Современный Румынский детектив

— Товарищ сержант, отведи его в соседнюю комнату, — сказал Дед.

Корбея увели. Врач, прокурор и Амарией смотрели, окаменев, на Деда.

— Ясно, он ее убил, товарищ майор, сейчас я в этом не сомневаюсь, — сказал врач, — тем более что и рана на затылке…

Дед не откликнулся. Он встал и сделал знак остальным следовать за ним.

Они торопливо спустились по дороге, которая вела к погребу Крэчуна. По мере того как они приближались к погребу, приспособленному Крэчуном под жилье, все отчетливее слышался женский плач. Амарией распахнул дверь, и майор увидел Юстину, повалившуюся на кровать, где лежал ее отец. Живот Крэчуна был невероятно вздут, и поначалу Дед даже не поверил: вся земляная постройка с садом и глиняными могилами была, по-видимому, съедена человеком, лежащим на постели. Крэчун открыл на миг глаза, смерил туманным взглядом собравшихся возле него и успел сказать:

— Корбей ее убил, я видел… — Голова его приподнялась с подушки, рот раскрылся неестественно широко, и во рту Дед увидел клейкую землю. Потом голова упала на подушку, и Крэчун застыл с открытыми глазами и разинутым ртом.

Дед посмотрел в угол погреба и увидел то, что искал, — это был инструмент, который он заметил в первый раз и который был нарисован отцом Пантелие в руке святого Георгия.

Дед сделал знак, и врач приложил ухо к неестественно вздутой груди Крэчуна. Врач покачал головой, и Дед, поглядев еще раз на лежащего на кровати человека, попросил Юстину накрыть усопшего…

— Товарищ майор, я ничего не понимаю, — сказал молодой врач, шагая рядом с Дедом и еще не придя в себя от всего, что видел.

— Сейчас поймете, доктор. — Дед в сопровождении троих поднялся на холм, на то место, где он впервые увидел Крэчуна. Холм сверкал в лучах солнца, и пшеница за последние несколько дней заметно налилась.

— Нагнись-ка, доктор, так, присядь на корточки и вот этим инструментом рой землю. Это яма, откуда Крэчун обычно таскал домой землю. Веди себя, пожалуйста, естественно, так, как если бы ты занимался этим всерьез.

Дед пересек вершни у холма и достиг места, куда Морару привел его в день приезда в село. Дед опустился на землю и крикнул:

— Ты меня видишь, доктор?..

— Нет, в этом положении не вижу.

Дед встал.

— А сейчас видишь?

— Только макушку.

— Это видел и Крэчун, когда Корбей появился на холме, хотя, может, и этого не видел, зато все слышал и, вероятно, поднялся на ноги, чтобы лучше видеть. Корбей был его смертельным врагом. Крэчун слышал и то, что рассказал бригадир девушке про землю, про излишек земли.

Тогда, может быть, в тот миг глубокая ненависть породила в нем безумную мысль убить ее, чтобы свалить вину на Корбея и в этом смысле уничтожить и его и других. Он приблизился к ней. Вероятно, Анна Драга лежала с закрытыми глазами. Почувствовав чье-то присутствие, она вскочила, и он ударил ее тем предметом, который сейчас находится в руке доктора, — скребком, которым обычно чистят лемех плуга. Удар, нанесенный в области затылка, не был смертельным, но он оглушил Анну, а потом Крэчун столкнул ее в реку. Несмотря на все полученные во время падения удары, девушка еще была жива. Здесь, внизу, довольно значительная глубина. Два дня Анна Драга лежала на дне этой ямы, потом ее снесло вниз, где труп всплыл на поверхность. Доктора ввела в заблуждение вода, обнаруженная в легких девушки. Вероятно, прежде чем утонуть, Анна Драга несколько раз вдохнула.

— Хорошо, товарищ майор, но есть еще одна неясность…

— Их много, товарищ прокурор, но это естественно для вас, потому что вы не в курсе всех данных, но по дороге я вам ихсообщу. А сейчас надо, выполнить одну маленькую формальность.

Дед остановился перед домом учителя. Апостол Морару подметал двор и упорно поглядывал на калитку.

— Товарищ учитель, возьмите это письмо, оно принадлежит вам. Обычно грамотные люди подписываются, когда им есть что сказать, а вы, я вижу, предпочитаете остаться анонимным.

Учитель изменился в лице, увидя письмо, которое Дед держал в руке.

— В тот вечер, когда совершилось преступление, Крэчун приходил к вам, так ведь, товарищ учитель?

— Приходил, действительно, но о чем…

— Приходил, — продолжал Дед, — и сказал, что видел, как Корбей изнасиловал и убил Анну Драгу, объяснив и причины, из-за которых якобы Корбей лишил ее жизни. Девушка обнаружила излишек земли, и Корбей решил устранить ее. Это правда? Учитель опустил голову.

— Крэчун объяснил вам, почему именно он не может свидетельствовать. Люди бы сказали, что он клевещет из ненависти. Приехал врач и констатировал, что Анна Драга просто-напросто утонула. Тогда вы написали нам это письмо, которое полковника Леонте и меня заставило задуматься, хотя оно и было анонимным. Вы из осторожности хотели, чтобы мы сами до всего докопались. Письмо вы подписали: «Группа честных граждан». Панаитеску взял у вас справочник по математике, и я нашел на полях ваши заметки. По почерку нетрудно было понять, что письмо написали вы. Вы хотели, естественно, помочь нам, послав письмо, и действительно, без него нас бы не прислали сюда, но я бы предпочел, чтобы вы его подписали, товарищ учитель.

Машина гудела на улице.

Дед сел в «бьюик» рядом с прокурором и врачом.

— Амарией, — сказал он, прощаясь, — спасибо за все. Когда приедешь в Бухарест, заходи. В доме старика всегда есть хорошее вино. Жаль, что я не мог сдать тебе на руки живого преступника. Он сам поспешил землей подавиться…

Машина тронулась. На той стороне Муреша Панаитеску вдруг остановил машину.

— Что, дорогой коллега, ты что-нибудь забыл?

— Нет, шеф, но погляди сам!

На холме по ту сторону Муреша виднелся всадник. Конь его встал на дыбы, потом рванул галопом, отбрасывая комья земли. Конь и всадник удалялись безумным гоном к широкому, залитому солнцем горизонту. Спустя несколько мгновений оба слились с его призрачной линией.

Николае Штефэнеску ДОЛГОЕ ЛЕТО…

I

Когда ей было предложено прийти еще на одну примерку, Ирина рассердилась. Это уже шестой раз. «Будет гораздо лучше, доамна, если мы подправим сейчас, — уговаривала ее портниха, хотя в этом не было никакой нужды, потому что Ирина и сама знала, что так лучше, — чем платье будет на вас плохо сидеть, когда уже ничего нельзя будет сделать. Такая прекрасная фигура, как ваша, достойна самого элегантного платья!» Это было начало длинной речи, которая не прекращалась до тех пор, пока мадам Вишояну не вынула изо рта последней булавки и не назначила дату следующей примерки. В конце-то концов, мне спешить некуда, думала Ирина. А если не нервничать, то все это даже приятно. Что у тебя сегодня после обеда?.. Ах, да! У меня примерка. Платье за один день не сошьешь… А когда сошьешь, то обязательно понадобится снова распороть, потому что иначе…

Ирина отправилась домой. Ходьбы было около получаса, и обычно она шла от портнихи пешком но пустынным улицам вдалеке от центра города. Здесь всегда стояла необычайная тишина и почти ничего не изменилось за последние четверть века. Даже трудно было предположить, что через несколько автобусных остановок можно оказаться среди сутолоки большого города. Именно от этой суеты и хотела укрыться Ирина. Она уже едва переносила шум, уличное движение, гул моторов, неон, давку, пыль и раскаленный воздух, пахнущий асфальтом и потом. Ей правился покой этих улочек, маленькие дома, широкие палисадники с цветами, множеством цветов, плодовых деревьев, с ульями и голубями — со всем, чего люди добиваются с таким трудом и так легко теряют… Всякий раз, когда она проходила здесь, возвращаясь от мадам Вишояну, которая назначала ей следующую примерку, Ирина шагала не торопясь и не боялась задержаться перед какой-нибудь оградой, очарованная прелестью розового куста или выразительной головой овчарки, которая внимательно смотрела на нее и словно спрашивала: что понадобилось этому странному существу? Овчарка из двадцать восьмого дома по улице Енаке VII — когда-нибудь, говорила про себя Ирина, я все-таки узнаю, почему называется «Енаке VII», — стала даже узнавать ее и весело помахивала хвостом, когда Ирина останавливалась, чтобы полюбоваться на нее. На этот раз я ее не увижу, подумала Ирина, идет дождь, уже смеркается, и пес, наверно, спрятался. И действительно, накрапывал дождь, и, хотя стоял июль, это был не летний дождь, быстрый и веселый, а мелкий осенний дождик, от которого сразу же стало холодно. Ирина зябко повела плечами, но шагов не ускорила. Она дошла до дома № 28 по улице Енаке VII и, к великому своему удивлению, увидела, что овчарка явилась на свидание с ней. Собака радостно вспрыгнула па бетонное основание ограды и сквозь прутья протянула Ирине огромную лапу. Ирина, рассмеявшись, пожала лапу своему новому другу. Теперь стало абсолютно ясно, что они подружились. Ирина погладила пса по голове, и это, видно, ему понравилось, однако он, понимая, что нельзя далеко заходить в дружеских отношениях с людьми, весело спрыгнул на землю и пулей бросился в конуру, высунул оттуда свою массивную голову и положил ее на вытянутые лапы. Он как будто хотел сказать, что на сегодня достаточно. Ирина все поняла и, уходя, весело подмигнула псу. В прошлый раз через десять домов отсюда она видела роскошный бутон розы. Раскрылся ли он? Если раскрылся, начала размышлять Ирина, значит, завтра… Нет. У нее не хватило смелости заключить пари с собой. В конце концов, розу могли уже срезать и преподнести какой-нибудь красивой женщине… И если хозяин дома поджидает ее, как ждала овчарка из двадцать восьмого дома? А что, если он преподнесет ей букет роз? Примет она его? А почему бы и нет? Ирина опять представила себе, что она королева маленькой страны, которая состоит только из этих улочек и этих красивых домов, а ее прогулка на самом деле нечто вроде смотра… Она улыбалась и благодарила людей за то, что они пекутся о домах, представляла себе, как берет на руки детей и целует их… Она увлеклась и сначала не обратила внимания на то, что в это предвечернее время здесь происходит что-то необычное. В тот миг, когда она поняла, что это необычное есть не что иное, как шум медленно двигающегося автомобиля, она от удивления замерла на месте. Никогда, по крайней мере в те дни и часы, когда Ирина проходила по этим улицам, она не встречала здесь автомобилей. Ведь ничего более абсурдного и вообразить себе нельзя. Как мог нарушить покой этих мест отвратительный шум мотора? Как мог отравлять напоенный пьянящими запахами воздух смрадный дым, вырывающийся из выхлопной трубы? Вообще-то Ирина и сама не против иметь машину и даже намеревается всерьез поговорить об этом с Серджиу и даже получить права, но сейчас, в этом месте… Однако автомобиль двигался необычно медленно, и это заставило Ирину обернуться. Машина была большая, вот все, что успела заметить Ирина, потому что в тот миг, когда она обернулась, ослепительный свет фар заставил ее зажмурить глаза. Ирина заволновалась. Наверное, они едут за мной уже давно, как это я не заметила? — подумала она, ведь это последняя мода — приставать к женщинам, не вылезая из машины. Но самое неприятное, что уже стемнело и дождик разогнал людей по домам. Ладно, все это пустяки, беллетристика… Машина приблизилась, обогнала Ирину шага на два и вдруг остановилась. Неизвестно почему, но Ирина тоже остановилась. Дверца машины распахнулась, но оттуда никто не вышел. Ирина прошептала про себя: дай бог, чтобы все это было дурным сном. Не может быть, на самом деле, не может. Но если все-таки это правда, то остается только одно — кричать и визжать, возможно, и окажется поблизости кто-нибудь, кто не успел еще засесть у телевизора или у приемника и услышит…