"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

Весной 2010 года родители подарили мне ноутбук, о котором я так мечтала. Счастью моему не было предела. Все лето я сидела на террасе нашего дома в Орфеа и писала. Родители даже начали беспокоиться:

– Ты не хочешь пойти на пляж, Дакота? Или погулять по городу?

– Я очень занята, я пишу, – отвечала я.

Я первый раз в жизни писала пьесу. Назвала я ее “Мистер Константин”. Сюжет был такой: мистер Константин – одинокий старик, живет в огромном доме в Хэмптонах, его дети ни разу не приезжали его проведать. В один прекрасный день ему надоедает чувствовать себя никому не нужным, и он сообщает детям, что скоро умрет. Те, в надежде унаследовать дом, слетаются к его изголовью и исполняют все его прихоти.

Это была комедия. Я страстно ею увлеклась, писала ее целый год. Родители все время видели меня за компьютером.

– Ты слишком много работаешь! – говорили они.

– Я не работаю, я развлекаюсь.

– Значит, ты слишком много развлекаешься!

Летом 2011 года я дописала “Мистера Константина” и в сентябре, когда начался учебный год, дала его почитать своей учительнице литературы, которую очень любила. Закончив чтение, она первым делом вызвала меня к себе с родителями.

– Вы читали, что написала ваша дочь? – спросила она их.

– Нет, – ответили они, – она хотела сперва дать прочесть вам. Что-то не так?

– Не так? Да вы шутите! Это потрясающе! Совершенно невероятный текст! По-моему, у вашей дочери талант. Поэтому я и хотела с вами встретиться. Как вы, наверно, знаете, я заведую школьным театральным кружком. Каждый год в июне мы ставим пьесу, и мне бы хотелось, чтобы в этом году мы сыграли пьесу Дакоты.

Я не верила своему счастью: мою пьесу поставят на сцене! В школе теперь только про это и говорили. Я была ученицей скорее скромной, но теперь моя популярность выросла до небес.

Репетиции должны были начаться в январе. У меня было несколько месяцев, чтобы окончательно доделать текст. Отныне я занималась только им, все время, включая зимние каникулы. Мне очень хотелось добиться настоящего совершенства. Тара каждый день приходила ко мне домой, и мы закрывались в моей комнате. Я сидела за столом, уткнувшись в дисплей ноутбука, и читала вслух реплики, а Тара лежала на моей кровати, внимательно слушала и высказывала свое мнение.

Все кончилось в последнее воскресенье каникул. Назавтра я должна была отдать текст. Тара, как обычно, сидела у меня. Под вечер она сказала, что хочет пить, и я вышла на кухню налить ей воды. Когда я вернулась в комнату, она собиралась уходить:

– Ты уже уходишь?

– Да, я на часы не посмотрела. Мне пора домой.

Мне показалось, что она какая-то странная. Я спросила:

– Все хорошо, Тара?

– Да, все хорошо, – ответила она. – Увидимся завтра в школе.

Я проводила ее до двери. Когда я вернулась к компьютеру, текста на экране не было. Я подумала, что компьютер барахлит, но когда решила открыть документ заново, обнаружила, что он исчез. Тогда я решила, что смотрю не в той папке. Но вскоре убедилась, что его нет нигде. Заглянув в корзину и увидев, что ее только что очистили, я сразу поняла: Тара стерла мою пьесу, и восстановить ее нельзя никаким способом.

Я разрыдалась, у меня случилась истерика. В комнату прибежали родители.

– Успокойся, – сказал отец, – у тебя где-то есть копия?

– Нет! – крикнула я. – Только здесь! У меня ничего не осталось.

– Дакота, я же тебе говорил…

Он уже собирался прочитать мне нотацию, но мать, осознав серьезность ситуации, перебила его:

– Джерри, по-моему, сейчас не время.

Я объяснила родителям, что произошло: как Тара попросила меня принести воды, как я на минуту отлучилась, как она вдруг ушла, а пьеса исчезла. Моя пьеса не могла взять и враз улетучиться. Это могла сделать только Тара.

– Но почему, почему она так поступила? – Мать изо всех сил пыталась понять.

Она позвонила Скалини и объяснила им, что произошло. Те стали защищать дочь, клялись, что она бы никогда так не сделала, и в придачу осудили мать за то, что она бросается бездоказательными обвинениями.

– Джеральд, – говорила мать в трубку, – пьеса не могла стереться сама. Можно мне поговорить с Тарой?

Но Тара не пожелала ни с кем разговаривать.

Моей последней надеждой была распечатка пьесы, которую я давала в сентябре учительнице литературы. Но та не могла ее найти. Отец носил мой ноутбук компьютерщику с “Канала 14”, но мастер только развел руками: “Если корзину очистили, она пуста. Вы не сохранили копию документа?”

Моей пьесы больше не существовало. У меня украли год работы. Год работы пущен на ветер. Это было неописуемое чувство. Во мне словно что-то погасло.

Родители и учительница предлагали только какие-то глупости: “Попробуй написать пьесу заново, по памяти. Ты же ее наизусть знаешь”. Видно, что они никогда не пробовали писать. Невозможно за несколько дней восстановить целый год творчества. Мне предложили написать новую пьесу, для следующего года. Но мне все равно больше не хотелось писать. Я была раздавлена.

Следующие месяцы не оставили во мне вообще никаких воспоминаний, только чувство горечи. И боль в глубине души, от глубочайшей несправедливости. Тара должна была поплатиться за это. Меня даже не интересовало, зачем она это сделала, я просто жаждала удовлетворения. Хотела, чтобы она мучилась так же, как мучаюсь я.

Родители ходили к директору школы, но тот от всего открестился:

– Насколько я понимаю, все случилось не в стенах школы, я не могу вмешиваться. Вы должны уладить это маленькое недоразумение напрямую с родителями Тары Скалини.

– Маленькое недоразумение? – разозлилась мать. – Тара угробила год работы моей дочери! Обе они учатся у вас, вы должны принять меры.

– Послушайте, миссис Райс, может, девочкам не стоит больше общаться, а то они вечно друг другу делают гадости. Сперва Дакота крадет у Тары ноутбук…

– Она не крала этот ноутбук! – взвилась мать. – Тара все подстроила!

– Миссис Райс… – вздохнул директор, – разберитесь напрямую с родителями Тары. Так будет лучше.

Родители Тары не желали ничего слушать. Они зубами и когтями защищали дочь и говорили, что я все выдумала.

Прошло еще несколько месяцев.

Все забыли об этом происшествии, а я нет. Глубокая рана, располосовавшая мое сердце, никак не хотела закрываться. Я все время заговаривала об этом, но в конце концов родители сказали, что пора перестать мусолить эту историю, надо двигаться дальше.

В июне театральный кружок сыграл постановку по Джеку Лондону. Я не пошла на спектакль. Весь вечер сидела, запершись в своей комнате, и плакала. Но мать, вместо того чтобы меня утешить, сказала: