Современная румынская пьеса

Г и п п а р х и я смотрит на него с безграничной любовью и молча удаляется. Диоген начинает яростно чесать свою бороду, как обычно, когда сталкивается с противоречивыми мыслями. Приближаются остальные.

(Делает им знак уйти.) Сегодня я хочу побыть один.

Все удаляются.

(Медленно выходит на авансцену. У него затуманенный, странный взгляд.) Мы бредем, словно слепые, по миру мимо света, отдавая себе в этом отчет лишь тогда, когда попадаем во тьму. (Рассеянно, невидяще смотрит в одну точку.) Когда я ушел с твоим плащом на плечах, я сделал ошибку, понимаешь, такую же ошибку, как и тогда, когда мы занялись изготовлением фальшивых денег. Я пустился на поиски человека и не понимал, несчастный, что каждый человек может быть именно тем, кого я ищу. Меня окружают люди, красивые и некрасивые, дураки и мудрецы, люди, которые, сами о том не зная, сколотили для меня бочку. В ней я буду жить и лелеять свою идею о свободе. Эти люди причиняют мне зло или покровительствуют мне, любят меня или ненавидят, потому что я такой же, как и они. Этих людей я искал, старик, не зная о том… Почему ты позволил мне поверить, будто можно прожить без людей? Почему, отец? Я по глупости ушел и сейчас вернулся туда же, откуда ушел и должен буду вновь уйти. Почему ты вернулся, шут, тупица, глупец, туда же, откуда однажды ушел? Я вернулся иным. Каким иным? Духовно богаче? О нет, я бы сказал, духовно беднее. Ты хвалишься, что любишь людей, а не смог полюбить человека, одного человека. Это не имеет никакого значения: идея любви — это моя заслуга. Идея? Что делать с идеей в этой пустыне? Сначала ты убил в себе все чувственное и существенное и превратился в человека-идею. Платон, опять ты пристаешь ко мне со своими глупостями? Не хочу тебя оскорблять, но ты, Диоген, бессмысленно растратил свои силы на этой земле, потому что не знал, чего хочешь. Зато теперь я знаю. Что знаешь, человече, что ты знаешь? Я знаю, что ошибался. И что ты будешь делать? А с какой стати мне надо знать все заранее? Зачем мне надо становиться рабом самого себя, рабом знания и своей виновности? Почему бы мне не жить, чтобы получить знания? Прошу тебя, оставь меня в покое. Позволь мне самому разобраться! Я знаю каждый свой шаг. Я пойду за ними. Эй, Кратес, Пасифон, вернитесь! Гиппархия! Люди, вы мне нужны, слышите?! Я признаю, что вы были правы… Нельзя жить как собака… И ты, Платон, был прав… Люди, если вы не придете, то я приду к вам… Да, да, вот в чем истина! Меня одолела гордыня, но… Ты… Не оскорбляй меня больше: я этого не вынесу. Да нет же, Диоген, я не хотел тебя оскорбить. Ты просто устал, вот и все.

Темнеет, становится холодно. Диоген кутается в плащ. Вдалеке показывается ж е н щ и н а, которая предложила Диогену постель на всю жизнь. Диоген ее не видит. Женщина приближается.

Иосиф Нагиу ВСЕГО ЗА ОДИН ВЕЧЕР {118} Пьеса в трех действиях

Перевод М. Малобродской

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

118

Иосиф Нагиу родился в 1932 г. в Харгите. Окончив лицей в Бухаресте, занимался изобразительным искусством — книжной графикой.

В 1960 г. был отмечен премией газеты «Скынтея тинеретулуй» за свои стихи.

Первые пьесы И. Нагиу собраны в сборнике «Автостоп» (1970), куда вошли «Моя фамилия Петреску», «Уикэнд», «Военный», «Целлулоид», «Автостоп», «Большинство», «Капюшон на глазах». Эти пьесы затрагивают проблемы военного психоза и стандартизации человеческой психологии. Начиная с пьесы «Всего за один вечер» (1973), отмеченной премией Союза писателей, И. Нагиу обращается к морально-нравственным проблемам наших дней. Кроме того, им написаны пьесы «Чемодан с мотыльками» (1975), «Победителю следует помочь» (1977).

Пьеса «Всего за один вечер» была впервые поставлена Бухарестским Театром им. Лучии Стурдзы-Буландры в 1974 г. (режиссер Санда Ману).

На русском языке публикуется впервые.

Перевод печатается по изданию: Iosif Naghiu. Intr-o singura seara. Editura Eminescu. Colectia «Rampa», 1975.

(в порядке появления на сцене)

Марку Онофрей, 55 лет. Поседевший мужчина, выглядит старше; тип скромного, добродушного ученого, который провел жизнь в провинции и ни к чему другому не стремился. Спокойный, порой рассеянный.

Лия, 22—23 года. Журналистка, приехавшая из Бухареста за материалом для репортажа.

Петре Онофрей, 24 года. Сын Марку.

Оана Онофрей, 50 лет. Добродушная, благовоспитанная, во многом похожа на Марку, как обычно бывает после долгой совместной жизни.

Мелания Онофрей, 20—22 года. Дочь Марку.

Сосед, чья внешность и возраст не имеют значения.

Джеордже Онига, 55—56 лет. Производит впечатление крепкого мужчины в расцвете сил. По-видимому, привык властвовать, подвержен резкой смене настроений.

Шофер, 45—50 лет.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Большая гостиная в провинциальном доме, с множеством дверей. Внутренняя лестница, на площадке которой две двери ведут в комнаты детей. На столике, поставленном вплотную к стене у входа, нераспечатанная почтовая посылка. Л и я сидит в кресле, держа стакан. М а р к у, несмотря на ее протестующий жест, наливает ей пиво из бутылки. Оба молчат. Марку время от времени подходит к окну и вглядывается в вечернюю темноту. Доносящиеся порывы ветра и шелест листвы говорят о том, что за огромным окном — старинный сад, какие бывают в провинции.

Слышится скрип калитки, раздаются приближающиеся шаги на веранде, за окнами кто-то поворачивает выключатель. Резкий свет выхватывает из темноты контуры громоздких старых деревьев, плетеное кресло. Едва различимый силуэт скрывается в соседнем доме, лицо Марку сводит странная гримаса. Успокоившись, он снова принимается ходить.

М а р к у. Который час? (Ходит по комнате, потом торопливо.) Я некоторым образом всегда зависел от времени. И так всю жизнь — то острая нехватка времени, то ожидание. Моя профессия ученого, исследователя требовала быстрейших результатов, что характерно для нашей эпохи повышенных скоростей; мое же прошлое, мои воспоминания о борьбе и подполье — все это связано с ожиданием. В окопах, где я охранял тайный склад оружия, и в подпольной организации, когда готовили восстание… А сейчас я снова жду — жду своего друга Онигу, которого не видел — опять время! — лет десять, если не ошибаюсь…

Из комнаты Мелании доносятся звуки скрипки.

Л и я (глядит вверх и прислушивается). Кто там играет?

М а р к у. Моя дочь, Мелания. Учится в консерватории. Нынешняя молодежь все больше тяготеет к искусству. Повсюду встречаешь художников, актеров, поэтов и прочих «мастеров абстрактного», если можно так выразиться. И это значит, что жизнь становится лучше. Даже если некоторые из этих молодых строят из себя непонятых гениев.

Л и я. А какими они были в ваше время?

М а р к у. Во времена моей молодости? Тогда воевали в окопах.

Лия подносит руку к чемоданчику, хочет включить магнитофон.

Нет, нет… Что вы делаете? Я же вас просил. Я еще не готов к интервью. Знаю, вы за этим приехали из Бухареста, но, видите ли, я очень эмоционален, эта аппаратура внушает мне страх. Подождем немного, хорошо? Пока приедет Онига… Может быть, его присутствие меня успокоит. (Его осеняет мысль.) Знаете что? Лучше вам сделать репортаж о нас обоих. Обо мне и об Ониге.

Л и я. У меня определенное задание: взять интервью у ученого, у выдающегося исследователя в области сельского хозяйства Марку Онофрея.

М а р к у. Что плохого, если вы возьмете еще одно интервью у строителя? Никак не пойму… Вместо одного интервью вы привезете два, получится перевыполнение плана.

Слышится шум автомобиля.

(Устремляется к окну и возвращается разочарованный.) Представьте себе, я волнуюсь, как ребенок. До чего же смешно! Еще пива?

Л и я. Нет, спасибо, я уже много выпила.

М а р к у (наливает ей). Подождем… Я вам уже говорил, что во время войны я охранял склад в горах. На протяжении многих месяцев Онига был моей единственной связью с внешним миром… Там я научился ждать.

Л и я (показывает на посылку у двери). А это что?

М а р к у. Понятия не имею. Как ни странно, я не знаю. Адрес на посылке — наш, но никакой фамилии не указано; вот я и не стал ее вскрывать, подумал, что кто-нибудь решил разыграть меня. Друг, которого я жду, — человек известный, но он любил иногда пошутить. В молодости по крайней мере у него была такая привычка. Раньше послать какой-нибудь сюрприз, чтобы напугать. Вы знаете сказку про змея, который возвещал о своем приходе, бросая раньше палицу?

Л и я. Раньше чего?

М а р к у (удивленно). Раньше чего? Сам не знаю! Помню, что палица ударялась о ворота не то крепости, не то замка… (Пауза.) О складе в горах было известно только мне и Ониге, одному товарищу из Центра — его имени я не знал — и еще генералу, который умер от того, что натер ногу сапогом; он любил сапоги из тонкой кожи, начищенные до блеска, и из-за этого умер — натер ногу, и там, в горах, дело дошло до гангрены, он и скончался. Таким образом остались мы с Онигой да еще тот товарищ, имени которого я не знал и, как ни странно, до сих пор не знаю!.. (Отпивает из стакана глоток, затем с удивлением.) Это не пиво!

Л и я (пробует). Действительно… Не пиво!

М а р к у (рассматривая пивную бутылку). Правда ведь? Что же это? (Пробует снова.) Это — ром… (Удивленно.) Каким образом в пивной бутылке оказался ром?

Л и я. Это не ром, а «Рон…», «Рон Кейни», поверьте уж мне. Его полагается пить гораздо меньшими дозами.

М а р к у (отводит стакан от рта). Да?.. «Рон Кейни»!

Л и я. А ваши дети? Где они учатся?