. У них будет обильный урожай.

— До чего же прекрасное зрелище открылось моим глазам! — воскликнул он и тут же зашептал, наклонившись ко мне: — Племянничек, сбегай-ка к своему дяде-картежнику. Скажи ему, что я мог бы дать некоторую сумму денег на устройство тут, в округе, небольшого игорного дома. Сейчас самое время приглядеться к плодородным землям, на которых так буйно колосятся эти золотые хлеба.

— Вы, как всегда, дело говорите, дядюшка, — поддержал я его.

— А ты что, сомневался в уме, в мудрости твоего богатого дяди, малец? — с наигранным возмущением спросил он.

— Я никогда не сомневался в том, что вы предлагаете, дядюшка Сатор, — поспешил я заверить его.

— Тогда беги быстрее, — приказал он. — Ну что за прекрасный вид перед моими глазами!

Я опрометью выскочил из дому и пустился к арене для петушиных боев, где известный в нашей семье игрок дядюшка Серхио проводил дни и ночи, тщетно пытаясь стать таким же богачом, как дядюшка Сатор.

ТАКОВЫ ЛЮДИ

Перевод В. Макаренко

Когда дядюшка Сатор, самый богатый человек в нашем семейном клане на Филиппинах, поручил мне повидаться с дядюшкой Серхио, считавшимся в нашей семье неисправимым игроком, я в тот же миг выбрался из дому.

Дядюшку Серхио я застал попивающим кофе под раскидистым манговым деревом на дворе, где находилась арена для петушиных боев. Он поначалу попытался было спрятаться от меня за чью-то спину, подумав, вероятно, что я вознамерился призанять у него немного денег. Но как только понял тщетность своей попытки облапошить меня, расплылся в вымученной улыбке, прикрывая свое замешательство.

В прошлом мне неоднократно доводилось оказывать дядюшке Серхио различные одолжения, хотя временами, особенно если у него заводилось несколько сентаво, он чурался моей компании словно чумы. Ему было хорошо известно, что я всегда могу взять над ним верх. Дядюшка, без сомнения, был неглуп, но только имея дело с другими людьми, а в отношениях со мной тут же превращался в обыкновенного человека. Вот почему он неизменно обращался ко мне, когда ему требовалась моя помощь.

И вот теперь он широко улыбался мне. Мне было известно, что он никогда не выигрывал больших денег; у него их никогда не было достаточно много для того, чтобы успешно начать какое-либо дело. И еще мне в этот момент показалось, что он неожиданно, как бы между прочим, вытащил бумажник у одного из зазевавшихся игроков. При этом он ведь не был карманником. И в отличие от другого моего дядюшки — Соёка, который стяжал славу бандита, — его не мучили навязчивые идеи, связанные с размерами и формой чужих бумажников. Это для него была, так сказать, побочная работа. То же, чем он сам занимался, можно изложить в виде своеобразного кредо: «Люди не знают, как истратить свои деньги. Я делаю им одолжение, если трачу их деньги за них».

Так оно, собственно, и было: дядюшка Серхио тратил их деньги за них. Я поднабрался этой мудрости и тоже стал тратить деньги подобным же образом — вот почему он осознал со временем, что у меня столь же изворотливый ум. Если честно, то я швырял деньги, словно осенний ветер, срывающий листву с помертвевших деревьев. Вот если бы не одно существенное различие между нами, то дядюшка Серхио и я вполне могли бы сделаться преуспевающими партнерами. Мы могли бы безбедно сосуществовать в нашем городке либо же в любом ином, сотрудничая по этой части. Да-да, это я точно знаю.