Современная румынская пьеса

Г о л о с Р е ж и с с е р а. Тогда давайте звонок.

Звонок. На сцену выходит В е д у щ и й.

В е д у щ и й. Уважаемые зрители, дирекция театра попросила меня перед началом спектакля дать вам кое-какие пояснения. Пьеса, которую вы сегодня увидите, по сути дела, не пьеса. Она хотела бы ею стать, но не стала. Герои ее не типичны, ситуации не реальны, в ней мало положительных персонажей и слишком много отрицательных; сюжет — основа основ пьесы — не отражает действительности, не дает убедительного представления о нашей жизни. В пьесе нет четкой идеи, и потому она не доходит, да и не может дойти, до зрителя. Пьеса не призывает, не мобилизует, не воспитывает. Так что наши требовательные зрители могут задать справедливый вопрос, почему же, несмотря на все эти недостатки, мы ее все-таки поставили? Потому что, во-первых, мы сами не без недостатков. Во-вторых, мы не хотели дать пищу для разговоров, будто мы не ставим национальную драматургию. И в-третьих, надо выполнять финансовый план. Не выполнишь плана — не получишь премию. И, наконец, комедия, если, конечно, эту пьесу можно назвать комедией, обладает бесспорным достоинством: она не нуждается ни в специальных костюмах, ни в особых декорациях. Все, что вы видите на сцене, мы смонтировали за один день из реквизита, хранящегося в театральных мастерских. Мы не особенно старались — пьеса вряд ли будет пользоваться успехом. Кстати, благо автора нет в зале, скажу вам честно, его пьесы не делают сборов, так что я удивлен, зачем вы пришли в театр?! Лично я на вашем месте остался бы дома. Вы можете сказать, что по телевидению сегодня нет ничего интересного: ни хоккея, ни фигурного катания. Но разве мало других развлечений: кино, например, картишки или, на худой конец, хороший детектив. Ну, уж раз пришли — так пришли. Только должен предупредить: вы будете скучать, зевать, скрипеть стульями. Вам придется извинить нас, если мы будем забывать текст, некоторые сцены повторять, другие пропускать. Не рассматривайте сегодняшний спектакль как законченную работу, достойную нашего театра, отнеситесь к ней как к репетиции. Генеральной, если хотите, но все же репетиции. (К кулисе, за которой, Режиссер.) Нужны еще какие-нибудь пояснения?

Г о л о с Р е ж и с с е р а (из-за кулисы). Да!

В е д у щ и й. Так вот. Мы в редакции местной газеты. Автор назвал ее — это его личное дело — «Факел». Как видите, здесь одна из комнат редакции. За этим столом работаю я. За другим — мой коллега Паскалиде.

Входит П а с к а л и д е.

Ты вошел раньше времени. Выйди!

П а с к а л и д е уходит.

Это мой лучший друг. Я имею в виду, по пьесе. В жизни — не будем уточнять… (В кулису.) Теперь входи!

Входит П а с к а л и д е и садится за свой стол.

На заднем плане…

Занавес, разделяющий два плана, поднялся.

…кабинет Кристиною, нашего главного редактора. Некоторые называют его Шеф. Девять часов утра, и в редакции начинается обычная лихорадочная деятельность.

Одновременно звонят три телефона: на столе Китлару — так зовут Ведущего, — на столе Паскалиде и на столе К р и с т и н о ю.

К и т л а р у (поднимает трубку, слушает, кладет трубку). Летучка. Пошли, Паскалиде.

К и т л а р у и П а с к а л и д е уходят. Телефон Кристиною продолжает звонить. На третьем звонке наконец входит сам К р и с т и н о ю. Это мужчина лет сорока — пятидесяти. Он хорошо одет, более того, строго элегантен, за одиннадцать лет руководства газетой он приобрел импозантность.

К р и с т и н о ю (поднимает трубку и одновременно просматривает гранки газеты). Да… Да… Да… Да… (Прежде чем закончить разговор, хватает трубку второго звонящего телефона.) Разумеется… Разумеется… Разумеется… (Продолжает просматривать гранки.)

Звонит третий телефон.

(Еще не положив трубку второго, хватает третью.) Исключено! Исключено! Исключено!

Снова звонит первый телефон.

Да… Разумеется… Исключено! (Кладет трубку.)

В дверях уже появилась с е к р е т а р ш а.

Туркульца и Бэженару ко мне.

С е к р е т а р ш а исчезает. Шеф продолжает изучать гранки; входит ответственный секретарь газеты Т у р к у л е ц — ему сорок лет, держится он с достоинством — и Б э ж е н а р у, заведующий редакцией. Он в том же возрасте, но выглядит моложаво.

Садитесь. (После многозначительной паузы, из которой ясно, что шеф не в духе.) Вот что, друзья мои, я хотел задать вам один-единственный вопрос: вы что, хотите, чтобы я принял решительные меры?! Даю вам слово, я это сделаю. Но помните, вы меня к этому вынудили!

Т у р к у л е ц (спокойно, потому что он тысячу раз присутствовал при подобных сценах). Почему, товарищ главный редактор?

К р и с т и н о ю. Почему?! То есть как это почему, Туркулец?

Б э ж е н а р у (Туркульцу). Подожди, сейчас нам все объяснят. Почему, товарищ главный редактор?

К р и с т и н о ю. Ах вы не знаете… (Сдержанный, но все нарастающий гнев.) А то, что я совершенно один, — это вы знаете? Что у меня нет заместителя — знаете? Что некого назначить — вам известно? И за все это я в ответе, мне не на кого опереться, не от кого ждать помощи. (В качестве аргумента.) Сколько времени прошло с тех пор, как я просил подготовить предложения по реорганизации редакции? Напомнить? (Перелистывает календарь.)

Б э ж е н а р у. Это было в среду.

К р и с т и н о ю. Во вторник. У меня записано. И вы обещали через три дня дать предложения. Ну хорошо, сказал я тогда, пусть будет через четыре. В пятницу вы заявили, что работаете над этим. В понедельник — та же история. В среду — прошла уже неделя — вы заверили, что в пятницу все будет у меня на столе.

Б э ж е н а р у. В пятницу вас не было в редакции.

К р и с т и н о ю. Да, но я был в субботу. Наконец, сегодня — понедельник, а предложений нет. Хочу вам напомнить, речь идет об экономии, о проблеме чрезвычайно важной. Государственной! (Ему себя жалко.) Зачем же, друзья мои, вы вынуждаете меня принять решительные меры? Где ваши предложения?

Б э ж е н а р у. Все готово, товарищ главный редактор.

К р и с т и н о ю. Готово?! Где готово?! У меня ничего нет!

Т у р к у л е ц (слабо). Это очень щекотливый вопрос…

К р и с т и н о ю. А иначе зачем бы я к вам обращался? Слава богу, вы ответственный секретарь редакции, много лет работаете со мною, у вас есть опыт, практика, организаторские способности. Вы прекрасно ориентируетесь. (Бэженару.) И вы тоже. Ну и как же вы сориентировались? Сколько единиц мы должны сократить?

Б э ж е н а р у. Пять.

К р и с т и н о ю. Конкретно! Мне нужны фамилии. Из отдела «Жизнь страны» кого вы предлагаете?

Т у р к у л е ц. С этим отделом сложно…

К р и с т и н о ю. Почему — сложно? (Звучит как афоризм.) На свете нет ничего сложного, стоит только захотеть… На ком же вы остановились?

Б э ж е н а р у (знает, что именно хочет услышать шеф). Китлару! Сократим Китлару.

Т у р к у л е ц. Могут возникнуть всякие разговоры.

К р и с т и н о ю. Какие же?

Т у р к у л е ц. Ну, например, что его сокращают за критику, что это самая настоящая расправа.

К р и с т и н о ю (пространно). Я… незлопамятен… И потом, почему я должен быть против Китлару? Больше того, признаюсь вам по секрету, он мне даже симпатичен. Очень… (Категорично.) Но не могу же я тянуть на собственном горбу всех непригодных к работе людей, стать предводителем неудачников. Я пожертвовал университетской карьерой, чтобы поднять газету на должную высоту… Прошу вас, не вынуждайте меня прибегать к решительным мерам. Иначе, даю вам слово, я пойду к начальству и попрошу освободить меня от занимаемой должности.