Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Современная филиппинская новелла (60-70 годы)
Шрифт:

Сантьяго прислонился к стене, стараясь не смотреть на дочь, стараясь не задавать вопросов.

— А куда ты, Элена, пойдешь после урока музыки?

— К маме на кладбище, — ответила она.

Он отвернулся, взглянул на луну и вздохнул. Когда-то они вместе бывали на misa de gallo [68] под сенью благоухающих dama de noche [69] , аромат которых приводил их, радостно возбужденных, в баррио, где происходило карнавальное шествие. Это был их район — Бинондо, но они вместо гулянья молились за всех женщин, танцевавших в своих camisas [70] .

68

Рождественская

месса (исп.).

69

Кустарники с бледно-желтыми душистыми цветами (исп.).

70

Сорочках (исп.).

— И что твой ученик — успевает?

— Ему, папа, всего лишь семь лет. Он даже молоко себе подсластить не умеет.

— Странный ребенок, так поздно учится музыке.

— Он и по утрам много играет.

Сантьяго снова вздохнул.

— Опять, что ли, галдеть начнут?

Элена взяла губную помаду.

— Сегодня что-то затихли, — сказала она, кивая на окно.

— Раз затихли, значит, умерли.

— В кабачок тебе не пора? — спросила она, вытаскивая из волос шпильки.

— Скоро пойду.

— Де Пальма, наверно, опять сегодня петь будет, — с усмешкой сказала она.

Сантьяго улыбнулся.

— Да уж как водится. Каждый вечер поет. Войдет, закашляется, скорчится в судорогах, одолеет приступ, в руках ветки сампагиты, которые не сумел продать, за спиной гитара горбом торчит. Песни, которые он поет, они как стрелы из клятв наших возлюбленных. Никто нас не понимает — мы с ним одни. Безнадежно потерянные обломки целого, сходящиеся на перевалах, плывущие в ущельях, где их обступают златолисты и где лишь воспоминания могут причинить нам боль. Де Пальма, дружище! У тебя что ни песня, то за душу берет.

— А голос у него еще есть?

— Надтреснутый, но есть.

— И все еще хворает.

— Все еще? Умрет скоро, он же не крепче меня. В Старой Маниле фонарщиком служил и до сих пор не может поверить, что новый город в нем больше не нуждается.

— Бедный Де Пальма. Бедный старый вояка…

Сантьяго вытер лоб тыльной стороной ладони.

— А что Рубен? — спросила она, не поворачивая головы.

— Рубен? Бедняга. Что ты с ним делаешь, дочь? Днем он работает как вол, вечером учится, а потом к нам идет разгонять тоску. Какая кошка пробежала между вами?

Она встала и отошла от зеркала, продолжая расчесывать волосы.

— У меня своя гордость.

— Оно и видно. Потому Рубен и ищет утешения в чарке. Только чарка-то уж больно глубокая.

Она сверкнула на него глазами.

— Тебя это не касается, папа.

Перед уходом она подошла к ротанговому столику, на котором — как и каждый вечер вот уже на протяжении года — были аккуратно разложены ее вещицы. В уши она вдела серьги с голубым орнаментом — ее единственные, — которые очень шли к ней, впрочем, как и все остальное; даже дешевый кожаный пояс, туфли на высоком каблуке, сумочка, купленная на распродаже, — все придавало ей элегантный вид. И вот она снова перед ним в обычном вечернем наряде, стройная, сияющая, — недаром провела столько времени у щербатого зеркальца, — драгоценный камень из нервов и плоти мулата. Сантьяго внимательно пригляделся к ее лицу: да, прожитый год оставил на нем следы, его дочь переменилась. Теперь, когда она принарядилась, взгляд ее не казался таким отрешенным, как прежде.

— Скажи Де Пальме, чтобы он пел погромче, тогда и я услышу.

Сантьяго криво усмехнулся.

— Не беспокойся. Водка сделает свое дело.

— Водка — добрая гитара. Лучше, чем та деревяшка, на которой он бренчит.

— Водка это тебе не деревяшка.

— Верно. Ну, мне пора.

— Из-за

этого Рубен так и переживает?

— Не будем о нем говорить. Пожалуйста. Он совсем еще мальчик.

— Водка превратит его в старика раньше, чем ему исполнится двадцать.

— Не по моей вине.

— Какие мы все храбрые.

— Водка храбрее. Иди выпей, папа. Какое я тебе утешение.

Она замешкалась, о чем-то раздумывая.

— Возьми мамин зонтик, — посоветовал он. — Ночью, чего доброго, дождь пойдет.

— Ладно. Ночью всегда дождь.

— Я свечу зажгу, пускай горит, пока тебя нет, — сказал он, направляясь в комнатку, где она хранила их хозяйство.

Она достала красный зонтик.

— Папа…

— Что, дочка?

— Прошу тебя. Не надо говорить там про революцию.

Не успел он ответить, как она уже спустилась с крылечка, и вскоре послышались ее шаги на гравии. Он снова прилег на кровать, прислушиваясь к улице, мечтая о выпивке.

К тому времени, как в кабачке появился с медалью на груди Сантьяго, Де Пальма успел пропустить уже не одну чарку. Старый продавец сампагиты уже одурел от речей и водки, и с каждым глотком лицо его все больше дряхлело. Странное было это зрелище — его фигура на бамбуковой скамейке, его нелепые бакенбарды и надоедливая бессвязная болтовня о событиях прошлого века. Более молодые пьяницы старались держаться подальше от этого оборванца, тратившего свои с трудом заработанные гроши на угрюмого старого ветерана, который, принимая от него угощения, платил одной лишь бранью. Прославленные герои своего времени, они, как близнецы-патриции, окруженные стивидорами, крепко держались друг друга.

— Ну как, мой вестовой из Малолоса? Все еще подсчитываешь потери на поле сражения из-за десяти тысяч сребреников?

Сантьяго усмехнулся:

— А язык-то, я вижу, у тебя уже развязался.

— А что? Мое право.

— Нечего зря болтать-то. Не в духе я.

— Нищий ты духом.

— Да поможет мне водка.

— В разгар битвы мой вестовой из Малолоса, как всегда, попал в засаду, и войско конгресса потеряло его.

Сантьяго взял протянутую Фермином жестяную кружку и стал пить жадными глотками, ощущая, как тепло разливается по желудку. Потом перевел дух и облизал губы.

— Нынче уж не та водка, что прежде.

Де Пальма тоже выпил, издав громкое бульканье.

— Выдерживать ее теперь не умеют. Эти перегонные аппараты… преступление.

Так они, («Los grandes») aficionados [71] Погибшей Республики, сидели, взволнованные воспоминаниями, стирающие эпитафии на мраморе, исправляющие историю, неуклюжие и достоверные, суровые и беспокойные, единые и разделенные — будущее в прошедшем.

— Помнишь, как мы читали Карлейля? — со вздохом спросил Де Пальма.

71

(«Великие») приверженцы (исп.).

— А помнишь Майорку? — перебил его Сантьяго.

— Ayuntamiento? [72]

— Крепость?

— Оружие?

— Договор?

— Домек?

— Соррилья?

— Пасиг?

— Янки?

— Тележки?

— Бинондо?

— Театр?

— Оперу?

— Ассигнации?

— Дело?

— Запрещенную литературу?

— Парки?

— Pu~nal? [73]

— Мошенников?

— Гулящих женщин?

— Фанданго?

72

Собрание? (исп.).

73

Кинжал? (исп.).

Поделиться с друзьями: