Современный югославский детектив

— Могу я заскочить в гараж взглянуть, как продвигается ремонт моего «мерседеса»?

— Разумеется, господин Штраус, вашей свободы никто не стесняет. — Следователь повернулся к Джордже: — А вас, майор Врзич, попрошу остаться…

VIII

Должен признаться, мои мысли утратили ясность, а чувства притупились. Ожидая вызова для дачи показаний, я пытался размышлять, но мой мозг как будто отключился! Кто бы ни был убийца, Ромео не оживить, и эта истина лишала меня способности думать.

В гостиной было пять столиков.

За один из них сели Адольф Штраус, Розмари Штраус и Чедна Врзич.

За другой — Нино Веселица.

За третий уселся я и принялся листать блокнот. Подошел Степан Прпич.

— Не возражаете? — спросил он и, не дожидаясь ответа, опустился на стул.

Начав исповедоваться у бензоколонки, он явно испытывал потребность продолжить свою исповедь. А мне казалось, что уже все сказано. Однако вопрос к нему у меня был.

— Вы знакомы с Сенечичем?

— А как же! Он обо мне все знает…

— Все? О вас, о вашей жене, о Ромео?

— Все! Обо мне! О моей жене! О Ромео! Он вел мое дело, когда я загремел в тюрьму за растрату. Знает, что Ромео увел у меня жену, пока я отбывал срок, и знает, что она ко мне вернулась!

— Значит, он не подумает, что у вас были причины убивать Ромео?

— Полагаю. Хоть он и знает, что человек я горячий! Ваш приятель (он имел в виду Джордже), наверное, уже рассказал Сенечичу о драке. Плохо мне придется; вдруг он все же решит, что я в приступе злости… Мало ли что может прийти ему в голову…

Он пригладил рукой свою кудрявую шевелюру. Смуглый, темные живые глаза, приплюснутый нос. «Как у боксера, — подумал я. — А может, этот боксерский нос он заработал в многочисленных драках?» Я окинул его взглядом. Был он в синем комбинезоне, какой обычно носят служащие бензоколонок. Под комбинезоном угадывалась ладно скроенная фигура. Прпич, должно быть, хорош и в костюме. На ногах — новые черные ботинки, парадные. Когда наши взгляды встретились, он усмехнулся. Руки с длинными пальцами были ухоженные, не огрубевшие от работы ни в тюрьме, ни на бензоколонке.

— Я всегда работаю в перчатках. — Прпич словно читал мои мысли. — У меня, знаете ли, потребность, чтобы руки всегда были чистые!

Можно ли чистыми руками задушить человека? Не знаю. Он был уж слишком откровенен со мной, совершенно незнакомым ему человеком. Не налаживал ли он со мной отношения, чтобы потом обратиться за помощью?

Прпич, вновь угадав мои мысли, спросил:

— Думаете, я вляпался?

— Думаю! И очень сильно, если говорите неправду.

— Я сказал вам правду!

— Если вы говорили правду, постарайтесь вспомнить все до мелочей. Может, это вас спасет!

— Какие мелочи вы имеете в виду?

— Ну, например, кого вы видели перед мотелем между шестнадцатью часами и…

В этот момент дверь раскрылась, и милиционер выкрикнул:

— Степан Прпич!

— Я! — отозвался тот.

— Пройдите в кабинет директора!

— И?.. — спросил меня Прпич, покидая гостиную.

— …шестнадцатью часами сорока пятью минутами, — договорил я. — Я знаю, у вас отличная память.

Прпич остановился. Пристально взглянул на меня:

— В прятки играем?

Я похлопал его по плечу:

— Только правда может спасти вас!

Дверь закрылась, а я стал размышлять, почему следователь начал с него. По–моему, куда логичнее было бы допросить вначале Розмари Штраус, ведь это она обнаружила задушенного шелковым шарфом Ромео.

Мои размышления прервал Нино:

— Простите, который час?

— Восемнадцать часов двадцать восемь минут.

— Юлиане пора принять лекарство.

— Какое лекарство? — поинтересовался я.

— Она больна. — Нино смутился. — Вы, наверное, заметили… Она потеряла много крови.

— Лекарство у вас?

— Нет, у нее. Боюсь, придется ее разбудить…

— Да ведь она уже не маленькая, — попытался я успокоить юношу, — может и сама о себе позаботиться.

— У нее очень крепкий сон, ее надо разбудить, — упрямо твердил свое Нино, затем он встал и вышел из комнаты.

Я снова взялся за блокнот. Не прошло и трех минут, как Нино вернулся. Теперь он сел за мой столик.

— Ну, приняла Юлиана лекарство?

— Дверь заперта на ключ, — сказал Нино. — Я постучал, крикнул, что это я и что пора принять лекарство, она ответила «Да, да!», и я со спокойной душой пошел назад.

— Ну вот, видите! Может, закурите или выпьете что–нибудь?

— Нет, спасибо. Знаете, я бы сыграл в шахматы!

— В шахматы? Теперь?

— Надо, чтобы пальцы успокоились. — Он поднял руки, и я увидел, что пальцы у него дрожат.

— Вы правы, — согласился я. — Прекрасная идея! Я бы сыграл партию. И мне надо успокоиться.

— Впутались мы в это дело… — Нино не договорил и уставился на свои дрожащие пальцы. — И зачем нам все это понадобилось?

— Да, — сказал я, стараясь скрыть охватившую меня при этих его словах ярость, — и впрямь, зачем нам все это понадобилось? И зачем вам понадобилось бить Юлиану?!

— Вы… вы… — прошептал Нино, — вы видели?..

Я не успел ответить. Дверь распахнулась, и в гостиную вошел официант. Вероятно, его прислал Сенечич. Он подошел к столу, за которым сидели Чедна, Розмари и Штраус. Хотя официант был не в форменном пиджаке, а лишь в белой выпущенной поверх брюк рубашке, он обливался потом в этот душный вечер.

— Что господа желают?

— Бутылку виски, — сказал Штраус, — лучше «Чивас».

— «Чиваса», к сожалению, нет. Могу предложить «Джонни Вокер» и «Балантайн».