"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33
Шрифт:
– Кто такая Милла? – спросил Дерек. – Девушка, которая служила приманкой?
– Да. Она не одна такая была, но продержалась дольше всех. Два года. До смерти Джеремайи. Всех прочих и на три месяца не хватало.
– Почему?
– Дурь, они все на ней сидели. И теряли товарный вид. Джеремайя от них избавлялся.
– Каким образом?
– Передоз. Полиция ни о чем не подозревала. Тело он где-нибудь оставлял, и копы считали, что просто одной марафетчицей стало меньше.
– А эта Милла, значит, не употребляла?
– Нет. Даже не притрагивалась к этой дряни. Умная была девочка, прекрасно воспитанная, да вот попалась как-то Джеремайе в когти.
– И как она ловила шестерок?
– Работала на обочине шоссе, приводила их в номер, а там уж Костико сидел в засаде. Вы Костико знаете?
– Да, – сказала Анна, – мы с ним говорили. Но я одного не понимаю, почему ни один из тех, кто попался в ловушку, не протестовал?
– О, надо было видеть Костико двадцать лет назад. Чудовище, сплошные мускулы. И жестокий до ужаса. Иногда совсем слетал с катушек. Насмотрелась я, как он ломал руки-ноги, чтобы заставить себя слушаться. Однажды ворвался домой к одному из шестерок, выволок его из кровати от перепуганной жены и превратил в котлету прямо у нее на глазах. Что парню оставалось делать после этого? Идти жаловаться в полицию, если он сам был мулом, наркокурьером? Оказался бы в тюрьме.
– А вы, значит, закрывали на это глаза?
– Это не моя парковка и не мой мотель, – возразила Реджина. – К тому же Джеремайя нас не трогал. С ним никто не хотел ссориться. Один-единственный раз я видела, как парень поставил Костико на место, вот смеху было!
– Как это случилось?
– Это был январь 1994-го, как сейчас помню, потому что снегу много намело. Чувак выходит из номера Миллы в чем мать родила, только с ключами от тачки. За ним бежит Костико. Чувак открывает дверцу, хватает газовый баллончик и брызгает на Костико. Тот визжит, как девчонка. Умора, да и только! Чувак прыгает в машину и смывается. Голяком! По снегу! Ах, какая была сцена!
Реджина рассмеялась.
– Вы говорите, газовый баллончик? – спросил я с любопытством.
– Да, а что?
– Мы ищем одного человека, возможно связанного с Джеремайей Фолдом, он использует баллончик со слезоточивым газом.
– Вот про это, солнце мое, ничего не знаю. Я только его зад ницу видела, да и то двадцать лет назад.
– Может, какие-нибудь особые приметы?
– Задница очень даже ничего, – улыбнулась Реджина. – Может, Костико помнит. Штаны-то с бумажником у парня остались в номере, вряд ли Костико их не прибрал.
Я не стал настаивать и задал последний вопрос:
– Что стало с Миллой?
– После смерти Джеремайи она исчезла. Тем лучше для нее. Надеюсь, где-то начала новую жизнь.
– Вы не знаете, как ее настоящее имя?
– Откуда мне знать?
Анна почувствовала, что Реджина недоговаривает, и сказала:
– Нам надо поговорить с этой женщиной. Это действительно важно. Кто-то сеет в округе ужас и убивает невинных людей, чтобы сохранить свой секрет. Возможно, этот кто-то связан с Джеремайей Фолдом. Как звали Миллу? Вы должны нам сказать, если знаете.
Реджина обвела нас взглядом, потом встала и, порывшись в коробке с какими-то мелочами, достала старую газетную вырезку и протянула нам:
– Это я в номере Миллы нашла, после ее отъезда.
Это было объявление о розыске пропавшего человека, помещенное в “Нью-Йорк таймс” в 1992 году. У политика и дельца с Манхэттена сбежала дочь, ее нигде не могли найти. Звали ее Миранда Дэвис. С фотографии
смотрело лицо семнадцатилетней девушки. Я сразу ее узнал. Это была Миранда, жена Майкла Берда.Дакота Райс
Когда я была маленькая, родители всегда меня учили, что не надо поспешно судить о людях, нужно всегда давать им второй шанс. Я изо всех сил старалась простить Тару, я сделала все, чтобы восстановить нашу дружбу.
После биржевого кризиса 2008 года Джеральду Скалини, потерявшему громадные деньги, пришлось отказаться от квартиры с видом на Центральный парк, от своего дома в Хэмптонах и вообще от прежнего образа жизни. По сравнению с большинством американцев семейству Скалини жаловаться было не на что: они перебрались в милую квартиру в Верхнем Ист-Сайде, и Джеральду даже не пришлось забирать Тару из нашей частной школы, а это уже немало. Но их прежняя жизнь с шофером, поваром и уикендами на природе кончилась.
Джеральд Скалини всячески старался пускать пыль в глаза, но мать Тары твердила всем и каждому: “Мы потеряли все. Я теперь рабыня, приходится бегать в прачечную, потом забирать дочь из школы и еще готовить на всех”.
Лето 2009 года мы впервые провели в “Райском саду”, нашем невероятном доме в Орфеа. Я нисколько не преувеличиваю: дом был действительно невероятный, все в этом месте дышало волшебством. Дом был построен и отделан с большим вкусом. Тем летом я каждое утро завтракала, глядя на океан. И целыми днями читала, а главное, писала. Для меня этот дом был настоящим писательским домом, прямо как в книгах.
Под конец лета мать уговорила меня пригласить Тару пожить несколько дней в Орфеа. Мне совершенно не хотелось ее видеть.
– Бедняжка, так и сидит все лето в Нью-Йорке, – сокрушалась мать.
– Нечего ее жалеть, мама.
– Дорогая, надо уметь делиться. И с друзьями надо быть терпеливой.
– Она меня бесит. Строит из себя всезнайку.
– Может, ей после всего не по себе, она боится. Дружбу надо поддерживать делами.
– Она мне больше не подруга.
– Знаешь, как говорят: друг – это тот, кого хорошо знаешь и все равно любишь. И потом, тебе же нравилось, когда она приглашала тебя к себе в Ист-Хэмптон.
В конце концов я пригласила Тару. Мама была права: нам обеим стало гораздо легче. Я чувствовала, как возвращается накал нашей прежней дружбы. Мы все вечера напролет валялись на газоне, болтали, спорили. Однажды она в слезах призналась, что специально подстроила кражу компьютера, хотела, чтобы обвинили меня. Сказала, что позавидовала моему сочинению, что это никогда больше не повторится, что она меня любит больше всего на свете. Умоляла простить ее, и я простила. Прошлое было забыто.
После того как мы подружились опять, наши семьи, отдалившиеся друг от друга одновременно с нами, снова сблизились. Мы даже пригласили Скалини в “Райский сад” на уикенд. Джеральд остался таким же несносным, как был, все время критиковал моих родителей: “Ой, жалко, что вы выбрали эту плитку!” или “Нет, право, здесь я бы сделал совсем иначе!”. Мы с Тарой вновь стали неразлучны, ходили друг к другу в гости. И вновь начали писать вместе. Я в это время как раз открыла для себя театр. И полюбила его всей душой, жадно глотала пьесу за пьесой. Мне даже пришла мысль написать свою. Тара говорила, что можно попробовать сочинить ее вместе. Мой отец, работавший на “Канале 14”, получал приглашения на все театральные прогоны. Мы постоянно ходили в театр.