Современный грузинский рассказ

— Прочту, не бойся, — сказал он и, оставив наконец телефоны в покое, положил руки на стол, поджал губы, что, по разумению Сосо, должно было означать завершение аудиенции.

С. Анч-дзе вышел в коридор. Отсчитал пять дверей и открыл шестую. Над столом вился дым от сигареты в пепельнице. Хозяин горящей сигареты укладывал стопками пропыленные папки.

— Тина, оказывается, Отар Зедгенидзе оставил тебе мой экземпляр, дай мне его.

Тина вздохнула, выпрямилась, потянулась за сигаретой, выпустила дым, опять вздохнула и потерла рукой поясницу.

— Пусть Отар Зедгенидзе принесет, что унес! Ничего он тут не оставлял.

— Говорит, оставил.

— Не заходил он сюда, не видела я его… Бросаете где попало, сами не знаете, где что бросаете, что делаете… Только говорить умеете, ничего больше…

Женщина явно взвинчивала себя, и С. Анч-дзе поспешил удалиться, свернул направо, миновал три двери и вошел в четвертую.

В этой комнате стояли два одинаковых стола. У окна почти одновременно, не слушая друг друга, разговаривали Гомелаури, Цверава, Самхарадзе и Клибадзе. В углу сидел Шукри Джапаридзе, читал с конца какой-то экземпляр «Голубых мостов». Две последние страницы он уже одолел и медленно продвигался вперед — к началу. При появлении С. Анч-дзе Гомелаури, Цверава, Самхарадзе и Клибадзе разом умолкли.

Цверава повернулся к С. Анч-дзе спиной, Самхарадзе уткнулся в газету, а Гомелаури принялся насвистывать. Один только Клибадзе, выглядевший старше других, устремил на него равнодушный взгляд приглашая войти.

— Входи, Сосо, входи…

— Прочел?

— Нет, не дошел до меня экземпляр. Как дойдет — в тот же миг… Какой может быть разговор, — оживился пожилой человек, поправил поредевшие волосы, принимая, насколько мог, деловой вид.

— Пять экземпляров принес, куда все подевались, уму непостижимо… — проговорил С. Анч-дзе.

— Здесь они, наверно, куда могли деться…

— Я начал читать, Сосо, но Бела забрала у меня, а ее вот уже два дня не видно. Как появится и вернет, тотчас прочту… — пообещал Самхарадзе.

Гомелаури, в войлочной шапке и в какой-то куртке-безрукавке, перестал свистеть и сказал Сосо:

— Я эти ваши, как они там, читать не буду, а почему не буду — сами знаете.

Он без всякой нужды обошел стол и вышел в коридор. Цверава последовал за ним. Клибадзе остался лицом к лицу с С. Анч-дзе.

— Ладно, я прочту, непременно прочту. Ты добейся обсуждения, пусть назначит день, а прочитать все прочитают, об этом не тужи.

— Пока вы все не прочтете, не назначит.

— Хорошо, прочту тогда… — пробормотал Клибадзе, и взгляд его оцепенел.

— Пять экземпляров принес, три здесь оставил, хорошо помню, один дал Отару Зедгенидзе, один сейчас, сию минуту, занес дирек…

И тут С. Анч-дзе вспомнил — к директору он вошел с пустыми руками. Не извинившись, оставил собеседника, бросился из комнаты, пересек коридор и вошел в опустевшую приемную.

Секретарша снова сидела, низко пригнувшись к столу, уткнувшись в список телефонов под стеклом. На лице ее застыла та же ничего не выражавшая улыбка. «Голубые мосты» все так же лежали на столе, как он их оставил. Директора уже не было.

— Куда ушел? — спросил С. Анч-дзе.

— По-моему в банк, — ответила секретарша.

— Да…

— Как вернется, передам… — заверила его секретарша. — А если нет, завтра утром обязательно занесу.

— Не забудь, очень прошу! — попросил С. Анч-дзе и вышел. Свернув направо, поздоровался с несколькими людьми и опять столкнулся с Отаром Зедгенидзе.

Четыре человека разом говорили что-то Отару. Отар молчал, застыв на месте, словно тоска теснила ему грудь. Внезапно он просиял, улыбнулся. С. Анч-дзе показалось, что тот ему обрадовался, и тоже заулыбался, но тут же понял — Отар даже не видел его. Смутился, открыл первую же дверь и заглянул в комнату: у стола сидел Гомелаури в своей войлочной шапке и безрукавке. Услышав скрип, захлопнул книгу, снял очки и глянул на Сосо. Сосо холодно отвернулся, прикрыл двери и, пройдя по коридору на прежнее место, снова оказался лицом к лицу с Отаром Зедгенидзе. Отар сказал, что тот экземпляр, который был у него, он оставил не Тине, а Шукри Джапаридзе, — только сейчас вспомнил.

— Спасибо, батоно Отар! — низко поклонился Сосо, последовал за Отаром, отсчитал три двери и вошел в четвертую.

У окна разговаривали Клибадзе и Цверава. Самхарадзе не было видно. Стиснув виски, Джапаридзе, одолевший четыре страницы с конца, подбирался к пятой.

— У тебя мой экземпляр?

— Это твой?! — вздрогнул Шукри. Перевернул рукопись и взглянул на заглавный лист. — Этот, оказывается, да, он…

— Какой это экземпляр?

— Кажется, второй…

— Читаешь?

— Да, читаю, с конца. Не знал, что твой труд, и начал с конца — Ладно, раз так, заберу домой и ко вторнику прочту от начала к концу… — оправдываясь, пообещал Шукри.

— Тогда знаешь что, только не обижайся, верни мне этот экземпляр, я дам его Васо, тот даст мне свой, — знаешь ведь, он плохо видит, — а экземпляр Васо дам Беле, Бела даст мне тот, что у нее, я отдам его Како. Он, конечно, вернет мне его, а я отнесу Цвераве, Цверава не возьмет у меня и я занесу тебе…

— Пожалуйста, бери! — обрадовался Шукри.

— А кто подчеркивал — Отар Зедгенидзе? — спросил С. Анч-дзе, повертев рукопись и перелистав ее.

— Этот экземпляр мне Бела передала, Отара я вообще не видел, и кто подчеркивал, понятия не имею…

— Кому же тогда передал свой экземпляр Отар?

— Представления не имею!..

— Ладно, забираю у тебя этот экземпляр и принесу тот, что у Васо.

— Отлично, — сказал Шукри, заморгав узкими глазками.

Вошел Самхарадзе. Сосо повел его по коридору и сказал:

— Будь другом, возьми читать этот экземпляр, а для Шукри придумаю что-нибудь.

— Хорошо, с удовольствием, я и без твоей просьбы охотно взял бы прочитать, но сегодня уже не успею, завтра суббота, послезавтра воскресенье, как ты знаешь. Не заставляй брать домой, боюсь, потеряю… Одним словом, ты оставь мне, я спрячу, а в понедельник приду чуть свет.

— Какой тогда смысл оставлять… Я тебе в понедельник и занесу.

— Правильная мысль, между прочим… — одобрил Самхарадзе.

С. Анч-дзе ушел. Самхарадзе вернулся в комнату.

— Что он сказал? — спросил его Клибадзе.

— Отстань, будь другом! — пробормотал Самхарадзе.

С. Анч-дзе миновал семь дверей и открыл восьмую. В восьмой комнате сидел и что-то строчил мужчина с крохотной головкой на огромном теле. Он бормотал, исправляя написанное, перечеркивал, подчеркивал — не писал, а терзался в прямом смысле этого слова. При появлении С. Анч-дзе почесал ручкой свою маленькую головку, ероша черные, изрядно поседевшие волосы, проговорил: «Мне немного осталось» — и опять принялся писать. Что тому осталось немного, С. Анч-дзе не понял и с ходу сказал: